Крепость

Красота войны в её конце, а лучшая война – та, которой не было. Войну любят лишённые человечности люди. Я не о тех, кто вынужден был взять в руки оружие, защищая свой лес и свои деревья. Я о тех, кто смеялся в лицо ребёнку, лишённому рук и ног. Я о тех, кому чужды слёзы матери, потерявшей единственного сына. Я о тех, кто, отдавая приказы, которые через минуту превратятся в плоскую землю, пропитанную кровью, не отдал даже чести своим жертвам.

Мёртвым не нужны почести, их близким – тем более. Посмертные ордена – плевок в лицо семьи погибшего солдата. Это напоминание, что их сына или дочь заменили на окрашенную в золото железку, которых можно сделать десятки тысяч в день. Ради этого бился солдат, боясь за свою жизнь и просиживая долгие, холодные ночи в окопах, слушая статистику потерь от надменного генерала, который «делал свою работу»?

Одна студентка, недалёкая в своих суждениях, как я потом понял, сказала: «Надо почаще устраивать войны в мире, чтобы нам, сильным, досталось больше». За год учёбы с ней я не заметил в этой милой голубоглазой девушке такой жестокости и подумал: «Наверное, так же отдают приказы и полевые командиры, решившие расстрелять какую-то абсолютно невинную семью». Она не была взволнована, тембр её голоса был спокойнее ночного неба, и если бы от её слов что-то зависело в этом мире, то оно бы точно исполнилось. Её слова меня шокировали, я был взбешён и спросил: «Ты когда-нибудь видела войну?» Конечно, она не видела войны, потому что тот, кто видел войну, не хочет её ни себе, ни другим. Не уверен, что у меня получилось её пристыдить. Такие осознают всю тяжесть своих слов только через опыт.

Как я говорил, войну любят только те, кто не испытал на себе её ужас, и те, кто имеет с неё выгоду. Солдаты не любят войн, они их презирают. Можно любить армию, дисциплину, но не войну как акт решения конфликтов. Только если человек напрочь лишён человечности, он будет любить войну со всеми её последствиями.

Сколько книг было написано о войнах, о зле, которым она одаривает тех, кто никакого отношения к ней и не имеет? Сколько было принято доктрин, законов, мер? Те, кто это пишет, обычно и были инициаторами большинства войн. Ребёнок, разбивший вазу, а потом извинившийся перед матерью, чувствует себя более виноватым, чем тираны, сокрушавшие целые народы. Человек может не быть инициатором зла, но пока он даже частичкой своей души поддерживает одну, даже самую безобидную идею диктатора, он является половиной зла, которое этот диктатор и совершил. Неважно, какую из сторон тирана он принял, – он тот же тиран. Нельзя быть хорошим и поддерживать зло. Нет умеренного зла – либо оно есть, либо его нет.

Предназначение

У каждой вещи в этом мире своя роль, и у каждого человека своя правда. Пусть машинист, рассекая ночную тьму, ведёт железную змею через поля и леса, а рыбак, сидя на берегу, наблюдает за спокойствием моря, ожидая добрый улов.

Есть ли смысл нарушать порядок вещей, когда каждая шестерёнка, делая круг, вращает другую шестерёнку, крепко цепляясь зубчиком за зубчик, приводя весь этот механизм в движение? Есть ли смысл небу становиться землёй или наоборот? Каждая вещь должна выполнять свою роль и никакую другую.

Мне посчастливилось осознать это на ясном примере, когда однажды я оказался на каком-то празднике. Люди пели и веселились, бурно аплодируя танцующим, которые полностью отдавались эмоциям и порывам страсти в этом пламенном танце. Но всё прекратилось, когда в своём представлении я убрал музыку: я увидел сумасшедших людей, прыгающих и кричащих. Их глаза горели огнём, рты несинхронно открывались, когда очередной сумасшедший начинал вопить и прыгать, словно подстреленный волк, кусающий себя за хвост. Это было похоже на хаотичный разброс дроби при выстреле из ружья. Это было похоже на беспорядок – это и был беспорядок. Потом я вернул музыку и убрал людей. Я услышал ноты, барабан, струны, но в них не было души. Не было зеркала, отражающего эти звуки, – человека. Ноты не воспроизводят себя. Человек воспроизводит красоту природы, шелест жёлтых листьев, падающих на землю в пасмурное осеннее утро, порыв слабого ветра, несущего в себе аромат летнего вечера.

Что несёт в себе картина, над которой художник трудился не покладая рук, если нет того, кто вдохновляется этой картиной? Где глубина стихотворения, над рифмами которого поэт долго ломал голову, если нет читателя, который найдёт в этих строках себя?

Я наблюдал за человеком, который смотрел на закат солнца. Солнце исчезало за горизонтом, чтобы утром явиться вновь во всей своей красе, но в глазах человека, наблюдавшего за этим медленным прощальным танцем огненного шара, я не видел заката. Человек рождался заново, и дрожь пробегала по его телу, словно бархатные маленькие волны разбегаются, когда мелкий камешек ложится на тихую водную гладь. Тогда закат солнца приобретал смысл, так же как и восход. Но не будь человека, проживающего этот прекрасный момент, – не было бы в закате этой красоты.

Тогда я пришёл ещё к одной истине: Земля создана Богом, чтобы впоследствии человек воспроизвёл её. Иначе она теряет всякий смысл своего существования.

И всякая вещь синхронна с другой вещью, каким бы сложным и непонятным нам ни казался мир. Всё работает слаженно, пока человек не станет менять обычный порядок вещей. Вот ему понадобилось скрещивать паука с мухой или собаку с лисой. Он пытается играть роль Бога, тогда как он сам и есть Его творение – неблагодарное и неблагородное. Почему он решил, что лучше знает творение Автора, чем сам Автор? Зачем ему менять то, что Создатель уже сделал прекрасным?

Нет уродливой твари, созданной Богом, есть не понимающие красоту. Вот он решил, что какая-то божья тварь уродлива, но он знает, что такой же человек, как он, нашёл в ней красоту и приласкал это творение.

Человек вырубил леса, чтобы залить корни камнем и чтобы эти камни поднялись вверх как можно выше. Он создал общество с каменными сердцами, живущих в каменных домах. Он провозгласил себя королём мест, которые ему не принадлежат, и ещё не одна душа покинет тело, защищая эти скудные пожитки скудного короля.

Человек уничтожил Рай и потом вновь начал его поиски. Природа давала ему лучшие свои плоды, но он решил, что сам может создавать их. Каждый раз природа его прощала, вновь и вновь щедро открываясь перед ним, и каждый раз человек брал больше, чем ему было нужно. Тогда она злилась, и человек понимал, что он ничто перед ней.

Вот он решил, что может предвидеть волну или толчки, но как только его жалкое творение начинало радовать безбожников, природа доказывала, что является самым нежданным гостем, который как может подарить жизнь, так может её и забрать, как человек забирал её дары с самого начала времён.

Почему он ударил собаку, которая лаяла, защищая своё потомство? Разве не материнский инстинкт, заложенный в неё природой, сделал так, что она не была рада его приближению к её щенкам? Нет, он ударил не собаку, но природу. Неблагодарное творение решило, что природа распорядилась неправильно, давая своему творению инстинкт самосохранения и защиты потомства.

Нельзя трогать природу, ибо она не только прекрасна своей красотой, но и сложна в своей структуре. Один открученный винтик может привести механизм к сбоям, которые рано или поздно дадут о себе знать.

Народ

Величие твоего народа – не твоя заслуга. Я видел слабый огонёк, который за счёт костра хотел стать больше. Он пользовался величием костра, чтобы показаться его частью. Костёр стал большим, но не без жертв. На него пошло много дров, которые и сделали его великим и до сих пор подпитывают его. Историю народа создаёт не одна личность – личность народа создаётся великими.

Гордый своим народом сказал: «Вот мой народ!» Но что он сделал, чтобы называть его своим? Где тот подвиг, которым он заслужил право называть этот народ своим? Ему повезло родиться у этого великого народа, он может приумножить его величие, но слова гордости не изменят его. Он мог родиться на другом конце Земли, где какой-то народ был бы унижен своим прошлым или тираном. Люди стал ближе друг к другу, но гордость одного, как гнилое яблоко в ящике, испортила других. Они были как одна плоть, вздрагивали, когда другому больно. Всё изменилось, когда наступило время спокойствия и конца конфликта.

Беда объединила людей, но как только они почувствовали, что могут защититься сами, они стали бездушны и холодны. Но защищаться было не от чего – небо было мирным. И вот тогда называвшие во время конфликта свой народ изгоями стали теперь говорить: «Мой народ!» Ребёнок, родившийся на второй день после окончания кровопролитной войны, имел больше права говорить, что это его народ, нежели тот, кто предал его и потом снова вернулся, чтобы зажечься за счёт величия костра. Он зажёгся, и души предков заплакали, не в силах вынести несправедливости по отношению к сыновьям, чьи имена исчезли с концом конфликта. Они несли на себе бремя народа. Как тяжела была эта ноша, и как они хотели снова оказаться в семье, в своём доме. Как бы они хотели вернуться к своим матерям, жёнам, детям.

Они погасли, словно их никогда и не было. Родным оставили воспоминания, врагам – страх, который будет их преследовать до конца их дней. А что они оставили народу? Если народ спасся, то они оставили будущее, отдавая свои жизни. Но что, если народ не спасся? Тогда они оставили истории, которыми будут питаться следующие поколения. Дети будут помнить своих отцов, но что же с внуками? Вспомнят ли они тех, благодаря кому они существуют?

Я видел страх на лице потерянного поколения. Речь о тех, кто испугался быть неузнанным. О тех, кто боялся, что родной лес их не примет. Не в силу войны они отбились от леса – время их отбило. Время лечит или убивает, и, к сожалению, мой лес умирал от его рук. И самое страшное в этом было то, что мой лес принимал свою смерть, думая, что новыми они станут лучше. Но лучше они не стали.

Лицо народа – в его истории. История моего народа очень богата событиями, и у него есть лицо, за которое не стыдно. Маленькая точка на карте, которая заставила говорить про себя – не только своим воинственным духом и своими великими сынами. Мой народ богат историей, которую пытались уничтожить.

История живёт не только на бумаге, она живёт в поколениях, в душах, не покорённых мечом, порохом и временем. Мой народ был защитником своих лесов, а леса защищали их перед остриём ненасытного палача. Их не покинул дух, когда шансы на победу были ничтожно малы. И всё-таки удачей безбожников или неудачей моего народа он был притеснён и порабощён в течение долгих лет. Но они ошиблись, думая, что дух, не сломленный тяготами веков, сломается перед жалкими попытками тиранов поработить их. Нет, они ошиблись, очень сильно ошиблись. Если мой народ был огоньком, то тиран был ветром, который раздул этот огонёк до костра огромных масштабов. Они хотели искоренить нас, но сделали нас ещё сильнее. Раненое дерево становится сильнее и толще в том месте, где его повредили. Мы возродились, восстали из пепла.

Нам сказали: «Вот вы ничего не добились, ничего не изобрели! Вы примитивны». Нет, мой народ был погружён в покровительство своего леса, и он, притеснённый тираном, не мог занять себя изобретением чего-то второстепенного, менее важного, чем защита перед врагом. Нажитое непосильным трудом было сожжено. В чём провинились дети, убитые перед своими родителями? Чем родители заслужили видеть ужас в глазах своих детей, которых они не смогли защитить? На тиранах лежит проклятие целого народа – от ребёнка в колыбели до старца, передвигавшегося с помощью трости. Нет, они не победили – они показали свою слабость. Нет, они не показали силу – они показали трусость и страх, которые, словно клеймо, будут стыдить последующие их поколения. Поколения, которое появилось на свет не ради благого дела, а ради смуты. Чего стоит ждать от сынов тиранов?

За прошлое не отвечает никто – оно было таким, и на этом всё. Но кто ответит перед моим народом за зло, причинённое ему неистовой бессердечностью? Прощается ли попытка искоренить народ с его богатой историей? Каждый народ – богатство Земли, и ни один другой народ не имеет права посягать на свободу и на жизнь такого же народа.

Ошибки

Общество не прощает ошибок и не забывает прошлого. Мой друг заплакал передо мной. Слёзы отчаяния заполнили его глаза прежде, чем он заговорил. Он был одним из лучших людей, которых я знал, и если бы он не начал говорить, я бы не понял, почему он заплакал. Он сказал мне: «Я не был лучшим примером для моей семьи, и они вряд ли гордились мной. Но я изменился и больше не являюсь бездушным телом, теперь я готов дарить свет».

– Тогда почему же ты заплакал? – спросил я.

– Мне сегодня дали понять, что моё прошлое всегда останется чёрным пятном на моей жизни.

Мой друг действительно изменился, и нельзя было о нём отозваться плохо, разве что назло ему. Он смог если не забыть прошлое, то изменить настоящее и более чем уверенно надеяться на то, что и будущее у него будет светлым. Но общество, в котором он грешил, не забыло его грехи и радовалось, напоминая ему, каким он раньше был.

Человек, пожалевший о своих грехах, заслуживает прощения Богом и обществом. Что представляет собой мнение людей о грешившем, даже если Бог его простил? И нужно ли человеку переживать из-за мнения людей, если сам Бог помиловал его? Или он, человек, ставит их мнение выше решения Всевышнего? Слово может как поднять дух человеку, так и уничтожить его эффективнее любого оружия, придуманного человеком. Мой друг мог бы снова впасть в грех, подумав, что его старания напрасны, раз о нём всё равно плохо говорят.

Он зря переживал, потому что даже о пророках отзывались плохо, и были те, которых гнали с собственных земель. Человеку не угодишь ни богатством, ни поступком. Если ему есть что сказать плохого, он непременно этим воспользуется. Такие люди, они худшие из тех, кто ходил по этой земле. Не понимая всю тяжесть своих слов, они крошат их над головой прощённого.

Они разрушили крепость, воздвигнутую волей прощённого.

Но разрушена ли она по-настоящему? Или только потрескалась под тяжестью чужих слов? Истинное прощение, когда оно приходит изнутри, неподвластно шёпоту и насмешкам толпы. Ведь человек, сумевший простить себя, обретает непоколебимую силу. Сколько бы камней в него ни кидали, сколько бы слов ни произносили в его адрес, он будет стоять, опираясь на свой новый, очищенный фундамент.

Мысли о прошлом – это цепи, которые человек сам накидывает себе на плечи. Но цепи можно сбросить, если поверить, что сегодняшний день важнее вчерашнего. Кто не ошибался? Кто не падал? Но разве ценность человека измеряется количеством его падений, а не тем, как он встаёт после них? Прошлое – это тень, но оно не должно заслонять свет, который человек несёт в своём сердце.

– Они не видят твоего света, – сказал я другу. – Но это не значит, что его нет. Твой свет не должен угаснуть только потому, что кто-то предпочитает видеть в тебе лишь твои ошибки.

Он кивнул и улыбнулся сквозь слёзы. В тот момент я понял, что его крепость не разрушена. Она треснула, но не пала. И если он продолжит идти вперёд, не оглядываясь на тех, кто держит его за якорь, он не просто восстановит свою крепость, но сделает её ещё крепче.

Прощение – это не о других. Прощение – это о себе. Это умение отпустить тяжесть, которую ты несёшь внутри, и позволить себе дышать свободно.

Прощение – это подарок. Но иногда этот подарок нужно сначала подарить самому себе.

Молитва

В молитвенной позе сидел бездомный на одной из улиц большого города, что кишел лицами и душами. На улице было очень холодно, люди проходили мимо него, и никто не обращал внимания на эту живую статую, напоминавшую человека, который, возможно, раньше так же ходил по одной из этих улиц, не думая, что превратится в живое напоминание того, что бриллиант может затеряться среди камней. Внешне он не напоминал дорогой камень, но как же я удивился, когда среди всех этих угрюмых лиц лицо бездомного озарилось улыбкой. Я спросил у него, не холодно ли ему, он пожал плечами и выдавил из себя слово, напоминавшее «да». Факт того, что кто-то им поинтересовался, его очень обрадовал, и он мне улыбнулся. Какой же сильной воли должен быть человек, оказавшийся в таком положении, но не утративший главное – человечность.

К моему кладу знаний добавилось ещё одно, про которое я слышал, но до этого случая не понимал до конца: милостыня не только в материальном. Она в улыбке, в протягивании руки, во взгляде, в простом слове, которое может поднять человека из самых глубоких трущоб до высоты небес. Я сказал слово – человек обрадовался, я ему улыбнулся – и вот мы уже обменялись милостыней.

Не в материальном суть, так же как не суть и внешность человека. Что мне до дорогих одеяний и красивых черт лиц людей, проходивших возле бездомного, если души их покрыты толстой, непробиваемой пеленой заученных слов нежности? Где красота дыхания осени, если ты не увидел улыбку на лице старика, который дожил до этой осени?

Кроме пуль, у солдата есть другое оружие: он несёт с собой весть о скорой победе над врагом, и слова этой скорой победы так внушают страх врагу, что пули уже несут второстепенную роль.

Мне сказали: «Нельзя ко всем бездомным относиться так хорошо», и я ответил: «Не оттого ты к ним плохо относишься, что нельзя к ним всем относиться хорошо, но оттого, что ты, увидев одно сгнившее яблоко в корзине, выбросил всю корзину целиком. Ты сделался одним из тех многих, что, прочитав одну страницу книги, приписали себя к понявшим смысл этой книги. Но ты заблудился, рассудив после того, как обжёгся об огонь, что он несёт только смерть, в то время как с помощью этого же огня люди находили жизнь и использовали его во благо себе. Приюти собаку – и она тебе станет другом, ударь её – и она тебя искромсает».

Я не сравнил бездомного с собакой, но сравнил невежду с тем, кто, даже прочитав всю книгу целиком, не назвал себя обладающим знанием. Он остался скромен.

Взгляд

Точка зрения каждого уникальна, и нельзя судить о мнении одного человека исходя из своего. Хорошие люди дают хорошие плоды – плохие дают опыт.

На войну все смотрят по-разному. Так, военный повар видел людей, которых должен был накормить, солдаты видели смерть и тревогу, генералы – цифры, старики – мир, который не менялся на протяжении всей их жизни, потому что, заканчиваясь в одном месте, война вспыхивала в другом, женщины – боль потери мужей или сыновей на фронте, дети – страх на лицах взрослых, который они ещё не понимали, чужеземцы видели натиск беженцев, которые шли и шли на их земли в поисках убежища, влюблённая видела потерянную надежду на будущее с человеком, которого только что проводила на последний танец со смертью.

Не говори мне, что генералы понимали женщин, или что солдат понимал повара, или что ребёнок понимал старика. У каждого из них была своя правда, может, несправедливая, но для них это было единственной истиной. Вот почему женщины проклинали генералов, а генералы всё так же выполняли команды свыше, не жалея ни тех же женщин, ни стариков, ни детей. Нет, я не защищаю генералов – я презираю тех, чья правда губит жизни других, таких же людей, у которых тоже своя правда, отличающаяся от правды генералов.

Если твоя правда противоречит моей – я тебя пойму, а не твою правду, потому что я так думаю, а ты по-другому, и нет в этом принуждения. Может, придёт время, что твоя правда одержит верх над моей, но не принуждай меня к ней, потому что в таком случае я не только не пойму её, но и начну избегать тебя. Пусть время, проводя меня через опыт ошибок, научит, что твоя правда была вернее моей. В таком случае ты возвысишь себя не только в своих, но и в моих глазах.

Если ты видишь противоречия в словах, то потому, что не узрел чужой правды, или потому, что слова не могут передать всё то, что я хотел сказать. Они, словно туман, окутывают твой разум, ибо их можно понять по-разному.

Вред

Не говори мне о религии, если после молитвы ты нашёл покой в одевании людей в клевету. Не говори мне о ней, если твой язык несёт больше вреда, чем пользы. Если ты из тех, кто хлопает людей по плечу, а за спиной плохо о них отзывается, – не говори мне о религии, потому что вреда от тебя больше, чем пользы. Некоторые бабочки красивы, но они вредители, как и ты, одетый в слова верующий, который своими речами растопит ледяную гору, но на деле сам будет человеком с ледяным сердцем. Кто или что смогло бы растопить твоё сердце, мой красноречивый друг? Если величие твоих слов меняет направление ветра, то почему оно не направит твоё сердце в сторону истины?

Не говори мне о добродетели, если ты не делишься улыбкой с бездомным. Ты подумал, что это ему не поможет? Если грусть и отчаяние смогли его выгнать на улицу, то почему радость и счастье, которые он, возможно, найдёт в твоей улыбке, не помогут ему заново обрести дом? Я сравнил бездомного с кораблём. Вот он, корабль, который шторм кидает из стороны в сторону, и если не будет какого-то сигнала, маленького знака, он не найдёт пристань и пойдёт ко дну, тогда как земля была совсем рядом. Но вот вдали заблестел свет маяка, и корабль уже знает, куда плыть. Волны так же бьют со всех сторон, шатая корабль, как игрушку, но огромное судно знает, что оно уже не потеряется.

Ты – маяк, а улыбка твоя – свет, исходящий от него. Пусть потерявшиеся корабли найдут своё спасение в твоём свете.

Но на что мне маяк без света или маяк, который светит только себе? Или ты подумал, что милостыня только в материальном? Нет, я не предлагаю всем улыбаться, но если материальным ты помочь не можешь, то хотя бы не лишай бездомного улыбки. Не лишай его света, который, возможно, выведет его из шторма. Не по своей воле он оказался на улице, но именно по твоей воле сможет вернуться в тёплый дом.

Не говори мне о танце, если не сможешь мне его подарить. На что мне красивые слова, если танца я не увижу? На что мне обёртка, если начинка так и останется скрытой? Ты описал мне гору или море, но если я никогда не созерцал величие горы у её подножья или не наблюдал за спокойствием моря, сидя на его берегу, то как я, исходя из твоих слов, почувствую, что во мне родился поэт, который опишет эту самую гору и это самое море?

Вот ты сказал мне, что у тебя родился сын или родилась дочь, и стал описывать, какой у тебя ребёнок. Если бы я до этого не видел новорождённого, твои слова так и остались бы словами. Но когда ты мне сказал об этом, то я сразу представил, как новая жизнь, это маленькое чудо, лежит вся обёрнутая в одеяла, несинхронно двигая маленькими ручками. Моё представление о нём было так же прекрасно, как и сам твой ребёнок. После твоего рассказа я улыбнулся, и ты подумал, что мастерски передал свои чувства. Возможно, но если бы я до этого не видел ребёнка, то улыбка моя была бы фальшивой.