Солдаты Солнца. Книга 1

– Сержант Инджелоси «Зулу» Инкейн! Мистер Инкейн! Мистер Яростный Молот! Но мы зовём его – Зулу! Или просто: Детский Ангел… его очень любят дети… Правда, своей семьи он так и не успел, к сожалению, завести.

– Как и вы все, – мрачно вставила Миша.

– Но ведь никогда не поздно… Правда, Зулу?!

– Детский Ангел?!

– Зулу, помолчи пока что. Сержант только на вид такой – пугающий всем своим видом. Но зато он может всё! Нет такого дела, с которым бы сержант Инкейн не справился.

Капитан наконец-то вытрусил из себя довольно хрюкающего Федю и без проблем передал его из рук в руки Чукки, чем очень её удивил: Федя никогда не шёл на руки даже к девчонкам. А тут! Избалованную свинячью морду точно подменили.

Мэлвин хлопнул Зулу по спине:

– Ну как вам наш титан из прошлого?.. то есть – из будущего, то бишь – из настоящего…

Никто не нашёлся, что ответить… Тогда Лео спустила ноги со своего кресла и разжала мизинец на левой руке:

– Из любого техномусора создаст настоящее произведение искусства! Да ещё действующее: на колёсах, с приличной скоростью для удирания и погонь. Плюс что-то универсальное, пуленепробиваемое и с множеством потайных лёжек, в которых всегда можно найти всё для первой необходимости, – например, автомат, ручной пулемёт, несколько запасных обойм, гранаты, взрывчатку для Мэлвина, одеколон для Красавчика и коробку сигар для полковника…

Лео перешла на другую руку:

– А ещё, у Зулу, у Мистера Яростного Молота очень тяжёлая рука для дурных голов и мёртвая хватка для горлового захвата. А ещё, Зулу ненавидит подводные крейсеры! Это у него персональная фобия вроде зубной боли… У Мистера Яростного Молота – типа Детского Ангела, как и у каждого, есть своя собственная слабинка – и не одна: Зулу заваливается в мёртвый ступор от одного только вида самой захудалой «фанеры» и впадает в неконтролируемое бешенство, если не дай бог на его холёной отлакированной машинке появится хоть одна подозрительная царапинка. А ещё… он недолюбливает собак и лошадей, а ещё…

Глянув на открытый рот в натуре впавшего в ступор сержанта, Гэбриэл поспешно накрыл своей широкой ладонью пальчики-считальчики пэпээсницы:

– Мы тебе очень благодарны за столь подробные сведения о Мистере Инкейне, сержант Лео Румаркер, но предоставь нам самим судить о людях по поступкам, а не по бумажным отчётам полковника Бэккварда… вернее, теперь уже генерала Бэккварда… Я так понимаю, леди, нам есть о чём с вами потолковать, прежде чем мы приступим к следующему этапу нашего официального знакомства. Поэтому предлагаю для начала отужинать в столовой профессора Джона Румаркера – вместе! Тем более, что нас там уже ждёт как полагается накрытый и по такому случаю даже праздничный стол… Что скажете? Миша?

Гэбриэл тактично предложил руку, согнув её в локте. Миша посмотрела на девчонок и, стиснув зубы, всё же взяла полковника под руку.

– А теперь, джентльмены! Не очень привычно к леди обращаться так, но Джон настоятельно просил нас именно так обращаться к вам… А теперь, леди-джентльмены и просто джентльмены, вперёд – к застольному ужину! Прошу всех к столу!

Гэбриэл больше не задержался ни на секунду – он слишком хорошо чувствовал это взрывоопасное напряжение в окружающем пространстве: воздух был настолько наэлектризован, что можно было зажигать лампочку. И само «дружеское одолжение» полковника Васильевой было настолько очевидным, что бессовестно злоупотреблять её дальнейшим терпением было бы, по крайней мере, неосмотрительно. Гэбриэл сразу же направился к выходу, для подстраховки придерживая кисть Миши на своей руке.

– И что же теперь, по-вашему, эта наша жизнь, полковник Васильева?

– Наша жизнь – это игра Бога с недогадливым человечеством… вернее, с тем, что от него осталось, включая теперь и ваши жизни.

– Так что же нас ждёт, полковник? Каковы ваши прогнозы на наш счёт? В перспективе, разумеется.

– В перспективе? В перспективе – большие перспективы: от Казематов Форта и до Пустыни Смерти!

– Это слишком даже для нас… А для начала?

– Бросайте курить, полковник Харрис: говорят, это очень укрепляет здоровье.

– И весьма расслабляет мозги.

– Человек слышит только то, что он хочет слышать: вот он корень всех проблем!

– В таком случае, Миша, смотрите в суть… ищите истину…

– В чём? В ком?

– Да хоть в нас с вами… Если не ошибаюсь, кто-то из давних мудрецов утверждал: «истина в споре».

– А как насчёт: «истина в вине»?

– Мудрецы тоже были смертными.

Как только за ними закрылись двери, в библиотеке сразу же автономно приглушился свет.

– Ещё не дома, а уже командует, – процедила сквозь зубы вслед захлопнувшимся дверям Танго.

– Она действительно любит горячую водку – этот ваш недружелюбный полковник с дремучими русскими корнями? – Красавчик вновь поднял руку, в которой он держал замирительную бутылку.

– А что, у дураков всё ещё есть сомнения на этот счёт?

На мгновение Красавчик снова растерялся… Зулу подошёл к Лео чуть ли не боком, точно косолапый увалень, и неуклюже протянул раскрытую лапищу:

– За одежду… спасибо… большое…

– Согласен! – сразу же всполошился Красавчик. – Костюмчик что надо! Сидит отлично!

Он закинул непослушную чёлку назад, пригладил себя по адмиральским бокам и придвинулся к креслу Танго поближе.

А Лео столь широкий мужской жест от Мистера Яростного Молота не только не приняла, но ещё и предприняла совершенно неожиданную для Зулу технику тотального ограждения: вжалась в дальний угол кресла и глухо предупредительно зарычала на вновь опешившего от такого солдафонского приёма сержанта. Зулу тут же отшатнулся и встал в стороне, вполоборота к Лео, так и не поняв – обижаться на «это» или просто великодушно проигнорировать.

А Чукки и Мэлвин уже почти что не обращали внимания на окружающих: похоже, они первыми и без лишних слов нашли общий язык – они буквально не сводили друг с друга своих светящихся медовых глаз.

Танго щёлкнула золотым портсигаром, неспешно достала из него голубую сигаретку и, демонстративно защёлкнув, постучала длинной сигареткой по изящной крышке.

– И где же теперь можно раздобыть такую прелестную антикварную вещицу? Должно быть, подарил кто-нибудь из многочисленных поклонников? – Красавчик всячески пытался настроиться на нужную волну.

Танго наконец-то повернула голову и посмотрела на Красавчика долгим изучающим взглядом из-под своих длинных опахал-ресниц:

– Не напрягайся…

– Ой! – дёрнулась в своём кресле Лео. – Да с трупняка стянула – как обычно!

Красавчик криво улыбнулся, а Танго только негромко одобрительно рассмеялась над ревнивой прямотой Лео. Затем также неспешно она прикусила алмазными зубками фильтр своей сигаретки и вложила золотой портсигар в накладной кармашек под грудью.

Красавчик поставил бутылку на пол и, точно фокусник неуловимым движением перехватив зажигалку из руки Танго, галантно согнулся над длинной сигареткой у нервных губ лейтенанта:

– Можно?

– Можно в телегу с разбегу… А на войне: разрешите прикурить!

– Понял… Разрешите прикурить, лейтенант?!

Танго прищурила глаза, но ей явно польстило столь подобострастное преклонение к её особе. Она благосклонно прикурила из рук Красавчика:

– Ладно! Вольно, лейтенант…

Красавчик положил зажигалку на столик и снова опёрся рукой на подлокотник кресла:

– Вы заметили, леди, как хорош сегодня закат?

– Ещё раз назовёшь меня леди, получишь в оба глаза одновременно… лейтенант.

– Понял… А вы знаете, лейтенант, в этом доме нет ни одной лампочки и ни одного включателя, я уже проверил! Точно – ни одного: ни в узких тёмных коридорах, ни в крохотных комнатах в виде тюремных камер, где нет даже решёток – потому что нет окон. Похоже, и с освещением, и с окнами у вас здесь совсем худо. Дом без окон, без дверей – что нора для зверей.

Танго криво улыбнулась:

– Это не просто дом! И не просто нора. А подземный криобункер, который находится в автономном режиме полного саморегулирования: он сам решает, какой режим освещения подавать в ту или иную «тюремную камеру». Поэтому ни включателей, ни выключателей, ни рубильников энергетических подстанций здесь нет – равно как и старомодных лампочек из эпохи «древних». Пора было бы уже привыкнуть к новой обстановке за три дня полного безделья.

– Гмм, попробуем ещё раз… А как вам, лейтенант, сегодняшний вечерний закат над дивным горизонтом свинцового безбрежного синего океана?

– Закат?.. горизонтом?.. океана?..

Танго в упор посмотрела в лоснящееся от нескрываемого удовольствия «квазимодное мырло» лейтенанта:

– У тебя мордень сведёт в трупном окоченении, если ты не перестанешь всё время лыбиться, как перемасленный блин на сковородке.

– Ты считаешь меня уродом?

– Ещё и каким!

– Весьма любезно…

– Что это за понятие «любезно»?

– Это от понятия «любовь»!

– Понятия… А где же место чувствам? Или док Румаркер окончательно переделал вас в биодураков нового порядка!

– Я думал о чувствах ещё рано говорить – столь открыто и откровенно прилюдно.

– Урод!

– Ну… стоит ли так отчаиваться из-за какой-то пустячной помехи в нашем с тобой первом и, я надеюсь, не последнем… свидании?

– Свидании?! Эй, моряк! Ты слишком долго плавал.

Все, кто были в комнате, внимательно и практически безмолвно наблюдали за этой щекотливой сценой… А Лео – так просто в упор! Разве что хмуро исподлобья.

Красавчик – самый физически изменившийся из всей мужской четвёрки после «чудесного воскрешения» и не в лучшую сторону – и сам понимал, что с таким худым костлявым видом и с таким всё ещё одутловатым лицом, и особенно в два раза укрупнившимся и просто до безобразия ставшим огромным носом, он теперь выглядит, по меньшей мере, комично. Поэтому он направил всё своё внутреннее обаяние в сторону изысканного мужского этикета. Он осторожно присел на широком подлокотнике кресла Танго и нежно взял её за руку.

– Зато как гармонирует цвет твоей элегантной сигаретки в тон с моим морским прогулочным костюмом… Так, может, бросим всю эту скучную компанию и завихренимся куда-нибудь на Канары или Сейшелы – на огромной двухмачтовой красавице-яхте под белоснежно-золотистыми парусами. И будем вдвоём и только вдвоём любоваться розовыми туманными рассветами и сиреневыми дымчатыми закатами… Сто лет не был на Сейшелах!

Красавчик как можно нежнее поцеловал руку Танго:

– Какая нежная бархатистая кожа и так чудно пахнет. Так бы и съел всё целиком – со всем наполненным приложением.

Раздражённо куснув себя за нижнюю губу, Танго затолкала сигарету в пепельницу:

– Боже Милосердный… А я ещё Мишу считала занудой!

Собираясь подняться из своего кресла и будто невзначай, Танго опёрлась всей правой ладонью на достаточно ощутимое «имущество» лейтенанта и слегонца сжала свои прелестные тонкие пальчики с отточенными перламутровыми ноготочками.

– Ай-яй!! – взмолился Красавчик.

– Ой!! – Танго жеманно всплеснула руками. – Надеюсь, твоя индивидуальность никак не пострадала, лейтенант?! Тебе не больно?.. сахарный…

– Я… всё ещё… вроде как… мужчина! – выдавил из себя задохнувшийся от нестерпимой боли Красавчик.

Танго без зазрения совести выставила за ухо ладонь:

– Вроде как?!

– Да! – наконец распрямился Красавчик. – Я мужчина!

Танго в упор заценила Красавчика:

– М-мм! Слегка приятно для уха… особенно вроде как для женского…

– И вообще! При чём тут сахар? – хотел было продолжить дискуссию Красавчик.

– Хватит трындеть, леденец на палочке! Пошли уже, животное с несоизмеримыми желаниями и абсолютно ограниченными умственными возможностями… Бутылку не забудь!!

Танго грубо потащила лейтенанта за собой, бесцеремонно намотав его шёлковый платок себе на пальцы.

– Да! Да! Согласен… этот хомяк просто чудо-доктор в терапевтической области психиатрической медицины. Пожалуй, нам даже стоит получить у него консультацию по поводу будущих перемен в области нетрадиционной медицины и наиболее эффективного лечения при повреждениях головного мозга, и…

– Мэлвин!!

– А нас троих уже здесь нет! – капитан точно волшебник ненавязчиво аккуратно сграбастал в кучу и свинку, и хозяйку оной и двинулся побыстрее догонять Танго и Красавчика, пока разозлившийся Зулу в отсутствие полковника точно не скрутил ему шею.

В комнате остались двое… После разгибания пальцев по делу представления Мистера Инкейна, теперь уже с Лео буквально случился ступорный столбняк – сейчас она чуть ли не с дикой ненавистью смотрела на этого громилу с насупившимся лицом, нависшим над её вжавшимся в большое кресло джинсово-комбинезонным квадратным телом. До Зулу всё же дошло, что просто так этого кусачего щенка из норы не вытащить: может и кусануть до крови! Он решил смягчить своё хмурое выражение лица и даже криво, но искренне-выразительно улыбнулся этому рычащему бесформенному комку с двумя золотистыми хвостами на плечах – в прямом смысле вросшего сейчас всем своим телом в такое же квадратное кресло и куда больше походящего на беспризорного мальчишку из детского приюта, куда он всегда отдавал половину всех заработанных денег и где частенько учил уличных отщепенцев правильно подавать бейсбольные мячи. Но, кажется, Лео не оценила столь великодушного лица и только ещё больше вжалась в своё кресло и сцепила зубы, точно готовясь отбиваться от предстоящего нападения до последней капли крови… Зулу понял, что так, по-мирному, «мяча не отбить»! Он без всяких предисловий сгрёб одной правой Лео себе под мышку и так понёс из библиотеки – в направлении столовой.

* * * * *

У Лео перехватило дыхание от такого наглого «перехода джокера в другие руки». Но на боевые действия и крики праведного возмущения у неё от внутреннего перенапряжения сейчас просто не было ни сил, ни голоса. Потому именно в такой групповой композиции эти двое последними вошли в столовую, где все уже сидели за большим прямоугольным столом. Лео даже особо не дёргалась – только, скрестив на груди руки, ждала, когда же её поставят на пол или просто хотя бы отпустят на все четыре стороны. Она и так толком ничего не видела – Зулу сграбастал её из кресла таким образом, что голова Лео оказалась за его спиной… Безусловно картина получилась довольно комичная и одновременно небезопасная: Зулу ещё не знал с каким ёжиком ему сразу же пришлось столкнуться вот так близко. К тому же здесь все были военными, и повальную драку мог спровоцировать любой неправильно истолкованный выдох. Да ещё во главе стола сидел в своём инвалидном кресле сам хозяин криобункера: профессор Джон Румаркер! И теперь с открытым ртом и пока что ещё молча удивлённо смотрел на эту более чем престранную парочку, на мгновение замершую в проёме дверей его столовой. Увидев испуганное лицо профессора, Миша, которая сидела на своём обычном месте на другом конце стола напротив Джона, резко обернулась и крайне изумлённо уставилась на это действительно престранное зрелище.

Полковник подскочил со своего места и быстро подошёл к двум оставшимся незанятым никем стульям в начале стола – возле профессора Румаркера.

– Зулу, кажется, ты переусердствовал, неси свою драгоценную ношу сюда – побыстрее да поаккуратнее.

Сержант молча донёс свою небезопасную ношу до стула возле профессора и очень даже умело и без проблем усадил на него так и держащую скрещенные руки на груди Лео, и не особо раздумывая, и сам плюхнулся на соседний стул.

Вся обстановка столовой представляла собой удивительную конструктивную смесь современного оборудования и таких старых и простых вещей, как длинный деревянный стол со старинными гарнитурными стульями образца позапрошлого века на десять персон; слева от стола вдоль стены расположился массивный деревянный резной бар, справа – антикварный буфет, за креслом профессора – кухня. Вся посуда на столе тоже была старинной, фарфоровой. На столе стояли два высоких изысканных серебряных подсвечника на одну свечу. Между ними в небольшом глиняном горшке элегантно возвышалось настоящее миртовое деревце с полураспустившимися бутонами и с белыми пахучими цветами-звёздочками.

 Стол был сервирован лёгкими закусками – это давало повод думать, что основные блюда подойдут в процессе застольного действа. Из напитков на столе стояли две бутылки шампанского, большой кувшин кваса, кувшин с питьевой водой и ещё один солидный графинчик с тёмно-вишнёвого цвета жидкостью, от которой шёл лёгкий пар, как от горячего. По обе стороны каждой тарелки лежало по тупой мелкозубчатой вилке и одна ложка, ножей к столу, похоже, не предусматривалось. Во всём остальном вся обстановка комнаты соответствовала доброй домашней столовой.

Потрясённый нечаянным терпением и дипломатической выдержкой своей внучки профессор никак не мог прийти в себя. Но всё уже было стабилизировано, все сидели на своих местах и молча ждали.

– Что же, похоже, все в сборе! А посему прошу высокое собрание откушать от моего скромного стола да чего покрепче, чтоб и дружба была такой же крепкой и горячей, как мои столовые напитки и ваши живые человеческие сердца! – профессор волновался, а потому своё вступительное слово говорил на своём родном, на русском.

Миша первая привела разволновавшегося профессора к единой нити общего понимания:

– Джон, кончай гонять психованную вагонетку, двигай дальше на накатанном – на аборигенном.

Профессор сразу же взял себя в руки:

– Тебя понял, Миша… понял!

Он повернул голову – по левую руку от него сидел ещё один человек, которого все присутствующие уже хорошо знали.

– Андрей, мальчик мой, пожалуйста, я хочу сделать приятное нашим гостям: сегодня зажги все свечи и приглуши свет.

Андрей, генокер неполных шестнадцати лет, созданный профессором Румаркером как помощник во всех его делах, молодой стройный юноша, совсем безволосый, с большими добрыми светло-синими глазами на красивом чувственном лице славянского типа, одетый в облегающий светлый серебристый биокомбинезон и имеющий полный рост Миши, послушно поднялся со своего места и совершенно по-человечески сделал всё, что попросил его отец – именно так называл Андрей своего создателя. Ведь Джон Румаркер вложил в своего «ребёнка» свой собственный генофонд и всю ту любовь, которую он мог бы отдать своим детям, но которых у профессора уже давно не было: две его маленькие дочери и жена взорвались вместе с самолётом, захваченным террористами ещё пятьдесят лет назад, а его старшая дочь, мать Лео, погибла на орбитальной космической станции – вместе со своим мужем-астронавтом. Все последние годы семьёй профессора оставались только двое – теперь уже его детей судьбы: Лео и Андрей! И обоих можно было бы отнести к категории полулюдей. Родившись на космической станции, Лео мало походила на обычного человека – и внешностью, и всем своим поведением. Андрей был «искусственным человеком»: генокером. Но у мальчишки-генокера никогда не было повода сильно переживать из-за этого: отец воспитал его сам – в лучших традициях бывшего человечества – и относился к нему как к родному сыну.

Сначала Андрей зажёг свечи на столе, затем ещё в трёх подсвечниках на баре. Как только зажглась последняя свеча, свет в комнате из неизвестного источника приглушился вполовину – и только четыре старинных фосфоресцирующих лампы в виде уродливых горгулий по углам столовой добавляли теперь совершенно магическое освещение к общему прозрачно-голубоватому фону столовой.

Все за столом знали, что к мальчишке-генокеру надо относиться на равных, никогда и ничем не подчёркивая различий между ними. Это условие должны были соблюдать все находящиеся в криобункере, включая и новоприбывших: Команду «Альфа». Но сам Андрей прекрасно знал – и кто он, и для чего его изначально создавал профессор: Джон Румаркер никогда этого от него не скрывал.

– Отец! Я сегодня испёк пирог с яблоками – ведь ты разрешил мне из сада плодовой оранжереи сорвать несколько штук.

– Конечно, мой мальчик! Конечно разрешил! С сегодняшнего дня будут сняты запреты на многие вещи… Ты такой у меня молодец, всегда слушаешься своего старого отца.

– Ну да! Не то что я – всегда приношу на твою седую голову только массу новых проблем и очередной сердечный приступ, – весьма недружелюбно прошипела Лео.

– Лео, перестань, пожалуйста… Твоё желание постоянно переступать порог смерти – просто несовместимо уже ни с какой жизнью. Ты же прекрасно знаешь, как я тебя люблю! А ты всегда ссоришься с Андреем и обижаешь его совершенно ни за что: то специально опрокинешь на него горячий кофе, то порежешь его комбинезон, а то ещё что похуже – отрубишь своим тесаком мясника все пальцы на его руке.

– Но это так весело! Смотреть, как он удивляется всякий раз, когда я подкладываю ему очередную свинью… Умора и только! Он всегда поражается, как в первый раз.

Лео весело-хрипло рассмеялась и поймала осуждающий взгляд своего соседа Зулу.

– Но это же так уморительно! Всё равно он самовосстанавливается – что ему, если я немного подшучу над ним?.. ведь так скучно жить!.. и так скучно умирать – заново, всякий раз…

– Однажды мне не удастся воскресить тебя – не так-то легко вытаскивать «чистых» людей с того света! Вот девчонки знают.

– Просто её некому как следует выпороть!

– Вот ещё!! – Лео вперилась в Танго гневным взглядом.

Профессор сердито стукнул ложкой по столу:

– Лео, это всё смертельно опасные игры! А у смерти нет оправданий!

– Подумаешь… Смерть не спешит по мою душу! Что мне от её оправданий?

– Это потому что ты со смертью всё время в пятнашки играешь, а она играется с тобой, как ты с Андреем.

– Ну и что?! Чего мне терять? Все мои друзья-пацаны погибли давно… тысячу лет назад… Новых? Новых не бывает! А в старых друзьях остался только один верный напарник: Ангел Смерти.

– Теперь у тебя есть новые друзья, Лео!

– Друзей новых не бывает, не бывает! Есть – одни! И на всю жизнь, до самого конца…

Гэбриэл поднялся и вышел из-за стола.

– А я так думаю, что друзья – это те, кто идут с тобой рядом плечом к плечу и помнят тех, кого они похоронили и потеряли в той последней битве, из которой всегда возвращаются не все. И потому вовсе не стоит выкидывать на помойку тех, кого, возможно, прислали тебе на помощь именно твои настоящие друзья – те, кто не вернулись однажды домой: они не умерли – потому что мы их помним. И они продолжают заботиться о нас, живых, посылая нам своих преемников, с которыми они отправляют нам и частицу своей души… Сегодня этот день собрал нас всех вместе не просто так: в этом заложен большой смысл, который нам всем ещё только предстоит постичь и осознать до конца. На это, безусловно, уйдёт какое-то время, но придёт тот день, когда мы сможем с надеждой и полным доверием посмотреть в глаза своего боевого напарника и сказать ему: ты – мой настоящий друг, навсегда и до самой смерти… Мы знаем, что это такое, когда погибают твои друзья, когда они погибают на твоих руках. Мы многих друзей потеряли во Вьетнаме. Но были те, кто погиб и в мирное время. Нас оставила одна из наших близких друзей журналистка Сью Шаррон – наша верная соратница по борьбе за справедливость и наше собственное выживание. Джон сообщил мне, что Сью погибла в автокатастрофе спустя месяц после нашего последнего пожизненного приговора: она пыталась уже в одиночку бороться за справедливость, выступив против полковника Бэккварда и всей военной машины Америки… и проиграла эту войну против системы – потому что осталась одна. Но это не значит, что она умерла в наших сердцах: часть её души навсегда с нами, как и наша с ней. Нет с нами и других, кто должен был быть сегодня рядом, многих нет… А утраты, – полковник положил руку на плечо Лео, – утраты, сержант, это только часть нашей жизни, часть каждого из нас. И только от нас самих зависит, станут ли эти утраты потерями навсегда, или мы найдём в себе достаточно мудрости, чтобы черпать духовные силы из наших утрат, – ведь память и есть человек. Пока помним мы – всегда останутся те, кто будут помнить нас.

Гэбриэл снова сел на свой стул и обвёл взглядом присутствующих.

Андрей обнял профессора за шею обеими руками:

– Отец! Ты мой самый большой друг и ещё – Лео! Я не хочу, чтобы вы уходили от меня: моя сила в вас… Я не хочу, чтобы вы однажды покинули меня и ушли.

Профессор усадил Андрея обратно на стул:

– Мы все когда-нибудь уйдём, сын… И ты тоже однажды покинешь нас. Главное – это всегда носить образы любимых и дорогих тебе людей вот здесь – в твоём сердце. И тогда смерти не будет! И никто не уйдёт от нас насовсем – просто они будут далеко, но всегда будут помнить и по-прежнему заботиться о тебе.

– Но, отец, я не хочу, чтобы ты был далеко от меня!

– Может, хватит уже разводить сентиментальности, джентльмены. Что-то я не наблюдала подобного трепетного отношения к жизни и смерти там – наверху.

– А разве ты здесь не за этим же, Миша? Разве не глупая старомодная сентиментальность привела тебя сюда?

– Ты притащил меня сюда, Джон!