Танюша. До востребования…

И еще раз – убеждая себя, что машинально – проверить входящие: пару уведомлений, от Вики – ничего. Ну и ладно! подумаешь! Он отбросил телефон, поплелся в душ.

III

Снегирев даже не понимал, чего хотел (или боялся?) больше – того, что Таня его дождется или того, что уйдет, не дождавшись; за неимением визуального контакта романтический порыв как-то подугас. Всю дорогу маячило, преследовало конформистское, трусливенькое – он приезжает, а ее нет. И все – н ни телефона, ни адреса, ну, погрустит, поностальгирует немного, и все на том – проходная, не заслуживающая внимания и никого ни к чему не обязывающая проза будней, судорога памяти.

Но она не убежала – именно такая, ни с того, ни с сего категорическая формулировка отложилась в голове. Хотя, он сразу и не узнал ее в листающей журнал стильно-уверенной, эффектно-элегантной красавице – экспертно ухоженная, повзрослевшая и в то же время сохранившая неуклюжую ребяческую повадку и непосредственность; золотистые локоны подстрижены и уложены, макияж, туалет «от Маринки»; сладко отозвалось, дрогнуло – так, Снегирев! давай-ка без глупостей!

– Привет.

Девушка отложила журнал, встала. Она уже освоилась с обновками, держалась естественно и раскованно.

– Привет. Не ожидал? Думал – сольюсь?

И снова – тревога, неизвестность, будто перед прыжком; ох, Снегирев, Снегирев!

– Признаться – да. Кстати, вполне еще можешь, – он уставился на ее красивые, загорелые ноги, добавил зачем-то: – В любой момент.

Она проследила за его взглядом, шутя, шлепнула сумкой.

– Да нет уж, погожу пока. Если я правильно поняла, мне обещан ужин в каком-то шикарном заведении, – почему я должна отказываться.

Придерживая под локоток, он провел ее к машине, галантно открыл дверцу.

– А если я маньяк? Решил таким образом усыпить твою бдительность, а сам планирую кровавую жатву?

Девушка фыркнула, усаживаясь.

– Это вряд ли. Если так, ты – самый глупый маньяк на свете – куча потраченных денег, куча свидетелей. Нет, безусловно, у маньяков… м-м-м …определенный склад ума, но не до такой же степени.

Снегирев усмехнулся – дитя сериалов, нахваталась «криминальных хроник»; девушка продолжала:

– Меня с этой точки зрения больше волнует твоя супруга – вот решит разделаться со мной, вот это будет – ой-ой-ой. Судя по всему, довольно решительная и скорая на расправу особа.

– Не бойся – я тебя в обиду не дам. – позвучало слишком поспешно, легковесно, девушка промолчала.

– Слушай, зачем тебе это все?

Он помедлил, подбирая слова, – вдруг вырвалось, искреннее, неожиданное:

– Сам не знаю…

– И что? Ты просто из мести, да? Переклинило, да?

Снегирев посмотрел на часы – два ночи; ресторан, караоке позади, действие перенесено домой, в гостиную: акцептированный вариант канонической (вот тебе и патерналистские позиции, ага!) «чашечки кофе». Довольно затянувшийся, надо признаться; самое время – или разбегаться: такси, «пока-пока-увидимся», или сливаться в порыве страсти; для душещипательных бесед довольно поздновато. Разве что – последний штрих? для более верного позиционирования? Ведь до сих пор неясно – чего хочет он, чего – она; полная неопределенность.

– Ну, и не только из мести… – взметнулось вдруг, собралось, отозвалось: а и в самом деле – зачем? Ведь, скажи: из доброты – не поверит, еще и на смех поднимет. А для чего тогда? вернее – что соврать, какую версию предложить? И опять же – совершенно непонятно, чего хочет добиться он, что хочет услышать она. И ведь, кажется, права, права девчонка! попала в десятку! Сейчас, после «литры выпитой» это так ясно, так очевидно! Именно отомстить! Отомстить! За что? Топорщится, клубится что-то темненькое, мутное понизу, что – не разглядеть, не разобрать. Пока, во всяком случае. Впрочем, за чтобы ни было – можно после додумать, но именно – отомстить! Хотя, это не отнимает и не отменяет ничего, и вообще! он скомкал, отбросил – не хватало вот только еще «осмысления», сеанс душевного стриптиза устраивать! Вот здесь, сейчас!

– Не люблю я ее, понимаешь! Не! Лю-блю! И я – взрослый и самостоятельный, и самодостаточный человек! Имею право!

Пьяный туман качался, соткался лицом жены; захотелось заплакать. Таня коснулась локтя – осторожное, вкрадчивое, будто лепестком цветка (мурашки по спине), прикосновение.

– А не жалко?

– Кого? Жену?

– Их обоих. Ту девушку. Ну, получается – ты ее использовал?

Дурман качнулся другим лицом, отозвалось дрябло, расхлябано.

– Вот еще… Она свое получила… – Господи! Господи! Зачем ты это все говоришь! Куда тебя несет! – И вообще. Никого не жаль. Каждый получает по заслугам.

Он закрыл глаза, откинулся на спинку. Таня была рядом – только протяни руку – дыхание, аромат, чуть терпкий, сладковатый с горчинкой.

– Не старайся казаться хуже, чем ты есть. Ты же не такой.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю. Ты хороший. Запутался просто.

Снегирев открыл глаза, комната стронулась, поплыла, – Господи! зачем же он так напился!

– Еще выпить?

Девчонка пожала плечами

– Давай.

Он склонился над столом, разливая по бокалам. Сказать? Не сказать?

– Знаешь, в прошлой жизни мы уже были знакомы.

– Да-а? – Таня подобралась, устроилась поудобнее. – Расскажешь?

Он помолчал.

– Нечего рассказывать. Встречался с девушкой, она была очень на тебя похожа.

– И ее тоже звали Таня?

– Нет, ее звали по-другому. Инна ее звали. Но вы с ней – как две капли, глазам не поверил даже.

– Как романтично. А потом?

– А потом мы расстались.

– Почему?

– Не знаю… Не помню… Кажется, она уехала…

Таня смотрела поверх бокала.

– Понятно. Еще одна драма. Она – романтик и вся в искусстве, а он делает карьеру. Конфликт интересов, разлука, шрам на всю жизнь – так?

Пространство поплыло лицом, глазами совсем рядом, – да, да, разумеется, просто сходство, просто типаж, физиономический территориальный геном, ничего сверхъестественного.

– Так, зайка. Ты меня раскусила.

Девушка отстранилась, улыбнулась.

– И поэтому – это все? Ностальгия, искупление-воздаяние, да?

Снегирев отвел глаза.

– Тебя это напрягает?

Девушка посерьезнела, стала старше.

– Меня ничего не напрягает, мне тебя жалко. И девушку ту, и жену твою – несчастные вы все. Хотя, вообще, все люди несчастные.

Снегирев хватался за обломки рационального, цинизма.

– Это из разряда – все люди хорошие? По-твоему, несчастный – значит, хороший, так? Или нет? хороший – значит несчастный?

Он снова потянулся к бутылке, но Таня перехватила руку.

– Все, хватит на сегодня. Где спать будем?

IV

Снегирев очнулся, несколько секунд барахтался в трансграничном, между сном и явью, дремотном предбаннике, анемичными стеночками едва сдерживающем клокочущий снаружи, в любую секунду готовый прорваться внутрь ужас мира. Через открытое окно – детские голоса, шум улицы, ага, слава богу – кажется, дома. Так, хорошо, а дальше? вернее – назад, что было-то, что предшествовало? Пазл складывался неохотно, предательски бликовал пустотами, свистел прорехами провалов, затертостей, приходилось прикладывать нешуточные усилия, чтобы выуживать из невразумительной и бессвязной породы золотники более или менее информативных фрагментов. Ну да, конечно – «отличился» вчера, снова пропустил, проигнорировал (а, может, и не захотел!) буйки, меру, отсюда и результат – беспамятство, мигрень, жажда. Так, хорошо, а отправные точки? Ага – Ангелина, Вика, Таня… Стоп – Таня! Он подхватился, пошарил взглядом – ну да, примятая подушка, свежекупленный вчерашний костюм на плечиках – не приснилось, не привиделось. И из глубины квартиры, со стороны кухни – звук бегущей из-под крана воды, запахи пищи; Снегирев откинул одеяло, оценивая состояние белья – вроде бы, все на месте, никаких – ох, ты ж, Господи! – следов! Что? Не было ничего? Или, все-таки, было? Господи! да что ж с памятью такое! И непонятно – рад он или нет! А если рад или не рад – то чему! Он нашарил тапки, пошел на кухню.

Таня стояла у плиты, в его (быстро, однако!) майке, в ярком цветастом переднике поверх, нестерпимо юная, воздушная; краешком (вот же черт! неужели так-таки ничего не было?) сознания зацепилось, зафиксировалось: а ничего! годный материал! Услышав его присутствие, девушка обернулась: свежее, будто с рекламного буклета лицо, золотистая прядь на лоб, заныло, запершило, загорчило.

– О! Доброе утро! Уже хотела будить! – она чмокнула в щеку, и он опустился на табурет, мучительно извлекая детерминанту происходящего, собирая воедино признаки, приметы – так было что-нибудь?!

– Выглядишь эротично.

Девушка немедленно (ребенок совсем!) покраснела, и в самом деле, эротично – шеей, грудью.

– Не могла же я в наряде от кутюр к плите становиться! Так что, уж извини – пришлось позаимствовать.

Снегирев полез в холодильник, выудил пакет кефира, жадно приник; девушка недовольно-снисходительно (как же они быстро входят в роль!) покосилась.

– Сейчас завтракать будем. Яичница с беконом – устроит? – и тут же – ситуационные качели, будто оправдываясь: – Нет, я вообще-то все могу готовить, просто это – самое быстрое. И универсальное. И все, что удалось найти. – она поймала его взгляд, смутилась. – Не было ничего, ты уснул сразу…

Мысли кувыркнулись, скользнули юзом в когнитивный мусоропровод.

– Непонятно – жалеешь или иронизируешь? Или гордишься?

– И то, и другое. И третье, – она поставила перед ним тарелку с омлетом, чашку кофе – почему-то отметилось: омлет элегантен, настолько, насколько элегантным может быть омлет – ломтики помидора, метелка укропа, эстетично прожаренная корочка. Только сейчас он заметил – раковина пуста, блестит, во всем – ухоженность и порядок.

– Выглядит аппетитно, – он положил еду в рот, обжегся. – У-у! и вкусно!

Девушка улыбнулась.

– Я умею готовить. – и ела она опрятно, чистенько, поблескивая белоснежными зубками; захотелось сесть рядом, прижаться губами, ощутить пьянящую бархатистую нежность. Черт! кажется, он свалял дурака, уснув! Конвейер мыслей послушно завертелся, выдал нейтральное, соответствующее: – Знаешь, вообще, рассказ такой есть, название не помню только. Автор – какой-то американец, кажется. Там герой тоже приютил одну девушку, и, оказалось, что она умеет готовить именно так, как надо, так, как он хотел бы, но объяснить никогда не мог, – магия какая-то, понимаешь? экстрасенсорика? Нет, в общем, рассказ не об этом, она нужна ему была для эксперимента, просто…

– Я читала этот рассказ.

Снегирев осекся, покрутил головой.

– Правда? Офигеть! Если честно, ты первая такая – у кого не спрошу, все круглые глаза делают.

– Может, ты не с теми общаешься? – да! да! конечно! иронизирует, чертовка!

Всплыли подробности, ночные откровения – так, кажется, пора вносить ясность, расставлять точки.

– Ладно, спасибо за завтрак. Куда тебя отвезти?

Девушка вздохнула.

– Вот и закончилась сказка, да? У тебя дела, семья, бизнес… А ты, Танюшенька, езжай обратно, в свои фавелы.

Слова вырвались, легкие, будто сотканные из воздуха – как и все это утро, эта кухня и девушка; стало тепло, светло.

– Но это же – всего несколько часов, пролетят – не заметишь.

Она коснулась его лица, – и снова – ощущение лепестка, мурашки, неожиданно серьезно, совсем по-взрослому выпустила паутинку морщинок в уголках глаз.

– Ага, не заметишь! Избаловали тебя бабы, тебе и не понять каково это…

Снегирев перехватил руку, поцеловал, – сейчас он верил себе, как никогда.

– Я позвоню. Обязательно. Обещаю.

Паутинка подобралась, расправилась.

– Не знаю… Почему-то верю… Такая вот я, доверчивая…

– Вот здесь останови. Все, приехали.

Снегирев притормозил у одноэтажного, с крохотным скудным палисадничком дома, выкрашенного в полинявшую коричневую краску, крытого ветхим, с прозеленью шифером. Что ж, ничто так не характеризует человека, как его жилище, – а чего он, собственно ожидал от девушки в разбитых босоножках, не побрезговавшей чужим кофе. Разочарование наложилось на раздражение – пришлось потратить уйму времени и нервов, выбираясь из обеденного городского траффика, продираясь сквозь светофоры и пробки – и все ради чего? чтобы убедиться в том, что должно было быть ясно с самого начала?

Таня улыбнулась.

– Да. Вот так. Здесь я живу.

Надо было, наверно, отнестись «с пониманием», но Снегирев не сдержался.

– Не царские палаты, конечно.

В янтарных глазах – и абсолютно предсказуемо, между прочим! – злость, обида.

– Не всем же быть звездами! Кому-то надо и на земле копошиться!

Снегирев (запоздало!) приложил руку к груди.

– Ну, не обижайся! Я совсем не то хотел сказать!

– Ладно… – Таня подняла глаза. – Так позвонишь?

– Позвоню, конечно.

– Потому, что я не буду звонить первая. – он мысленно продолжил: «теперь не буду». И снова – колыхнулось, отозвалось щемяще, невнятно – да что с ним такое!

– Позвоню – обещал же! Ну все, пока! – Снегирев наклонился, подставил щеку для обряда финального чмока, – девушка полновесно обняла, прильнула.

– Я буду ждать!..

Хлопнула дверца, хлопнула калитка – в образовавшийся просвет на секунду показалась бетонная дорожка, дворик, гамак; повеяло дурашливым, беззаботным и беспечным, летним беспечальным привольем; чуть не заскулилось от досады и жалости к себе. Но дела звали, дела требовали – иконки на дисплее уже набрякли, пестрели десятком неотвеченных вызовов и сообщений, – заноза недовольства собой, вечной латентной тревоги, безотказный мультипликатор седых волос, преждевременных морщин, инфарктов и язв. Ладно, делать нечего, вернее, как раз-таки – есть чего, ох, есть! Снегирев еще раз с тоской взглянул на забор, представил гамак, себя и Таню на нем, развернулся, направил машину обратно, в центр.

В дворике офиса (золотистая с черным табличка «МТ» – сокращение от помпезного «МегаТурбо») было многолюдно, суетились расторопные и деловитые клерки и посетители, звонили телефоны, хлопали двери – стандартная рабочая атмосфера, зенит дня, – казалось бы, что ж тебе еще надо, гордись, радуйся – швейцарские часы, прекрасно отлаженный бизнес-механизм. Но «придурь», извечный и тщательно скрываемый ген неуверенности и здесь отличился, похозяйничал: откуда ни возьмись – приступ беспокойства, стыда: вот, люди с утра уже на ногах, а ты жирный, ленивый червяк и тд и тп. Впрочем, он уже был готов (всегда готов) к чему-то такому, мозг немедленно выдал спасительную инъекцию сарказма: вот же, блин! какие мы совестливые-нежные! да-да, конечно! А ничего, что все это – твое детище? создано вот этими вот руками и в результате жестокой и бескомпромиссной борьбы? Что люди эти – отнюдь не батраки и не крепостные, что на дворе – худо-бедно – капитализм, и отношения работник-работодатель регламентированы Конституцией и Трудовым кодексом?

Он поднялся на этаж, открыл свой кабинет. Возясь с ключами, уже слышал через дверь телефонные трели, с тоской и обреченностью настраиваясь, разминая коммуникационный аппарат. Впрочем, всей работы – только принять решение, одно-единственное решение. То самое, от которого, между прочим и на минуточку, зависит благополучие всех этих «небатраков» и «некрепостных». Как-то так…

Он вошел в кабинет, снял трубку, бросив короткое «минуту» – последние мгновения перед каторгой; поднял жалюзи, распахнул окно. Вернулся к столу, вздохнул, взял трубку.

– Слушаю.

– Это я слушаю! – голос на том конце буквально сочился (в воображении немедленно возникли змеиные зубы) ядом. – Что у вас с Викой? Почему моя дочь третий день плачет?

Ну, вот и они, первые ласточки.

– Артур Яковлевич, это не телефонный разговор.

– Хорошо, подъезжай, поговорим. Заодно и другой вопрос, финансовый обсудим. Когда тебя ждать? – голос наседал, требовал.

– Не знаю пока. Разберусь с делами, наберу.

Голос брякнул сухо, жестко:

– Не затягивай. Жду.

Снегирев повертел в руках задыхающуюся гудками, токсичную трубку. Как говорится – что и требовалось доказать. Можно, конечно, поюродствовать, пуститься в философию – дескать, нужно разделять бизнес и личную жизнь! тем более – чужую! Но не в этой стране и не с этим человеком. Артур Яковлевич, Артурчик – типичный реликт 90-х, некогда лидер криминальной группировки, «державшей» половину города, а ныне уважаемый и авторитетный бизнесмен, филантроп и меценат. И по совместительству – отец Вики и, соответственно, его тесть. Угораздило? Да фиг там! Намеренное, целенаправленное и осознанное действие, а вернее (да-да, все та же «придурь») – намеренно необдуманное: прогуляться по краю, подергать тигра за усы. Вот и подергал. А с другой стороны – на что рассчитывал? надеялся? С таким-то багажом, бэкграундом?

В дверь постучали, не дожидаясь ответа, открыли; в проеме показалась физиономия Севы Сивцева – исполнительного директора «МТ».

– Здесь уже? – я машину увидел. Пошептаться бы…

Снегирев сделал приглашающий жест, Сева вошел. И сразу, с места в карьер:

– Смотри, тут такая ситуация…

«Ситуация» была очередным этапом торговой войны между «МТ» и «Ренессансом», фирмой, принадлежащей бывшему партнеру и даже приятелю, а ныне – конкуренту и, увы, даже врагу Вовке Дубровскому. В течение несколько последних лет «МТ» и «Ренессанс» понемногу подмяли всю предпринимательскую мелочь вокруг себя, поделив рынок примерно поровну; шансы сторон в противостоянии соответственно оценивались так же, примерно пятьдесят на пятьдесят. Сильной стороной «Ренессанса» был «банковский» сектор, – сказывалась близость руководителя последнего к финансово-кредитным организациям, на стороне «МТ» были безупречная репутация и связи Артура. Конкуренция, стартовавшая однажды как спортивно-приятельская забава, на момент описываемых событий выросла в едва ли не полноценные боевые действия, деятельность, поглощавшую львиную долю ресурсов и времени, и ставшую для бывших компаньонов призмой, сквозь которую рассматривалось решительно все, так или иначе имеющее отношение к их бизнес-империям. Нечего было и думать – разойтись полюбовно, позабыв былое, удовольствовавшись уже имеющимся; каждый день добавлял все новые и новые занозы, заводил ситуацию все дальше и дальше, туда, где уже невластны и недействительны никакие компромиссы. Апофеозом, долженствующим расставить точки и определить, наконец, сильнейшего, готовился стать тендер, объявленный крупнейшим региональным застройщиком. Победитель получал пакет контрактов с бюджетом со многими нолями и – самое главное – непререкаемый и неувядающий авторитет – мощнейший удар по самолюбию и репутации противника.

Снегирев – чего греха таить – был довольно близок (с легкой руки вездесущего тестя) с руководителем той самой организации-застройщика, по совместительству являющегося (какая неожиданность!) председателем тендерной комиссии, и имел все основания надеяться на успех. Здесь мысль споткнулась, выдала неожиданное: «имел бы». Сразу вспомнился последний разговор, полный злобы голос – неужели драгоценный, но не в меру темпераментный тестюшка решится, сольет? Да нет, не должен, эмоции – эмоциями, но, все-таки – взрослые, ответственные люди, бизнесмены. К тому же, в том пакете приличная доля и его интереса, – что ж он, враг самому себе? А коней на переправе не меняют; ну, поскандалят, может, даже сильно поскандалят, но утихнет все со временем, рассосется. Должно рассосаться… Или нет?..

– …Эй! Ты где? Слышишь меня? – Сева щелкал пальцами перед лицом. – Леха, ей-богу! Такое ощущение, что с самим собой разговариваю!

Снегирев вздохнул, потрепал помощника по плечу.

– Прости, отвлекся – личное. Так что там насчет банковских гарантий?..

Сева красноречиво (хороша песня – заводи сначала!) прокашлялся, стал повторять только что рассказанное – произносил слова нарочито медленно, тщательно выговаривая и оставляя паузы, заглядывая в глаза – в другой раз и по шее мог бы получить, но не сегодня, конечно же. Сегодня – что ж за день такой! – будто пыльным мешком ударили. И не сказать, чтоб похмелье, и не сказать, чтоб так уж малосонница подкосила – в свои тридцать с хвостиком и знать не знал, что такое усталость. Спортивная молодость, здоровые привычки не позволяли раскисать, в случае необходимости организм мобилизовывался, мог работать сутками, с небольшими перерывами на сон и еду, но сегодня все эти скилы куда-то подевались. Мысли сновали, скользили по поверхности смысла, пробуксовывая, не проникая вглубь, не ухватывая сути, интуиция, безукоризненная и безошибочная всегда стрелка компаса тоже плыла, барахталась бельевой веревкой; неожиданно Снегирев понял: ему плевать на то, что рассказывает Сева. Да-да, ему это все категорически не интересно, нестерпимо скучно и глубоко безразлично; в последнюю минуту он едва успел погасить зевок.

– …Понимаешь? – Сева подвесил очередную паузу, плеснулось (этого еще не хватало!) раздражение.

– Да понимаю, понимаю я! – он не успел спрятать гримаску, отвернулся; Сева выглядел озадаченным.

– Да, но если удастся протащить это в требования, у них будет преимущество. Причем, нехилое и на пустом месте! Для Вовки (для Дубровского, Вовка – уже апеллятив!) получить гарантии – как два пальца, а для нас – целая история. Если ты забыл, напоминаю: оборотных средств на счете – ноль целых хрен десятых, а груз на таможне будет уже через неделю, самое позднее – через две, и надо будет вносить платеж. И если что-то сорвется… – он завел глаза к потолку, – …я себе этого не прощу: единственный комплект, уникальный, мы его полгода со всего мира по крупице подтаскивали, – просто даже думать о таком не хочется!..