Шутки Богов. Кнут и пряник

Спустя всего пару часов, Великий старейшина Хван До Ин уже сидел в тишине зала Совета Старейшин, глядя на пустые места, где некогда сидели старейшины, мастера, главы ветвей и боевых школ, принадлежавших Секте Пяти Пиков Бессмертных. Когда-то эти места гудели голосами, полными уверенности и гордости. Сегодня же это место наполнял лишь скрип сухого дерева и тихий вздох старого камня под ветром.

Хван До Ин поднялся и медленно обошёл зал. Каждый шаг отдавался в коленях тянущей болью, но его разум оставался острым. Он вспоминал имена тех, кто мог бы составить ударный отряд… И понимал, что слишком многие ушли из секты. Те, кто некогда носил цвета Пяти Пиков Бессмертных с гордостью, вернулись в родовые поместья, банально опасаясь того, что позор, обрушившийся на секту, втянет их дома в пучину скандалов. Остатки лучших бойцов рассеялись, как листья под дождём.

Старейшин осталось четверо, включая его самого. Из мастеров высшего уровня – ещё меньше. В открытом бою против Мёнгука это было бы не сражение, а бойня. Значит, оставалось рассчитывать на иное. На то, что века хранила сокровищница секты.

В дальних залах сокровищницы секты, за тремя печатями, лежали два древних артефакта. Не считая того, что было не таким уж и древним, и менее опасным. Один – изогнутый клинок, выкованный из металла, который, по преданиям, упал с небес, когда рушился какой-то забытый мир. Второй – нефритовая печать, чьи резные грани сами по себе являлись схемой великого запретного заклятия, способного выжечь землю до каменного блеска. Оба оружия были опасны и для владельца, и для врага, но именно это давало шанс.

Помимо артефактов, склады хранили запасы пилюль и эликсиров – горьких, жгучих, дающих силы ценой будущих лет жизни. Их будет достаточно, чтобы ударный отряд, пусть и малочисленный, смог выдержать хоть несколько столкновений.

Хван До Ин медленно выдохнул. Всё, что у него осталось – это опыт, память, два древних артефакта и горстка людей, готовых рискнуть жизнью ради имени секты. И если Мёнгук действительно идёт на Восток, то он встретит не растерянных учеников, а тех, кто готов сгореть дотла, лишь бы не дать чудовищу насытиться.

………..

Сокровищница Пяти Пиков Бессмертных располагалась глубоко под восточным пиком – там, где камень становился плотным, а воздух сухим, будто сам вековой гранит впитывал звуки шагов. Стены здесь были укреплены старой печатью, когда-то наложенной самим первым Главой секты. Печать до сих пор дышала остаточной силой, но уже имела вид измученной паутины. Её энергетические линии постепенно тускнели, как если бы сама судьба медленно стирала её из мира.

Сокровищница Пяти Пиков Бессмертных – это был не просто склад богатств. Её своды, уходящие вглубь скалы, были покрыты тонкими прожилками редких минералов, способных глушить и рассеивать духовную энергию, а стены хранили в себе запах столетий – густой, тяжёлый, с примесью пыли старых тканей, засохших трав и горьковатого духа металлических ядов. На полках, уходящих в полумрак, стояли глиняные сосуды с эликсирами, каждый подписан изящной каллиграфией и покрыт тонким слоем пыли. Чуть выше висели длинные пучки засушенных редких растений, чьи листья скрутились в узелки, а корни источали едва уловимый аромат лекарственной силы.

В дальних нишах, закрытых резными деревянными дверцами, лежали древние артефакты: медные зеркала, на которых застыла рябь, будто они всё ещё отражают какой-то иной мир; массивные браслеты из чёрного нефрита с впаянными в них рубиновыми глазами, и пара копий, клинки которых выглядели как замёрзшие волны. Всё это было остатками былого могущества секты – но остатками, которые теперь приходилось тщательно пересчитывать и охранять.

Хранилище не было богатым на пышное убранство. Ряды каменных постаментов, на которых стояли ларцы, футляры и керамические сосуды, чередовались с тяжёлыми шкафами из чёрного дерева. Там лежали свитки древних техник, крошечные деревянные коробочки с пилюлями, флаконы с густыми, словно кровь, эликсирами. Эти запасы, пусть и не сияли золотом, теперь были самой большой ценностью секты – тем, что могло поддержать остатки боевых сил.

Старейшин секты оставалось мало, но каждый из них прекрасно понимал, что полноценной победы с оставшимся у них числом мастеров не одержать. Слишком многие – когда-то гордые воины с родословными, восходящими к древним домам – покинули секту. Кто-то вернулся в родные земли, чтобы переждать позор, кто-то – чтобы спасти клан от связанной с сектой беды. Теперь же, вместо боевых криков, залы Пяти Пиков наполняло лишь эхо редких шагов.

И всё же в хранилище хранились артефакты, к которым Хван До Ин относился с особым почтением. Один – массивная трёхзубая алебарда с чёрным древком, инкрустированным золотом, и рубящими кромками, что даже без вложенной силы оставляли в камне глубокие зарубки. Второй – бронзовый браслет, старый, с простыми узорами, но заключающий в себе печать бурь, способную в нужный момент сорвать с небес ураган, смертельный для любого Доу Лина.

Однако был в их запасах и артефакт, о котором сегодня уже нельзя было говорить с гордостью – легендарный меч “Песнь Крови”, некогда наводивший страх на самых опасных врагов секты. Века назад он считался оружием, способным разрубить мастера Доу Ван за один взмах, ибо не питался простой духовной энергией – он жаждал ярости, злобы и свежей крови врагов. Питать его нужно было особым образом, и этот ритуал вели лишь немногие, избранные хранители.

Теперь же в сокровищнице секты Пяти Пиков Бессмертных стояла особая, почти гнетущая тишина. Толстые каменные стены, вырезанные прямо в склоне горы, покрывали печати удержания – древние, выцветшие, но всё ещё ощутимые, они мерцали едва заметным свечением, словно убаюкивая всё, что хранилось внутри. Когда Великий старейшина Хван До Ин вошёл сюда, в сопровождении двух учеников, он шёл медленно, с той осторожностью, с какой идут в места, где слишком долго спала сила, способная поглотить целые кланы.

Он прекрасно знал, что ныне Пять Пиков уже не та секта, что когда-то гордо возвышалась среди Великих. Мастера, что происходили из знатных и богатых домов, разъехались по своим землям – кто из страха перед позором, кто по настоянию семей, которые не желали тратить ресурсы на падающую звезду. В былые времена Хван До Ин мог собрать под своё знамя десятки элитных бойцов. Теперь же у него под рукой оставались в основном молодые ученики и те немногие ветераны, что решили остаться до конца.

Потому Великий старейшина возлагал надежды не столько на людей, сколько на то, что хранилось в этих залах: древние пилюли, эликсиры и пара артефактов, которым, по его расчётам, хватило бы сил даже для того, чтобы остановить мастера уровня Доу Ван.

Он остановился у массивного каменного пьедестала в глубине зала. На нём покоился длинный ларец из чёрного железа, покрытый рунными резами. Ларец выглядел удивительно целым – ни трещинки, ни следа времени. Только замок, украшенный фигурой перекрученного дракона, был слегка тусклым.

– Меч “Песнь Крови”, – тихо произнёс один из учеников, заметив дрожь в голосе старейшины.

Это был один из самых страшных боевых артефактов в истории секты. Легенда говорила, что клинок ковал мастер, что умер во время работы, отдав мечу всю свою душу. Он питался энергией ярости, злобы и ненависти, впитывал кровь поверженных врагов, становясь с каждым убийством всё смертоноснее. Говорили, что он мог разрубить даже тело мастера уровня Доу Ван одним ударом – не по силе клинка, а по злой воле, что в нём обитала.

Но у такого артефакта был и свой каприз – его нельзя было просто положить в хранилище и забыть. Он требовал «подкармливания» – особых ритуалов, в которых ему давали вкусить свежую энергию ярости, злобы и кровь врагов. Иначе он начинал пожирать сам себя, как зверь, что замкнулся в клетке и не нашёл выхода.

Хван До Ин отпер ларец с осторожностью, словно боялся, что изнутри вырвется шторм. Замок щёлкнул, крышка поднялась… и перед ними оказался клинок, от которого когда-то дрожали враги Пяти Пиков.

Только теперь это был уже не меч, а жалкая тень. Лезвие было серым, матовым, как старое железо, и покрыто мелкими трещинами, по которым шла пыль, будто клинок ржавел изнутри. От прежнего густого, давящего злого присутствия не осталось и следа. Даже слабая волна духовного восприятия не уловила в нём ни капли силы – пустая, мёртвая оболочка. Видимо, в череде внутренних распрей, ослабления и утраты традиций, кто-то когда-то решил, что для безопасности клинок лучше запереть в запечатанный ларец, дабы его сила не вырвалась наружу. Ларец был безупречен в своём предназначении – полностью изолировал оружие от внешнего мира. Вот только вместе с врагами он отсёк и ту энергию, что питала меч. Сотни лет клинок пожирал сам себя, его сталь изнутри выгорела, сила рассеялась,

– Не может быть… – хрипло произнёс старейшина, пальцами почти трепетно касаясь остывшего металла. – Он… он сам себя сожрал.

Он закрыл глаза, и перед внутренним взором возникла картина: как сотни лет клинок лежал в этом гробовом ларце, заперт в собственном зле, не имея выхода. Его злоба, не находя пищи, повернулась внутрь, грызя и грызя саму суть меча, пока тот не выродился в хлам.

Ученики переглянулись. Для них это был не просто артефакт – это был символ былой мощи секты. И теперь он превратился в ничто.

Хван До Ин опустил крышку и запер замок. Он даже не стал уносить меч – теперь он был бесполезен, а память о нём лишь ранила.

Вместо этого он повернулся к дальним стеллажам, где в нефритовых коробах и фарфоровых сосудах хранились пилюли и эликсиры. Это было всё, что у них осталось, кроме пары ещё рабочих артефактов. Теперь их нужно было беречь, как глаза в голове.

Но мысль о мёртвом клинке не отпускала старейшину. Он понимал: если даже символ страха Пяти Пиков обернулся пылью, то враги почувствуют запах слабости. И тогда даже эти стены не удержат бурю, что приближается.

Для секты это было почти символично. Ведь то, чем они пугали мир, обратилась в прах не из-за силы противников, а из-за собственной небрежности и забвения. И теперь Великий старейшина Хван До Ин растерянно стоял в полутемном зале сокровищницы, застывший на низкой резной табуретке, обитой старым, но всё ещё прочным шёлком с узором в виде пяти горных вершин. Перед ним, на низком столике из чёрного дерева, лежал длинный, узкий ларец из чёрного же камня, перевитый треснувшими серебряными жгутами, которые когда-то должны были удерживать внутреннюю силу от утечки.

И сейчас Великий старейшина с нескрываемой горечью осознавал тот факт, что из былого великолепия и могущества секты Пяти Пиков Бессмертных остались лишь жалкие крупицы. Когда секту обрушил позор, многие из мастеров, некогда гордившихся своей принадлежностью к их обители, просто исчезли – уехали в родные земли, скрылись в своих усадьбах, не желая разделять участь павших. Четыре старейшины, включая его самого, составляли весь совет мудрых. Остальные бойцы были либо слишком молоды, либо слишком слабы, чтобы считаться опорой в грядущих смутах.

И всё же кое-что у них оставалось – древние артефакты, пусть и немногочисленные, и богатые запасы пилюль и эликсиров. Эти накопления ещё могли дать шанс выстоять, если действовать разумно. Но один артефакт… один из самых почитаемых… оказался выгоревшим хламом… Что было самой обидной потерей.

Хван До Ин снова перевёл взгляд на ларец перед собой. Не смотря на внешнюю целостность, внутри его края были изъедены временем, а сама поверхность, некогда гладкая и тёмная, теперь поблёкла, покрылась сетью мелких трещин. Когда-то здесь хранился легендарный меч, то самое оружие, которое было способно разрубить даже мастера уровня Доу Ван, если клинок был подготовлен и напитан силой должным образом. Его сила питалась не только энергией владельца, но и особым "угощением" – концентрированной энергией ярости, злобы и, в крайнем случае, свежей кровью врагов.

Но последние сто пятьдесят лет меч находился здесь, в полной тьме, запечатанный в ларце, который не выпускал наружу ни малейшей капли его силы. Вначале это делалось ради безопасности. Так как подобное оружие было слишком опасно, чтобы доверять его даже мастерам секты без особой нужды. Однако это время изоляции стало для клинка темницей. Лишённый подпитки, он начал пожирать сам себя, разрывать собственное духовное ядро, как зверь, замкнутый в клетке без пищи.

Сейчас, глядя на фактически опустевший ларец, Хван До Ин ощущал почти физическую боль. Этот меч был не просто оружием – он был символом устрашающей славы Пяти Пиков Бессмертных. С ним имя секты произносилось шёпотом даже в залах князей. Теперь же от этого символа осталась лишь горстка пыли, которую он не решился выбросить – и не из суеверия, а потому, что в этой пыли ещё витал призрак величия, утраченное навсегда.

Всё это было словно отражением судьбы самой секты – когда-то полная ярости и силы, а теперь заточённая в собственной истории, изнутри пожиравшей то, что ещё оставалось живым.

……….

После посещения сокровищницы, Великий старейшина Хван До Ин долго сидел в верхнем зале Пяти Пиков Бессмертных, за высоким резным столом из чёрного абрикосового дерева. Лёгкий туман, стелившийся с горных вершин, проникал сквозь приоткрытые створки окна, смешиваясь с тонким ароматом старого чая, но в этом аромате сегодня была едва уловимая горечь – как напоминание о том, что всё вокруг рушится.

Когда-то этот зал собирал десятки мастеров, шумных, уверенных в себе, с глазами, полными пламени даосской веры. Теперь же, в тишине, перед ним стояли лишь трое седых старейшин, опустивших головы. Их мантии с золотыми облаками на плечах выглядели потёртыми, и только полированные наконечники их посохов ещё сохраняли прежний блеск.

– Мы… Ещё не мертвы. – Наконец произнёс Хван До Ин, медленно поднимая взгляд, а его слегка надтреснутый голос был ровным, хотя в глубине звенел металл. – Позор… Он не убивает. Но если мы будем прятаться, позор превратится в могильную плиту.

Старейшина Со Ёнгук, самый молчаливый из оставшихся, сжал кулаки, и сухие суставы хрустнули в тишине. Старейшина Юй Мин, наоборот, покачала головой, и в её глазах мелькнул страх, прикрытый усталой улыбкой.

– Великий старейшина… мы едва держимся. Люди уходят. – Голос Юй Мин звучал тихо, но в каждом слове была слышна тяжесть последних недель. – Сколько нас осталось?

Хван До Ин слегка задержал дыхание, словно перед тем, как сделать болезненный разрез.

– Двадцать три мастера. Ещё шестеро – из внешних учеников, но они не достигли и четвёртого уровня. – Он произнёс эти цифры без выражения, но в зале стало холоднее. – Этого мало, чтобы сразиться с чудовищем, что идёт к нашим землям. Но достаточно… чтобы нанести мощный удар.

В наступившей тишине он медленно поднялся, тяжело опершись ладонью на стол, и обвёл взглядом каждого из присутствующих.

– Я соберу ударный отряд. Лучших. Тех, кто ещё не потерял дух. Мы нанесём один удар – и покажем, что Пять Пиков Бессмертных не склонили головы.

Он произнёс это с отчётливой, почти жестокой решимостью, но при этом не сделал ни малейшего намёка, что сам возглавит отряд. И все это поняли.

Старейшина Со Ёнгук тут же прищурился, с едва заметной усмешкой в уголках губ.

– Значит, вы хотите, чтобы мы отправили учеников на смерть… пока вы останетесь здесь?

Взгляд Хван До Ина стал холодным, как лезвие, отточенное ветром.

– Я сохраню командование. Кто-то должен. – Его слова прозвучали как приговор, и в них не было ни капли извинения. И в этот момент все увидели, что он уже решил. Смерть и честь он готов доверить другим – а себе оставить власть.

Потом он начал раздавать распоряжения:

– Выберем тех, у кого нет семьи. Тех, кто готов умереть. Остальные – укрепляют внутренние линии. Через два дня отряд будет готов.

Слова падали, как камни в воду, и каждый из старейшин понимал. Что отныне никто из тех, кого выберут, уже не вернётся прежним… Если вообще когда-либо вернётся в опустевшую обитель секты, когда-то приютившей их всех.

Вдалеке, за стенами зала, с вершин горных хребтов уже сползал вечерний туман, обволакивая Пять Пиков. И этот туман казался похожим на саван.

……….

На следующее утро Двор Пяти Пиков Бессмертных был залит серым утренним светом. В воздухе висела прохлада, от которой дыхание оставшихся мастеров превращалось в лёгкий пар. Крыши павильонов блестели от росы, а из глубины гор тянуло влажным запахом хвои и камня.

Хван До Ин шагал по каменной дорожке медленно, с прямой спиной, держа руки за спиной – так, словно осматривал новые земли, а не остатки некогда великой секты. Позади, чуть сбоку, шли двое учеников с дощатыми табличками, готовые записывать имена выбранных.

Внутренний двор был пустеющим – мастеров осталось мало, и теперь они стояли рассеянными группами, словно стайки птиц после шторма. Кто-то, заметив приближение Великого старейшины, выпрямлял плечи, пряча усталость за показным спокойствием. Другие же опускали взгляд в землю, понимая, что каждое слово сейчас может решить их судьбу.

Первым в ряду стоял молодой мастер в синей мантии с серебряным кантом – Чон Му Гван, ученик с гордой осанкой и жесткими чертами лица. Он склонил голову, но глаза его вспыхнули вызовом, когда взгляд Хван До Ина упал на него.

– Ты готов? – Коротко спросил старейшина, не меняя ровного тона.

– Если Секта прикажет – я умру с мечом в руке. – Тут же пафосно ответил Му Гван, и его голос прозвучал слишком громко для тишины утра. Но Хван До Ин просто кивнул, словно не заметив никому не нужной гордости, и сделал знак ученику с табличкой. Тихо прошелестела кисть, оставив на дереве резкий мазок чёрных иероглифов.

Дальше шёл Ким Ён Хо, уже с сединой в волосах и следами старых ран на руках. Он встал так, словно хотел показаться моложе и крепче, чем был на самом деле. Но глаза… Его глаза выдавали усталость и желание избежать выбора. Хван До Ин задержал на нём взгляд чуть дольше, чем на остальных, и медленно прошёл мимо. Имя не записали.

Некоторые вздыхали с облегчением, когда старейшина обходил их стороной. У других – напротив – в лицах появлялось отчаяние, ведь не быть выбранным значило остаться здесь, под клеймом труса, которое останется с ними до конца жизни.

В центре двора, среди оставшихся мастеров, стояла Ли Ён А – одна из немногих женщин, достигших уровня внутреннего старейшины в этой секте. Её глаза были холодны, как утренний лёд, а руки лежали на рукояти длинного копья, упёртого в плиту двора.

– Ты понимаешь, что идёшь не на битву, а на бойню? – Тихо спросил Хван До Ин, едва заметно склонив голову.

– Я понимаю, что смерть лучше, чем видеть, как Пять Пиков гниют, – ответила она. И имя Ли Ён А было записано без колебаний.

Чем дольше продолжался обход, тем тяжелее становился воздух. Каждый шаг Хван До Ина был как удар гонга. Легкий шорох скользящей по дереву кисти, когда записывали очередное имя, звучал громче, чем пение утренних птиц.

Наконец, в тишине остались только те, кого не выбрали. Они не осмеливались поднять взгляд. А те, чьи имена были записаны, стояли чуть в стороне, уже отделённые невидимой чертой – как люди, которых мир вскоре вычеркнет.

Хван До Ин остановился, обвёл всех взглядом и сказал:

– Через два дня. На рассвете. Те, кто записан – очистите сердце от страха. Те, кого я не выбрал – очистите секту от позора.

Он развернулся и ушёл, оставив после себя только тихий шорох подола мантии по камню. И лишь тогда в дворе раздались первые выдохи и глухие стоны тех, кто понял, что приговор уже вынесен.

………

Этот вечер в обители Пяти Пиков Бессмертных был не такой, как всегда. Небо, окрашенное в алый и багряный, медленно стемнело, и холодная тень гор спустилась на дворы секты. Ветер принёс с перевалов сухой запах хвои, смешанный с ароматом горящего масла в лампадах. Павильоны казались тёмными силуэтами на фоне луны, а тихие голоса и приглушённые шаги наполняли внутренний двор меланхолией, будто сама ночь знала – завтра здесь станет пусто.

Но сейчас все выбранные в этот поход по своему прощались с этим местом. Тот же Чон Му Гван сидел на деревянной скамье у края тренировочной площадки. Перед ним лежал меч, вынутый из ножен. Он медленно, почти любовно, проводил тканью по клинку, пока блеск стали не отражал звёзды. Его губы двигались – но он не произносил ни слова. Лишь в конце он приложил клинок к лбу, закрыл глаза и тихо выдохнул. К нему подошёл ученик младших лет.

– Старший брат… – в голосе прозвучала нерешительность. – Говорят, нас завтра ждёт…

– Не завтра… – Перебил Му Гван, не открывая глаз. – Всё случилось сегодня. Завтра – только дорога, которую мы уже выбрали.

Он снова опустил взгляд на меч, и ученик, не решившись ответить, тихо ушёл.

В маленькой келье, освещённой одной свечой, Ли Ён А сидела на полу. Перед ней лежал лист рисовой бумаги. Чернила в чернильнице почти остыли. Она долго смотрела на чистый лист, будто не знала, с чего начать. Потом медленно вывела первые иероглифы:

"Отцу и матери. Если письмо это дойдёт, знайте… Я не умерла напрасно…"

Её рука слегка дрожала, но она писала, пока пламя свечи не качнулось от ночного сквозняка. Лёгкая тень прошла по её лицу. Она отложила кисть, сложила письмо и обвязала его красной нитью. Потом, взяв своё верное копьё, она вышла во двор, вглядываясь в вершины гор, словно хотела запомнить их навсегда.

Старший мастер Кан Джун сидел в трактирчике при нижнем дворе, где теперь было полупусто. Он пил медленно, из глиняной чашки, и каждый глоток сопровождался долгим молчанием. Перед ним стояли две пустые чаши и кувшин. Хозяин трактира подошёл, чтобы убрать посуду, но Кан Джун поднял ладонь.

– Оставь. – Он налил ещё, но не пил. – Сегодня у меня много дел… внутри.

Он поднял чашу, как будто собирался сказать тост, но передумал. Вместо этого он поставил её обратно и посмотрел на стену, где висел старый свиток с изображением горных пиков. Его взгляд был таким, будто он видел там не картину, а сам путь, по которому завтра уйдёт.

На заднем дворе, в тени сосен, Ким Ён Хо раз за разом наносил удары деревянным мечом. Его дыхание было сбито, руки дрожали, но он продолжал, пока костяшки пальцев не побелели. Каждый удар сопровождался тихим шёпотом – именами друзей, погибших в прошлых сражениях.

– Пять… шесть… семь… – Сейчас он считал не удары, а людей, которых уже нет. А когда силы совсем оставили его, он опустился на колени и долго смотрел на землю. Ветер донёс тихий стук гонга из верхнего храма. Наступало время вечерней молитвы. Ён Хо поднялся и пошёл в сторону звука, не выпуская меча из руки.

В ту ночь практически все обитатели обители секты Пять Пиков Бессмертных не спали. Кто-то сидел в темноте, слушая ветер в бамбуковой роще, кто-то точил клинки до зеркального блеска, кто-то шептал молитвы старым духам гор. В каждом окне свет дрожал – как дрожало сердце перед тем, что должно случиться на рассвете.

А высоко в своём зале Хван До Ин сидел в одиночестве, глядя на горящие лампы. Он не собирался спать. Не потому, что мучила совесть. Слишком совестливые даже до звания старейшины не доходили. Не говоря уже про Великого старейшину. А именно потому, что знал, что завтра ему придётся смотреть в глаза тем, кого он отправил на смерть, и делать вид, что он разделяет их путь.

Рассвет в Пяти Пиках Бессмертных

Небо только-только начало светлеть, и горы ещё стояли в густой синеве, словно вырезанные из тёмного нефрита. Между их гребнями тихо тек туман, напоминая дыхание спящей земли. На восточном горизонте полоска золота постепенно вытесняла ночную тьму, и первый крик горного петуха разорвал утреннюю тишину.

В главном дворе секты уже собрались двадцать три мастера. Их силуэты, закутанные в боевые мантии, казались ещё более мрачными на фоне серого света. На груди каждого висел узел из красной нити – древний символ, который повязывали тем, кто отправлялся в путь, откуда редко возвращались.

Посреди двора, на возвышении, стоял массивный бронзовый треножник с тлеющими углями. Запах полынного дыма поднимался к небесам, стелясь над головами. Молодые ученики в белых одеждах, с лицами, бледными от страха и гордости, медленно обходили каждого воина, принося чаши с чистой водой для омовения рук и лица – последний ритуал очищения перед смертельным боем.

Ли Ён А приняла чашу обеими руками, и пока холодная вода стекала по её ладоням, она закрыла глаза. Внутри неё что-то сжалось – не страх, а острое, почти физическое чувство того, что эта вода смоет с неё всё, кроме решимости.

Чон Му Гван в этот момент стоял, глядя в сторону горных пиков. Он не опустил головы, не коснулся воды – вместо этого зачерпнул ладонью немного углей из треножника, оставив на коже след от золы. Младший ученик отпрянул, испуганно глядя на этот жест, но Му Гван лишь тихо сказал:

– Не очищение… а клятва.

Глухой стук гонга прокатился по двору – три удара, медленных и тягучих. Все головы повернулись к лестнице, ведущей к главному залу. Великий старейшина Хван До Ин спускался неторопливо, в тёмной мантии с золотыми облаками на плечах. Лицо его было каменным, взгляд – отрешённым. Он не спешил и не задерживал шаг – двигался так, как будто этот день был обычным. Но каждый, кто стоял во дворе, чувствовал – именно он отправит их в путь. Старейшины, всё ещё остававшиеся в секте, стояли позади него, как тени. Никто не произнёс ни слова.