Ареной зовут сердце

Линь Пинь

Ареной зовут сердце

Пролог.

Я помню не падение – я помню миг, когда у мамы, воздушной гимнастки без страховки, оборвалась связь с полотнами, и в тот момент сама высота будто отвернулась от неё. Она была в перехвате, ещё в движении, когда рука так и не нашла новую опору. В следующую секунду её уже не было в воздухе – и тогда оборвалась не только линия выступления. Оборвалась моя реальность.

Не было ни удара, ни крика – только рваный воздух и тишина, которая с тех пор звучит громче любых оваций. И всё же я не отвернулась от высоты: наоборот, тянулась к ней ещё сильнее, словно пыталась вернуть то, что она однажды забрала у меня.

Люди думают, что в династиях наследуют мастерство или технику. Но наследуется не умение – наследуется направление: движение к своей вершине, какой бы она ни была. Кто-то ищет славу, кто-то признание, а я – то, ради чего поднимаются на канат: чтобы не упасть и стать лучшей.

Но не каждый способен пережить такую потерю и продолжать выходить на арену так, будто ничего не случилось. После маминой смерти отец ушёл из профессии – аплодисменты перестали быть радостью и превратились в напоминание о том, что уже не вернуть. Он долго не хотел пускать меня на манеж, держал, как мог, будто если отпустит, то потеряет. Поэтому, когда я настояла, он не согласился – он уступил. Не мне, а той части мамы, которая жила во мне и продолжала идти дальше.

Цирковая школа, которую мы выбрали, была не про мечты, а про дисциплину. Там не спрашивают, хочешь ли – там требуют и знают, что раз ты здесь, значит можешь. Там запрещено жалеть себя, падать духом или искать оправданий: если вышел – держи уровень. Выдержал – идёшь дальше. Остальным дверь на выход открывается сама собой.

Так дорога привела меня – юную, с затёртыми кедами, чемоданом и мечтой, от которой отговаривали – в цирк-шапито имени Эфелии. Мама хотела летать, а я – балансировать. Разные высоты, но одна цель: не упасть и вызвать восторг зрителя. Жаль только, что она не успела предупредить: самый опасный канат рвется не под куполом, он трещит задолго внутри.

Глава 1

Плотный грим щекотал веки, кожа всё ещё не привыкла к сценическим маскам. Здесь, за кулисами цирка-шапито имени Эфелии, пахло мукой, потом и железом. Кто-то растягивал шпагат, кто-то ругался сквозь зубы. Слышался шорох костюмов и нервный щелчок зажигалки. Где-то вдали гул публики сливался с шелестом билетов, запахом солёного попкорна и первыми аккордами увертюры. Арена дышала, готовясь к представлению.

Я стояла у форганта, считая вдохи. Первое выступление в новой труппе. Первый шаг, который решит, стану ли я частью команды или полечу на бетон.

– Ты новенькая? – спросила женщина за сорок в жёлтом халате с вышивкой «Queen» у сердца. Выбритый висок, миндальные леопардовые ногти, пластика балерины. Словно яркая кукла, вырезанная из другого времени.

Я кивнула.

– Улыбайся, – прошептала она. – Даже если падаешь. Особенно если падаешь.

Прожектор ударил в лицо. Дрожал канат или я, уже и не вспомнить. Внизу зияла пустота, которую я чувствовала не глазами, а каждой клеточкой тела, как тянущее холодом предупреждение. Вдох. Полшага вперёд. Сейчас главное удержать баланс, эту хрупкую нить между жизнью и чем-то не очень приятным.

На середине пути мышцы будто вспомнили порядок действий: носок, пятка, смещение центра тяжести, лёгкий разворот корпуса. Самый опасный элемент, переворот на одной ноге, со стороны всегда короткий, а внутри – как маленькая вечность. Пятка чуть скользнула, сердце провалилось в диафрагму, но тело поймало ось раньше, чем успела испугаться голова. Я выровнялась, зафиксировала позу и только тогда позволила себе выдохнуть. Канат дышал под стопой, невидимой жилой проходил по позвоночнику и собирал меня в одну линию. Я сделала заключительный шаг и даже выдавила кривую улыбку.

Публика аплодировала по просьбе ведущей:

– Новенькая в труппе! Давайте поддержим бурными аплодисментами!

Всё, здесь на сегодня закончили. На этой радостной ноте я, забыв поклониться благодарной публике, растворилась в темноте кулис.

– Лара, – представилась та самая с «Queen» на сердце. – Могу показать, где хранятся нормальные полотенца. Те, от которых потом не чешешься.

– Арианна. Спасибо, но давай в другой раз.

– В другой раз попросишь кого-нибудь другого, – сказала она и ушла.

Я хотела было разозлиться, но вспомнила её уставшие, грустные глаза. Глаза старшей, которая слишком долго терпела разочарования. Не стоит принимать слова обиженных на жизнь всерьёз и уж тем более на свой счёт.

Мимо прошёл подкачанный мужчина с серьгой в губе, каплей в левом ухе и охапкой булав. Легкомысленный взгляд, прилипчивая улыбка. Просто находиться рядом с такими мне всегда не по себе.

– Это ж та самая звезда из Эшланда? Ты на конкурсе тогда золото взяла? – обратился ко мне непонятно откуда взявшийся парень с тёмными волосами, синей прядью на челке и россыпью родинок на шее, особенно яркой под левым глазом.

– Было дело.

– Круто. Я Саймон, жонглёр. Иногда клоун, если совсем не в настроении. Могу провести экскурсию по местным тараканам, – и, конечно, спортивное телосложение, как будто ему жизненно важно нравиться сразу и всем.

– Когда в последний раз ты был не в настроении? – фыркнула девушка с зелёными волосами до плеч, татуировкой змеи на шее и, предполагаю, ещё одной татуировкой пионов на груди. Она аккуратно выглянула из-за его спины.

– Я Ноа, работаю с этим чудом. Если полезет, бей сразу, не стесняйся. Он к этому привык.

– Да когда я вообще к кому лез, – возмутился Саймон и тут же улыбнулся шире, только подтверждая слова зеленоволосой девушки.

Красивая пара, слаженная. Вмешиваться в их перепалку не хотелось. Особенно после длинной и утомительной дороги на второй полке плацкартного вагона. Я уже собиралась отойти, как за спиной раздался глухой голос:

– Если познакомились, покажите, где её комната в вагоне. Она сегодня в нашем, – сказал неприлично высокий и слишком взрослый для такой жизни мужчина.

– Это Вальтер, директор цирка, – шепнула Ноа.

– Да, мы уже знакомы, – ответила я.

– Добро пожаловать, – бросил он и кивнул, как будто поставил точку.

Позже, пока я пыталась уместить багаж в пятидесяти сантиметрах верхней полки, в дверь постучали.

– Арианна, это Вальтер. Через час иди к костру, будешь знакомиться с труппой.

– Я уст…

– Без вариантов, – сказал начальник, и на этом разговор закончился.

Через час и пять минут, чтобы все поняли, что я исполняю приказ, но нотка бунтарства у меня есть, я подошла к костру. После душа, без грима, в любимом коричневом свитшоте, цветных лосинах и с огромным желанием сбежать. Все уже были там и ждали меня. Вышло не слишком красиво, но хотя бы сразу видно мой характер. Кто-то сидел на ящиках, кто-то на своих куртках на траве. У Вальтера, конечно, был большой откидной стул. Трещал огонь. Кто-то ел кашу из металлической миски, кто-то пил чай с ромом, но взгляды были прикованы ко мне.

Первым заговорил парень с короткими русыми волосами и самой добродушной улыбкой в коллективе:

– Привет, я Даник, клоун. Иногда нормальный человек, но редко.

Он протянул руку, испачканную краской, и я пожала. Таких обычно называют «свой в доску». Юный, глаза добрые, видно, что старается быть своим.

Рядом сидела невероятно красивая девушка, воздушная гимнастка, как мне позже сообщили. Густые длинные белокурые волосы, заплетённые в косу. Худощавая, с цепким взглядом и сильными руками.

– Я Лика, не из разговорчивых. Но если тебе что-нибудь понадобится, обращайся.

Слова давались ей с трудом, будто каждый звук она выдавливала. Не похоже, что я ей не понравилась. Скорее, там много боли, и пока непонятно, откуда её так много в таком красивом человеке.

С противоположной стороны сидел крепкий, уставший мужчина с седыми натуральными дредами.

– Марсель, отец медведей. Говорить, как и слушать, не люблю. А это, – он кивнул на молчаливого парня-альбиноса рядом, – Тим, ученик дрессировщика, мой подопечный.

Тим почти не поднимал глаз. Очень тихий. Казалось, ему проще исчезнуть в воздухе, чем встретиться взглядом. Видит плохо, особенно вдаль, и, как я позже узнала, почти не расстаётся со своей пантерой по кличке Бусина. Хотелось рассмотреть его дольше, но это выглядело бы не по правилам. Разглядывать чужую необычность в упор – верный способ заработать репутацию либо любопытной, либо влюбчивой.

Рядом стояла женщина в длинном чёрном платье с серебристым платком и уверенной осанкой.

– Я Айрис. Иллюзионистка, ведущая и, по совместительству, завхоз. Вопросы будут, обращайся.

– Феликс, шапитмейстер, – хлопнул в ладоши жилистый мужчина с весёлым лицом и насморком. – Добро пожаловать в ад, детка.

– А я Элина, костюмер. Давай дружить, – она протянула руку, и я с радостью её пожала. От неё веяло теплом и почти домом.

Потом представилось ещё несколько человек. Они смотрели на меня, а я на них. Все разные, с виду дружелюбные, но если присмотреться, каждый где-то сломан. Словно чужие искалеченные органы, пришитые к одному красно-жёлтому организму. Я пыталась запомнить лица и даже не пыталась имена. В голове шумело от усталости, и я попросилась уйти спать пораньше, прекрасно понимая: обсуждения меня начнутся сразу, как покину площадку. Но кого это волнует?

Сборы начались, как всегда, с опозданий, криков и поисков зарядки, которую никто не трогал, но она всё равно исчезла. В воздухе пахло дорогой, пылью и натянутыми до предела нервами. Люди укладывали вещи в своих крошечных комнатках-купе так, чтобы на резких поворотах водители фур не разбили посуду и прочие ценности.

Мне досталось переселение. Новыми соседями стали Даник слева и братья Феликс с Лораном справа. Я знала, что они не пара, а именно братья. Это знание не мешало ощущению, что скучать в этом вагоне мне не придётся.

Я складывала вещи в пластиковую коробку с наклейкой «Внимание, стекло», когда на пороге появилась Элина – самая низкая и юркая в труппе. Короткие волосы собраны в аккуратный хвост, спортивный серо-голубой костюм Adidas и чёрный топ, на ногах потертые, но ухоженные New Balance. В руках сумочка с нитками и наполовину распоротый костюм.

– Уже устроилась? – спросила она, глядя поверх очков с голубой оправой.

– Почти. Если не считать, что половина вещей приедет только на следующую площадку, а вторую я никак не могу найти. Не то чтобы что-то ценное, но обидно.

– Привыкай. Потерянное у нас либо сжигается, либо становится собственностью Ноа.

Мы обе хихикнули.

– Слушай, вчера совсем не осталось сил на общение. И уж тем более на вопросы. Все такие приятные, но этот парень-альбинос, Тим. Он всегда такой молчаливый или дело во мне? Каждый хоть слово сказал, а он даже не посмотрел.

Элина приподняла бровь, будто я спросила о заколдованном принце.

– Тим обычно в себе. Видит плохо, особенно вдаль, и держится от всех на расстоянии. Но он хороший, тихий, умный, иногда даже слишком. А что?

– Просто любопытно, – пожала я плечами.

Мы обменялись ещё парой фраз, и Элина ушла, оставив после себя аккуратную дорожку из мыслей и предположений.

Через час мне сообщили, что до Элриджа я поеду с дрессировщиками и Даником. Ещё через два я сидела на заднем сиденье старенького BMW цвета пыльного угля, которая скрипела на каждом повороте, как старая цирковая декорация.

– Всё хорошо? Он точно не оглох? – спросила я, кивая на водителя.

– Не, только к миру, – ухмыльнулся Даник. – Но если начнёшь петь, снимет наушник и поморщится.

Я рассмеялась впервые за долгое время легко и по-настоящему. Время летело. Мы болтали ни о чём. Даник показывал нелепые видео, личную коллекцию футболок с самыми странными принтами и вдруг вспомнил, как однажды во время выступления соскочил с телеги прямо в лужу. Рядом с ним всё казалось удивительно просто.

Тим сначала молчал и изредка поглядывал в зеркало заднего вида, но когда речь зашла о закулисных провалах, вдруг оживился:

– Однажды Бусина уснула в клетке перед выходом. Я почти побежал на арену изображать пантеру.

– Да ну, – захохотал Даник. – Я бы на это посмотрел.

– Нет, конечно. Но тогда казалось, что это единственный выход.

Мы смеялись искренне, с детским облегчением. Даже тихий и собранный Тим оттаял. Я смотрела на них и думала, что, возможно, здесь не так страшно, как казалось.

К вечеру Марсель устал, и мы остановились в придорожной гостинице. Большинство номеров уже разобрали. С раздельными кроватями осталось только два, то, что нужно. Один ключ взял Марсель и, ни у кого ничего не спрашивая, ушёл спать.

– Нам бы решить, кто с кем, – сказал Даник и посмотрел на связку ключей.

– Может, сначала по чашке чая, – предложила я.

– Согласны, – ответили они хором.

Кафе при гостинице было облезлым, как старый чемодан, но пахло относительно приятно: кофе, жареный хлеб, тушёное мясо. Кроме нас сидели две парочки, остальное занимали дальнобойщики. Мы втроём устроились у окна, за единственным чистым столиком. Травяной чай с медовым ароматом принесли удивительно быстро.

– А Марсель всегда такой? Или я его смущаю, – спросила я.

– Всегда, – сказал Тим. – Если говорит больше трёх слов, значит, что-то случилось.

– А однажды он ночью продекламировал «Мцыри», – добавил Даник. – После трёх рюмок коньяка. С тех пор его никто не угощает.

Мы снова посмеялись, стараясь не мешать остальным.

– Ладно, – Даник выложил на стол два ключа. – Один номер уже занят. Остался второй. Кто со мной?

– Можно я с вами, – пошутила я, глядя на Тима.

Он смутился и уставился в чай.

– Давайте честно, – предложил Даник. – Монетка есть?

– Нет, – я огляделась. – Пусть решит официантка. Нам нужен независимый арбитр.

Они кивнули. Мимо как раз проходила девушка в фартуке с цветочным принтом, и я обратилась к ней:

– Выберите, пожалуйста, кто с кем будет в номере. Мы никак не решим.

– Не вопрос, – она прищурилась, оглядела нас с головы до ног и ткнула пальцем в Тима. – Ты будешь с ней. А ты, – кивок Данику, – один.

– Почему один, – возмутился Даник.

– Ты шумный, с тобой не расслабишься.

– Даже мама меня так быстро не считывала, – пробормотал он.

Я улыбнулась и посмотрела на Тима. Он не улыбался, но уголок губ всё же дрогнул.

– Тогда решено, – сказала я, взяла ключ и поднялась. – Спасибо и доброй ночи. Ты идёшь со мной, сосед?

Тим не ответил. Встал, кивнул Данику и придержал передо мной дверь. Насколько я знаю, Даник ещё какое-то время спорил с официанткой.

Номер оказался простым. Две кровати, тумбочка между ними, крохотное окно с видом на стоянку и маленький санузел с душем. Пахло хлоркой, дешёвым порошком и освежителем, который делает вид, что он океан.

– Кто первый в душ, – спросил Тим, снимая ветровку.

– Иди ты, я подготовлюсь.

Вода зашумела, и я осталась наедине с мыслями. Сердце стучало слишком быстро, но это было похоже не на тревогу, а на напряжённую готовность. Почти как перед выходом на канат. Он почти незнакомец, но рядом с ним спокойно. Не тревожно, как бывает с мужчинами, и это настораживает сильнее любого флирта.

Дверь скрипнула. Тим вышел с влажными растрёпанными волосами, в тёмно-зелёных шортах, в шлёпках, с розовой растянутой футболкой в руках. Он замер.

– Задумался и забыл, что ты здесь. Прости.

Я подняла глаза и постаралась быть тактичной, но взгляд всё же скользнул от ключиц до пояса. Сухая грудь, мягкие тени под кожей. Бледный, как пергамент, светлый, почти прозрачный. Ни грамма нарочитой силы. Только тонкие мышцы, которые двигаются без усилия. Хрупкий, удивительно хрупкий для дрессировщика. Не бронзовый герой, а иллюстрация из чужого сна.

Он заметил мой взгляд и ушёл в ванную.

– Ещё раз прости, – послышалось из-за двери.

– Всё нормально, – сказала я слишком быстро.

Он вышел уже в футболке и сел на край кровати. Я взяла полотенце.

– Моя очередь. Ты только не подглядывай. – Пошутила я.

– Постараюсь, – улыбнулся он уголками губ и отвернулся.

Пока я была в душе, слышала его шаги. Когда вышла, он уже лежал, уткнувшись в стену. Я не знала, спит ли он, и решила не проверять.

– Доброй ночи, Тим, – прошептала я в темноту. Комната ответила тишиной, в которой что-то сместилось очень тихо и почти незаметно. Как шаг на канате, когда сердце ещё не успело понять, что разум уже сделал шаг.