Откровения в строках. 2025 г.

Крик, был заглушенный игрой,

Теперь эхом бьется, терзая сердце тоской.

Искажённая сцена – бал, свет, лица в масках,

Но вместо радости – предательства краски.

Он не узнаёт себя, в тени ухмыляется кто-то,

Кого предал? Чью жизнь сломал дьяволу в угоду?

Шкатулка играла, выворачивая наизнанку суть,

Воспоминания с кровью, память – злая ртуть.

Арлекин бился между прошлым и сейчас,

Пытаясь понять, он – жертва или палач для масс?

Голоса нарастали, хор мучительных теней,

Обвиняли, судили, не давали покоя дней.

Он закрывал уши, кричал, пытаясь заглушить вой,

Но шкатулка играла, открывая адский свой строй.

И вот он понял: маска не спасёт от суда,

Что память – самый жестокий тюремный суд.

Что прошлое – это яд, что отравит и убьёт,

Если не признать ошибки, не разорвать тот узел.

Шкатулка звуков, палач и освободитель,

Заставила вспомнить, что он – мертвый зритель

Трагедии, где роль – проклятье, а сцена – ад.

И теперь ему решать – кто он: палач или солдат.

Лунный свет, как скальпель, резал мрак ночной,

Дождь по мрамору – плач земли пустой.

Арлекин, очнувшись, в мир взглянул другим,

И понял, что вокруг – лишь куклы мертвы и немы.

В застывших позах, с улыбками восковыми,

Они танцуют вечно, под фальшивыми огнями.

Не люди – статуи, из камня и лжи слепленные,

В вечной коме, в мире мертвом погребённые.

И тут его пронзило – а может, он сам такой?

Кукла с маской, с душой, как лёд рекой.

Может, и он не жив, а лишь искусно сделан,

Чтобы развлекать других, чтобы быть полезным.

В пустоте голосов – эхо лишь его шагов,

И страх сковывает, как лед вечных снегов.

Что мертво в мире? Всё! Искренность, любовь,

Надежда, сострадание – всё отправлено в кровь.

Возможно ли оживить хоть что-то в этом аду?

Ценой боли, ценой страданий – я знаю, что иду.

Разбить каменную маску, выпустить крик души,

И вырваться из плена ледяной глуши.

Он сорвал с лица маску, с силой швырнув на пол,

И мир вздрогнул, треснул, словно карточный стол.

В глазах кукол – ужас, в пустых лицах – страх,

Прозрение жестокое – мир рушится в прах.

Он заплакал, впервые, слезами – как кинжалы,

И боль пронзила сердце, разорвав его запалы.

Он ожил! Но ценой утраты, ценой потери,

В мире кукол каменных, он стал живым зверем.

И в этот миг он понял – он должен их спасти,

Разбить оковы лжи, свободу принести.

Но цена будет высока, борьба – нелегка,

Ведь мертвым легче жить, чем душу воскрешать…

Под луной, бледной, как призрак надежды,

Арлекин стоял, на грани между

Живых и мёртвых, правды и лжи,

В последний танец, с судьбой, вложив всю жизнь.

Он посмотрел на кукол, каменных и немых,

И понял – покой их обманчив, как шёпот злых.

Быть статуей – это умереть заживо, навек,

Отказаться от себя, сложить оружие – в плен.

Но он не мог, не хотел, в этой лжи тонуть,

Лучше сгореть дотла, чем вечно здесь тосковать.

Он сорвал с груди маску, с силой сжал в кулаке,

И огонь ярости вспыхнул, в его измученной душе.

«Я больше не молчу!» – крик пронзил тишину,

«Вы – марионетки! Жизнь ваша – обман на одну!»

Но куклы не слышали, не понимали его слов,

В их каменных сердцах – холод вечных льдов.

Тогда он решил – превратить маскарад в пепел,

Сжечь дотла этот мир, чтобы истина окрепла.

Он бросил маску в костёр, что пылал во дворе,

И огонь охватил всё вокруг, в безумном угаре.

Куклы дрожали, в их глазах мелькнул страх,

Но было поздно – мир лжи рушился в прах.

Маскарад пылал, сгорая дотла,

И в пламени Арлекин увидел начало нового дня.

И пусть мир услышит – пусть куклы услышат,

Что свобода – это выбор, а не навязанная ложь.

Он больше не будет молчать, он будет кричать,

Пока не останется лжи, пока не наступит тот миг.

Последний танец под луной, выбор сделан,

Он сжёг этот мир лжи, мир чёрных камней.

И в пламени очищения, он обрёл себя,

Арлекин – свободный, ЧЕЛОВЕК, жизнь любя…

Эхо Феникса

Я – эхо, что-то рожденное завтра

Не в этих землях, тут совсем чужой полог.

Я – гость из забытого вчера, из рая иль ада,

Чей голос в ткани бытия – как ожог.

Я – странник вне времен, скиталец меж мирами,

Чей лик не отражает ни одно из зеркал.

Идущий против, горящий из пламени,

Как капля, что сбежала, когда разбила Смерть бокал.

Меня душит одиночество, как Руна древних вод,

Как плесень, что закралась в суть сознанья.

Но слово – мой клинок, мой щит и код,

Им рассекаю мрак, стирая сути расстоянья.

Трагедия моя – в глухоте вселенной,

В слепоте, что сковала Ваши души.

Крик мой – отчаянье, что в вечность брошено,

Надежда – что его услышат, хоть чуть-чуть.

Я – голос, что звучит за гранью пониманья,

И боль моя – как пульс в груди вселенной.

Я – тень, что ищет света в мироздании,

И жду, когда мой крик прервет покой священный.

И пусть мой путь усыпан пеплом звезд,

Пусть ветер вечности мне в лицо безжалостно хлещет,

Я буду писать, пока во мне горит протест,

Пока хоть искра веры в сердце трепещет.

Ведь знаю я, что где-то там, вдали,

За пеленой туманных предрассудков,

Живет душа, родственная моей,

В которой эхом отзовутся мои муки.

Быть может, это ты, случайный путник,

Что строки эти вдруг нашел в пыли.

Остановись! Почувствуй, сколько боли

В словах, что я из вечности явил.

Не дай угаснуть угольку надежды,

Впусти мой голос в сердце, как родник.

И вместе мы разорвем цепь невежества,

И создадим наш собственный священный миг.

И пусть сомненья гложут, словно мгла,

И страх парализует, сковывая волю,

Я буду биться, задыхаясь, до конца,

Пока есть силы вырваться на волю.

Ведь слышу я, сквозь гул тысячелетий,

Едва уловимый зов, призывный и манящий,

То голос истины, что ищет искренних свидетелей,

В ком пламя правды все еще не гаснущее.

И если ты, читатель мой случайный,

Вдруг ощутил тепло в своей груди,

Знай, это не случайность, это знак сакральный,

Что вместе нам назначено пройти.

Так протяни же руку сквозь пространство,

Развей сомнения, отринь пустые страхи.

Нам суждено создать свое убранство,

Где свет любви рассеет мрак и крахи.

И вместе мы воздвигнем новый храм,

Не из камней и злата, но из сердец открытых,

Где каждый путник будет дорог нам,

Любовью и участием согретый.

Не важно, кто ты, странник одинокий,

Истерзанный сомнениями и болью,

Здесь ты найдешь приют глубокий,

И обретешь давно забытую свободу.

Здесь каждый луч надежды будет виден,

И каждый вздох поддержки будет слышен,

Здесь каждый сможет стать победителем,

Из пепла возродившись, словно Феникс, вышний.

Ведь моя цель – не слава и величие,

А свет, что разгоняет тьму кромешную,

Любовь, дарующая нам всемогущество,

И истина, что делает нас вечными.

Но! Путник мой ты,

И страдалец,

Не знаешь правды Всей!

Узри!!!!

Когда себя, наконец, я, принял,

Душа запела, мир расцвел вокруг,

Вдруг враг возник, как будто из тени,

Разрушить счастье захотел мой друг.

Не давал жить, творить, мечтать,

Писать стихи, что рвались из груди.

Я стал искать, бороться, воевать,

Чтоб отстоять свои родные пути.

Искал везде, в людях, в обстоятельствах,

В коварстве слов и в злобе тайных глаз.

Но враг хитрее был любых препятствий,

И от меня скрывался всякий раз.

И вот однажды, в тишине глубокой,

Взглянул в зеркало, что предо мной стояло,

И понял вдруг, с болью жестокой,

Что враг сидит во мне, как тень, устало.

Мой страх, сомнения, низкая оценка,

Все то, что я в себе так долго прятал.

Вот кто мне жизнь отраву лил так метко,

И путь к успеху злобно заграждал.

Теперь я знаю, с кем сражаться буду,

С самим собой, со слабостью своей.

Я верю в то, что я смогу, добуду,

Победу в этой битве за людей.

Чернила

В тиши кабинета, где мрачная тень,

Писатель творил, забыв вчерашний день.

Чернила как ночь, листы как снега,

Родилась история, полна волшебства.

Сюжет в голове, как бурный поток,

Герои взлетали, чтоб падать у его ног.

Любовь и предательство, правда и ложь,

Всё в книге сплеталось, как вонзённый нож.

Он жил вместе с ними, страдал и любил,

Бессонные ночи своей книге дарил.

Но вот финальная точка видна,

И книга закончена, выпита до дна.

Но что это? Встреча эта холодна,

Критика злая, как зимняя волна.

Общество строго. Мораль как стена.

И книга отвергнута, словно чужда.

Писатель разбит, его сердце в крови,

Зачем он старался, зачем он творил?

Но вдруг тихий голос внутри зазвучал:

«Ты правду искал, ты искренне писал!»

И пусть не признали, пусть не поняли вдруг,

Он будет писать, не опуская своих рук.

Ведь слово – оружие, слово – есть свет,

И он будет верить, что миру нужен поэт.

Он снова садится, перо вновь берёт,

И новая книга из сердца течёт.

Пусть будет нелёгким его трудный путь,

Но он не свернёт, чернила по венам. Ртуть…

В поселок старый, взрослая, вернулась,

Туда, где детство горькое прошло.

Избушка ветхая, как тень, согнулась,

И зеркало вэя увидела там, словно зло.

Коснулась я его, и мир взорвался,

В осколках памяти – забытый дом.

Отец, в вине безумный, озверелый,

И мать, бежавшая неведомо куда потом.

Я в зеркале увидела девчонку,

В глазах – испуг, в душе – глухая боль.

Лоскутья платья, а соседские подонки,

И нищета, как вечный произвол…

Меня захлестнули детские кошмары,

Обиды, страхи, ледяная глухая тьма.

Тонула я в омуте, полном пьяного угара,

И понимала – это не тюрьма…

Это отражение того, что было,

Что навсегда засело в глубине.

И сердце вмиг замерло, почти остыло,

В пучине боли, словно на войне…

Но я жива. И вырвалась наружу,

Из этой бездны, где так страшно и темно.

Взрослая я. И прошлое не рушит

Того, что мною создано давно.

Пусть зеркало пылится в старом доме,

Пусть помнит детство, полное потерь.

Я выросла. Я выстрадала. Кроме

Того, что есть сейчас. Вика, просто в это верь.

Кузя, мой маленький котёночек,

Убежал на радугу вдаль.

Лишь короткий жизни оттеночек,

А в душе оставил печаль.

Ты пришел ко мне крохотным комочком,

Нежным мурлыканьем сердце согрел.

В глазах твоих детских, с лучистым огоньком,

Мир казался ярче, светлей.

Как любил ты играть с бантиком ярким,

За ниточкой прыгать, смешно кувыркаясь.

И спать на коленях, теплом своим жарким,

В объятьях моих, безмятежно ласкаясь.

Но время, как ветер, летит неустанно,

И радуга манит к себе вдалеке.

Ушел ты, мой Кузя, так рано, нежданно,

Оставив лишь боль в моей руке.

Теперь в доме пусто, и тихо так стало,

Не слышно мурлыканья и детских проказ.

Лишь память о Кузе в душе засияла,

Как светлый огонь, не угасший сейчас.

Ты так мало прожил, мой котик любимый,

Но я полюбила тебя всей душой.

И образ твой милый, такой неповторимый,

Навеки останется рядом со мной.

И пусть ты сейчас на радуге где-то,

Играешь с другими котами в раю,

Я знаю, что помнить тебя буду вечно,

И в сердце своем, как сокровище, сохраню.

Осудите сначала себя самого…

В трактире грязном, в клубах табака,

Сидел ростовщик, скуп и жесток, как змея.

В глазах лишь злоба, в сердце – ни тепла,

Лишь звон монет, что греют душу зря.

Он брал последний грош с вдовы больной,

Смеялся над горем людским, слепой.

«Бери, коль можешь, а нет – пеняй на жизнь!

Не я придумал этот греховный тризн!»

Он презирал бедняков и их нужду,

Считал их лентяями, не видел беду.

Свои сундуки набивал до отказа,

В чужой же беде видел лишь лишь проказу.

Однажды должник, в отчаянии слепом,

Воскликнул: «Ты зверь, а не человек! Ты хром

Душою, и жадность тебя поглотила!

Ведь «не плюй в колодец – воды напьешься», забыл ты!»

Ростовщик лишь хохотал в ответ ему,

«Колодец мой полон, а ты иди ко дну!»

Но в ночь разразился пожар нежданный,

И рухнул трактир, огнем обузданный.

Он выжил, но нищим остался вдруг,

И понял, что жизнь – порочный круг.

Стоял он в лохмотьях, голодный и злой,

И вспоминал голос бедняка, немой.

«Осудите сначала себя самого…» —

Вдруг словно удар, и в сердце легко.

Вспомнил он слезы, проклятья и стон,

Увидел всю мерзость деяний, как сон.

И понял, что жадность – смертельный грех,

Что счастье не в злате, а в помощи всем.

Что душу свою он продал за гроши,

И жизнь прожил зря, в бесчувственной тиши.

Он долго скитался, прося подаянье,

И понял, что значит людское страданье.

И слово «простите» шептал он не раз,

Раскаявшись в прошлом, в мучительный час.

Хоть жизнь его к вечеру близилась, он

Понял: лишь раскаяньем будет спасен.

И мудрость народная, как свет во тьме,

Помогла ему душу вернуть к себе…

Муза

В хрустальном замке, где царит Луна,

В саду поэзии, где дремлет тишина,

Живут слова, как бабочки в коконе,

И ждут момента, чтоб взлететь на троне.

Их будит Муза, лёгкая как бриз,

Касаясь сердца, чтоб развеять фриз

Молчания, что сковывает душу,

И дать словам возможность выпорхнуть наружу.

Она смешивает краски вдохновения,

Мечты и чувства, капли удивления,

В котле волшебном варит ритмы звуков,

Из звёздной пыли и луны полукругов.

И вот, рождается строка, как луч зари,

За ней другая, третья, посмотри!

Они сплетаются в кружевной узор,

И сказка оживает с этих самых пор.

Слова танцуют, словно мотыльки,

Светясь в ночи, как яркие огоньки.

И каждый стих, что в мир приходит новый,

Есть отблеск чуда, дар небес готовый.

Так рождаются стихи, в стране чудес,

Где волшебство и сказка, лес и небеса,

Где Муза правит, нежно и светло,

И дарит миру рифмы волшебство.

Тоска

Я помню день, был серый, хмурый час,

Когда тоска меня в объятья взяла.

Мир за окном казался скучным, празден глаз,

И сердце грустью медленной томилось и жгла.

Блуждал я взглядом по забытой полке,

Где пыль веков на книгах оседала.

И средь безмолвия, как тихие иголки,

Вдруг книга старая на взгляд мой попала.

Обложка ветхая, страницы пожелтели,

Но что-то в ней манило, влекло меня к себе.

Как будто тайны вечные пропели,

И я, забыв про мир, доверился судьбе.

Открыл я том и погрузился в строки,

В мир волшебства, где феи и драконы.

Там короли слагали жизни кроки,

А рыцари сражались с темнотою.

Я с книгой той делил и радость, и печаль,

С героями страдал, надеялся и верил.

Она мне раскрыла неизвестную даль,

И в мир познания открыла двери.

С тех пор я с книгой неразлучен стал,

Она – мой друг, советчик и наставник.

В ней мудрость вечная, в ней – звездный карнавал,

Она – мой компас в жизни, мой заветный странник.

И каждый раз, когда мне станет грустно,

Я открываю книгу, как окно в другой мир.

И понимаю, что на свете не так пусто,

Пока горит в душе познания яркий пир.

Роза среди бетона

В городе сером, где неба лоскут,

Росла одинокая красная роза.

Среди бетона, где ветры поют,

Она избежала мороза.

Не знала ни солнца, ни добрых речей,

Лишь пыль да случайные взгляды.

Но гордо держала свой пламенный цвет,

В борьбе с равнодушием ада.

Ее лепестки – как осколки мечты,

Багряные, словно закат

Она – маяк в океане тоски,

Для тех, кто надеждою свят.

И путник, уставший от серых дорог,

Взглянув на нее, замирает.

И чувствует сердцем: не все так уж плохо,

Пока этот цветок расцветает.

Ведь роза – не просто красивый бутон,

А символ живучести, веры.

Она говорит: даже в царстве бетонном,

Есть место для солнечной эры.

И люди, спешащие мимо в делах,

Замедляют шаги невольно.

В ее лепестках отражается страх,

И надежда – как искра в безмолвии.

Она – словно вызов унылой судьбе,

Упорное «нет» безнадеге.

И шепчет тихонько: «Поверь сам себе,

И сможешь взлететь над оврагом».

И дети, играя в бетонных дворах,

Ей дарят улыбки украдкой.

Она – их тайна, заветный их страх,

Надежда, что жизнь будет сладкой.

И пусть говорят, что цветы не живут

Там, где правит серость и холод.

Но роза цветет, совершая свой труд,

И сердце согревает, как повод.

Страх

Страх – это шорох в пустой тишине,

Дыхание ветра в заброшенном доме.

Он – тень, что крадется всегда по спине,

И шепчет о боли, знакомой и новой.

Страх – это холод в душе, словно лед,

Что сковывает сердце в железные тиски.