Очарованная небом. Изгой

Я просидела на этой прогнившей лавке еще около получаса. Медленно тупая боль сменилась такой же тупой обреченностью. Все это время родители из дома не выходили. Не знаю, почему. Наверно, в силу возраста, мне тяжело было понять их чувства. С одной стороны, я знаю, они были горды за сына, но неужели им не грустно от расставания с ним? Неужели им все равно, что они больше не увидятся? Ведь сейчас он вместе с другими новобранцами сядет в воздушную повозку, и дракон перенесет их через Гору в земли солнечной Ардалии, навсегда оторвав от меня.

И я больше его не увижу.

И он забудет меня. Пусть, не завтра. Пусть, не через год. Но забудет… Нет, так же нельзя! Я хочу увидеть Вейго еще хоть раз! Да просто на прощанье пожелать удачи!

Как ошпаренная я выскочила со двора и сломя голову понеслась на площадь, откуда должны были улетать мальчики. Только бы они еще были там! Только бы успеть!

Выбежав на площадь и протиснувшись сквозь толпу зевак, я увидела, как Вейго вместе с другими мальчиками заходит в здоровенный деревянный экипаж на колесах.

– Вейго! – изо всех сил тогда крикнула я.

Но Вейго не обернулся, похоже, за гомоном людей не услышал меня. Вместо лошади запряженным стоял некрупный, но мощный серый дракон, который суетливо топтался на месте, желая скорее взлететь. Вейго последним зашел внутрь, и паж снаружи запер дверь на засов.

– Подождите! – заорала я.

В тот же миг дорогу мне преградил стражник в металлических доспехах.

– А ну стоять! Куда собралась?

Я дернулась было в сторону, но стражник оттолкнул меня назад. Невзирая на преграду, я вновь рванула к экипажу, и на сей раз оказалась проворнее, а грозный страж в тяжелых доспехах никак не поспел бы за мной.

– Вейго! – кричала я на бегу. – Вейго, подожди!

Но вдруг кто-то схватил меня сзади за плечо и с силой отбросил обратно. На мгновение все в глазах закружилось. Я больно ударилась всем телом о мощеную камнем площадь, дыхание сбилось, я не могла даже вскрикнуть – лишь стон вырвался из груди, даже сознание на какое-то время, наверно, покинуло меня. И вот я лежу на земле, а над головой простирается бесконечное мертвое серое небо.

– Что тут происходит? – донесся издали знакомый голос.

Я кое-как поднялась на ноги. Мое красивое платье теперь снова было в грязи, волосы вымокли в луже, но меня это больше не волновало. Мой брат улетает навсегда.

Принц Йерран неспешно подошел ко мне.

– Больно упала, Сейлиндейл Мар?

Я потупила взгляд и сцепила руки в замок. Конечно, больно.

– Ваш стражник меня толкнул, – тихо сказала я.

– Честная девочка, – мило улыбнулся принц. – Но он выполнял свою работу. У каждого из нас в этом мире есть свои обязанности.

Я промолчала. Наверно.

– Ты хочешь со мной попрощаться?

Я мельком взглянула на него, но, смутившись, снова опустила глаза.

– Господин, я хотела попрощаться со своим братом.

– К принцу принято обращаться Ваше Высочество, – раздался суровый властный голос.

Я бросила осторожный взгляд чуть правее принца. В паре метров от нас стоял мужчина лет сорока, в расшитом сверкающими белыми камнями красном картапе, совершенно лысый, с короткой черной бородой и усами, с длинным крючковатым носом.

– Ваше Высочество, вам не пристало общаться с простолюдинами, – назидательно заметил он.

– Разве не вы, изир Мередад, говорили мне, что я должен лучше узнать свой народ? – обернулся к нему принц Йерран. – Разве не за этим я здесь?

– Да, но…

– Тогда позвольте мне поговорить с этой девочкой, – принц снова повернулся ко мне, а его наставник был вынужден снисходительно промолчать.

Я избегала взгляда Его Высочества. В школе нас всех, учеников, готовили к смотру и объясняли, что в глаза господам смотреть нельзя. И вообще, желательно смотреть себе под ноги, а когда к тебе обращаются, отвечать коротко, уважительно и лучше всего почаще извиняться.

– Как зовут твоего брата? – спросил меня принц.

– Вейго Мар, – ответила я, и нечаянно взглянула в его красивые синие глаза.

– Не волнуйся, солнышко. С твоим братом будет все хорошо.

– Я хотела отдать ему что-нибудь на прощание.

– Подрастешь, пройдешь смотр, и сама ему вручишь, – с ласковой улыбкой он погладил меня по голове. – Если твой брат смог пройти смотр, значит, он достойный юноша. Ты тоже хорошая девочка. Уверен, и ты сможешь. Расти скорее, буду рад видеть тебя во дворце.

Я улыбнулась. Он прав. Если Вейго смог, то и я смогу. Непременно смогу. Я отошла и вместе со всеми смотрела, как дворцовые стражи на двух серых драконах грузно оторвались от земли. За ними принц Йерран верхом на величественном Шаккаре и изир Мередад в личном экипаже, запряженном драконом с всадником. Последним в воздух поднялся экипаж с новобранцами.

Я провожала экипаж взглядом до тех пор, пока он не скрылся за Горой, и даже немногим дольше – я просто смотрела в равнодушное серое небо, забравшее у меня брата. Проклятая Гора отныне не только отделяла нас от остальной части Ардалии, она стала непреодолимой преградой между мной и Вейго.

Не знаю, сколько я бы еще стояла на площади, если бы не дождь, ожидаемо поливший из нависшей над Линоррой тучи.

Прибежав домой, я скинула в сенях грязные мокрые хиги, ополоснула ноги в ведре с водой и обтерла их сухой тряпкой. Таких тряпок на веревке висело еще с десяток про запас. Из-за высокой влажности они не высыхали порой по нескольку дней.

По моему лицу и волосам ручьями стекала дождевая вода. Платье тоже надо бы отжать, прежде чем войти в дом. Иначе я залью весь пол.

Развязав туго затянутый мамой пояс, я облегченно вздохнула и собиралась избавиться от мокрой одежды совсем и пройти в нашу с братом комнату, но голос папы, донесшийся из кухни, заставил меня вздрогнуть и замереть.

– Да убери ты уже с лица эту скорбь! Мы не на поминках, Генера!

Аккуратно заглянув в приоткрытую дверь кухни, я увидела маму и папу. Они сидели за старым деревянным столом, доставшимся папе еще от его отца. Мама вытирала глаза кухонной тряпкой, а папа, налив себе из бутылки драконьей воды, одним махом осушил стакан.

– Ух, ядреная, – скривился он, потерев нос рукавом рубахи. – Передержала ты в этот раз.

– Ты все равно сожрешь, – мама отложила на стол влажную от слез тряпку. – Скот бесчувственный. Наш единственный сын нас оставил, а ты, знай себе, драконью воду глохчешь.

Говорили, что пить папа начал после моего рождения. Я редко видела его трезвым. Но, стыдно признаться, я любила его пьяным – именно тогда он был ласковым и заботливым отцом, разрешал поиграть и погулять подольше.

– Вейго не помер! – громко произнес папа, пристально глядя в покрасневшие мамины глаза. – Чем ходить и причитать, займись лучше воспитанием дочери. Не ровен час созреет, а характер говно говном. Если кто замуж и возьмет, то только ради смазливой морды.

– Характер этот у нее в тетку Раетту! А она твоя сестра, между прочим, – мама погрозила папе пальцем. – Ох, не сосватаем за Ярлаевых сыновей, горе будет…

– Неужто мало у нас в деревне пацанов?

– Толку с них что? – мама сдвинула густые черные брови. – У кого, кроме Ярлая, найдется калым, чтоб от людей стыдно не было?

– Калыым… – закатил глаза папа. – Да хоть бы уж кто взял такую! Лишь бы самим доплачивать не пришлось.

Мама с досадой рухнула лицом на ладони.

– Вот говорила мне старая Анда, не надо девку рожать, – пробормотала она. – Горень-траву давала, но я же думала, бредит старая – сына я ношу.

Вдруг папа громыхнул кулаком по столу так, что я отшатнулась от двери.

– Ты слышишь себя, дура?! Это дочь твоя!

– Не ори на меня, Аргус! Это все твоя сестра – бесовка виновата! Из-за нее Сейлин – ведьма белобрысая.

Папа молчал, сидя на скамейке и бессмысленно смотрел куда-то в пол.

– Если б она не приперлась на роды, Сейлин не родилась бы такой!

Папа поднялся и направился к выходу из кухни.

– Если бы не Раетта, Сейлин бы родилась мертвой, – на секунду остановившись, пробормотал он.

– Да лучше мертвой, чем проклятой бесовкой…

Меня обдало холодом. Я бросилась к себе в комнату и, забежав, прижалась к двери. Ко мне никто не заходил. Медленно подойдя к зеркалу, я подняла глаза на свое отражение. Оттуда в полумраке на меня молча смотрела худенькая девочка в грязном платье по колено. Ее длинные мокрые волосы, точно бледные змеи, сползали по груди, на лице чернели впалые щеки, а от ярко-голубых глаз веяло холодом и одиночеством. Я не узнавала себя. В зеркале стояла какая-то другая, незнакомая девочка, просто похожая на меня. Она выглядела как настоящая бесовка и очень пугала меня. Не выдержав этого взгляда, я отошла от зеркала и завесила его простыней.

Это все мои глаза. Теперь я понимаю, почему мама так их не любит. И не только их. Как-то раз я слышала, как соседка, тетя Танора, советовала маме перекрасить мои волосы в темный цвет, чтоб немножко приблизить мою бесовскую внешность к нормальной. Потому что «такую» меня ни один мужчина в жены не возьмет. Мама всерьез собиралась покрасить меня в черный цвет. Даже порошок из высушенного корня акавы раздобыла. Но тогда папа почему-то запретил.

Мне всегда было интересно, почему мои волосы не темные как у мамы с папой. У Вейго волосы каштановые, глаза зеленые. Я же точно чужая. Даже у тети Раетты волосы были темными. В сочетании со светло-голубыми глазами выглядело это жутковато, но все равно таинственно и притягательно.

Тетю мама всегда недолюбливала. Говорила, что она занимается колдовством, потому я должна держаться от нее подальше. Да это было и несложно – она жила за много километров, в Оргуне, и приезжала к нам очень редко. Но, признаюсь честно, тетя мне всегда нравилась. Она одна не называла меня бесовкой. Даже Вейго иногда так шутил. Хотя я на этого говнюка не обижалась.

Вспомнив о брате, я снова расплакалась. В тот день я видела его последний раз.

2 глава

Вскоре меня сосватали за Римана, старшего Ярлаева сына. Риман наследовал все хозяйство отца: мельницу, пахотное поле, пять лошадей, восемь коров и еще какое-то немалое количество птицы. В общем, среди наших девчонок Риман считался завидным женихом, хоть и с отвратительным характером и репутацией завсегдатая кабаков и задиры.

К пятнадцати годам фигура моя уже несколько округлилась, парни переставили задираться и начали смотреть иначе. Маленькая бесовка как-то вдруг, неожиданно для меня, стала желанным трофеем. Радовало ли меня такое внимание? Отнюдь. Мало приятного в том, что подпитый Риман или его дружки теперь пытались протянуть свои лапищи, куда не положено. Естественно, по этим лапищам они получали, а заодно и по всем остальным частям тела, до которых я успевала достать.

Как-то после очередной неудачной попытки залезть мне под юбку, я таки выбила Риману зуб на глазах у закатившихся со смеху товарищей. Харкнув кровью, Риман тогда прокричал: «Ты мне еще ответишь за это, ведьма! Вот станешь моей женой, я из тебя всю дурь мигом выбью!»

У меня внутри все сжалось. Я смотрела на жалкого рвано-волосого озлобленного труса с окровавленной ухмылкой и с ужасом представляла, что ждет меня в браке. «Я лучше сдохну, чем выйду за такого урода!» – в сердцах прокричала я ему.

Я не врала. Я и впрямь готова была утопиться, перерезать себе вены или повеситься, лишь бы никогда не становиться женой этого ничтожества!

Тем же вечером отец Римана пришел выяснить, почему сосватанная девка позволяет себе подобные выходки, и не стоит ли ему разорвать помолвку? Родители наплели ему что-то и заверили, что я покладистая и на все согласная.

А чтоб слова с делом не расходились, папа выпорол меня ветками ивы, посадил в сарай и запер без еды и воды. Я кричала и умоляла родителей отказаться от помолвки, но все было бесполезно. А мама то и дело подходила к двери и, пару раз стукнув по ней ногой, повторяла «Моли Хэо о милости, непутевая. Будет ее воля, закроет глаза на грехи твои».

Грехи… непослушание и нежелание выходить замуж. Вот мои грехи. Но кто придумал, что это грехи? Единственный «Устав жизни», надиктованный кому-то когда-то богиней хранился у каких-то магов за Горой. Я никогда его не видела, мои родители тоже. Да никто его не видел! Так почему я должна верить на слово? Я не верю, что Хэо накажет меня за то, что всего лишь хочу жить. А жизнь с Риманом будет хуже смерти.

Тогда меня продержали в сарае четыре дня, но, так и не добившись согласия на брак, все равно впустили. Видимо посчитали, что мертвая невеста хуже непутевой.

После этого я два часа проплакала в хлеву под пузом у старой Белянки. Корову мое присутствие никак не смущало, в полудреме она жевала свое сено и лишь изредка сгоняла хвостом особенно наглых насекомых. Спасибо ей за это. Иногда коровы могут дать тебе то, на что не способны иные люди. О, Пречистая Хэо, пусть Белянку никогда не забьют на мясо! Пусть я никогда не созрею!

Марси меня в этом опередила. Она так радовалась, что больше не ребенок. Она-то давно уже присмотрела себе в мужья сына кузнеца, Хостена Гарна.

Марси не была красавицей. По крайней мере, таковой ее не считали. У нее было круглое в веснушках лицо, бледная с сероватым оттенком кожа, отчего Марси всегда казалась немного больной. Глаза у нее были небольшие, широко расставленные и такие же серые, как окружающая действительность. Ноги стройные, но короткие и кривые. Однако данный недостаток Марси успешно скрывала длинной юбкой, и двигалась всегда так легко и грациозно, что заподозрить ее ноги в каком-то пороке было невозможно. Волосы Марси были не слишком густыми, но и, отнюдь, не редкими, хотя сама подруга называла их убожеством и для объема вплетала в косу несколько соломинок под стать цвету.

Сколько ее помню, Марси всегда хотела замуж и много детей. Порой я даже завидовала ее нормальности. Со мной-то что не так? Почему об одной мысли о замужестве, у меня внутри все скручивается морским узлом?

Девушки Линорры сторонились меня. В первую очередь из-за внешности, и потом, не интересно мне было болтать с ними про парней и строить глазки каждому проходящему. А других занятий в свободное время они не знали.

Марси старалась успевать и тут и там. Хотя Марси частенько пугали, что я наведу на нее порчу, она не слушала. Спасибо ей за то, что не осуждала и не перестала быть моей единственной подругой. Хотела б я навести порчу на этих кур, да не умею.

***

Когда мне исполнилось семнадцать, все стало совсем плохо. Сказать, что мама ждала, когда я созрею для замужества – ничего не сказать. Она так фанатично проверяла мои простыни, что порой при виде ее покрасневшего от гнева лица мне становилось страшно. Не находя на них следов крови, она впадала в ярость, начинала кричать, что я больная, что позорю семью, что с моей бесовской внешностью я должна ежечасно молиться Пречистой, чтобы отец Римана не передумал женить на мне сына. Втайне от всех – ведь стыдно же было от людей – она искала мне знахарок и лекарей, но те лишь разводили руками и говорили, что девочка здорова, и надо ждать. И она ждала. Очень ждала. А я молилась Хэо каждую ночь и просила ее отсрочить день созревания.

Но вот сегодня я проснулась от странного ощущения внизу живота. Такого я прежде еще не испытывала. Было не больно, но некомфортно, точно по животу разлилось горячее молоко. Откинув одеяло, я увидела на простыне красное пятно. О, Пречистая, только не это! В панике я пыталась сообразить хоть что-то. Но мозги напрочь отключились! Родители должны были уехать на ярмарку еще до первых петухов. Значит, время есть. Они не должны узнать!

Вскочив с кровати, я стащила с нее простыню и босиком выбежала во двор. Сунув простыню в корыто с водой, я что есть сил принялась отмывать кровь.

Спустя полчаса от пятна ничего не осталось, и я вздохнула с облегчением. Не получилось бы вывести пятно, простыню пришлось бы сжечь.

– Сейлин? – послышался радостный голос Марси.

Я вздрогнула и обернулась. Марси стояла у калитки, держа на руках спящего двухмесячного сына. Почему я ее не заметила? Как много она видела? Убить или запугать?

– Поздравляю, подруга! Наконец-то ты стала взрослой, – с искренней радостью пропела Марси и, покачав закряхтевшего ребенка, добавила: – Скоро и у тебя такой будет.

– Марси! Прошу тебя, не говори никому! – взмолилась я. – Я не хочу замуж за Римана! Только не за него.

– Но тебя ведь уже сосватали?

– Ну и что? Я все равно за него не пойду! Лучше сдохнуть!

– Это грех, так нельзя…

– Тогда я буду грешницей.

Лицо Марси покраснело.

– Прекрати! – она сказала это так громко, что ее сын захныкал. Марси покачала ребенка и тише добавила: – Не гневи богиню. Тебе предлагают сытую жизнь. Ты чего хотела вообще? Может, тебе изира подавай?

– Да не нужен мне никакой изир, Марси! Я хочу, чтоб меня не трогали! Я не знаю, чего я хочу…

Тело мое обмякло, и я сползла на землю и прижалась спиной к прохладному корыту.

– Ну подожди грустить. Я слышала, ты ему в самом деле нравишься…

– Марси, ты себя слышишь?! Ты что, Римана не знаешь? Он же тварь, каких мало. Твой Хостен любит тебя и не бьет, а мне светит ходить с поломанными ребрами и с зубами реже, чем забор у тетки Пины.

– С Хостеном мне и правда повезло. Он меня даже от работы по дому оградил, – Марси улыбнулась, вспомнив о муже. – Он понимает, что сынуля отнимает все мои силы.

– А теперь вот на секундочку представь, что ждет меня с Риманом. Эта мразь из тех, кто напивается до беспамятства, избивает свою семью, а потом делает вид, что он не причем. Сами виноваты – нечего было глаза мозолить.

– И что же ты собираешься делать? – Марси окинула сочувственным взглядом мою висевшую на корыте простыню. – Вечно это скрывать не получится.

– Я придумаю что-нибудь. Но, умоляю, не говори никому.

– Не скажу. А ты выстирай ночную рубашку.

Я привстала и извернулась так, чтобы посмотреть на заднюю часть ночнушки. Вот жуть!

– Спасибо!

– Я попозже зайду, запри дверь на засов, от греха подальше. – Марси вышла со двора и захлопнула за собой калитку.

Я подбежала и задвинула засов. Теперь за высоким забором никто не увидит следов моего преступления. Одним движением я стянула ночнушку и поспешила замыть и ее. Сейчас меня совершенно не волновало, что я нахожусь посреди двора совершенно голой. На переодевания нет времени, родители могут вернуться в любое время. А если кто и увидит, то мальчишкам я всегда отобью охоту трепаться. Чему меня научил брат, так это всегда драться так, будто от этого зависит моя жизнь. Если правда откроется, и меня отдадут Риману, «будто» из этого предложения исчезнет.

Чтобы мое выстиранное белье не вызвало подозрений, я заодно постирала белье из родительской комнаты, а также пару других тряпок. Вернувшись, мама скептически отнеслась к моему энтузиазму, но, к счастью, ничего не заподозрила.

***

Мне удавалось скрывать все еще три месяца, пока вдруг мама не заметила на простыне предательски засохшую каплю крови, которую я не заметила и вовремя не отстирала.

– Как давно ты созрела?! – кричала она, размахивая руками. – Как давно, я спрашиваю?!

Я упорно молчала, поджав губы. Тогда мама с силой схватила меня за руки и затрясла, что было мочи.

– Отвечай! Как давно, негодница?!

Она кричала мне прямо в лицо. От ее крика закладывало уши. Папа смотрел на меня осуждающим, разочарованным взглядом и не собирался защищать. Боль от сильных маминых пальцев и ужас парализовали меня. Я видела лишь ее выпученные глаза и рот, изрыгающий брань. Что происходит?! Почему она так со мной? Что я ей сделала? Отцу хотя бы просто наплевать на меня, он всегда любил лишь Вейго, ведь брат был сильным, смелым, и главное, мальчиком. Я тоже была сильной и смелой, но это никому не было нужно, потому что девочки должны готовить есть, стирать белье и рожать детей. И никому не было интересно, что к семнадцати годам я уложила на лопатки всех до одного парней в деревне, чтоб не распускали руки. И, что особенно приятно, выбила Риману уже все передние зубы. Но мама и слышать не хотела о том, чтобы разорвать помолвку. Зачем? Это всего лишь моя блажь, а ей уже внесли за меня теленка в качестве калыма.

Никогда еще мама не кричала на меня настолько яростно. Она отхлестала меня по лицу и закричала так, что даже папа не выдержал.

– Генера, уймись! – расслышала я сквозь мамины вопли. – Оставишь ей синяки, стыдно от людей будет!

Но мама его не слушала. Я давно не видела ее такой… Ее лицо побагровело, вены на висках надулись, а глаза смотрели на меня широко и с такой яростью… Она стала похожа на дикое животное. Хотя вряд ли бы животное так обижало свое дитя. На это способен лишь человек.

– Я тебя спрашиваю, как давно ты созрела?! Отвечай, поганка! Сегодня же пойдешь к Риману и на коленях будешь просить жениться на тебе! А потом в сарай! На неделю!

– Мама! Прекрати! Хватит! – изо всех сил я дернулась в сторону. – За что ты так со мной?! Я ни за что не выйду за Римана! Лучше убейте меня сразу!

Едва не сбив с ног ошалевшего отца, я выбежала во двор, босиком добежала до калитки, распугав по пути крикливых гусей, и лишь на миг остановилась в дверях перевести дух. За мной никто не гнался. О, Пречистая, почему они так со мной поступают? Я же не вещь, я не скотина. Я даже не уродина, чтобы спихивать меня, как залежалый товар на ярмарке! Не знаю, что делать, но ничего не делать я тоже не могу. Если не я решу свою судьбу, это сделают за меня. Глубоко вдохнув, я вышла из калитки и побежала к дому Марси.

Марси кормила во дворе птиц. Двор ее мужа был обнесен не таким высоким забором, потому Марси заметила меня еще издали и, перепуганная, открыла калитку.

– Марси! – рыдая, я так крепко вцепилась в подругу, что, наверное, чуть не придушила.

– Сейлин, что случилось, дорогая? Ты почему босиком? – Марси кое-как отодвинулась от меня, но лишь для того, чтобы нормально дышать. Она нежно гладила меня по спине. – Расскажи мне. Мы с тобой пойдем и наваляем ему, как всегда.

– Марси, мама все знает, – сквозь слезы прошептала я. – Я вены себе порежу, но не пойду за Римана замуж!

– Ну, тихо, тихо, милая. Не надо ничего резать, мы что-нибудь придумаем.

Я наконец отцепилась от Марси. От нее веяло такой нежностью, такой заботой, но, конечно, не обо мне. Она пытается утешить меня, но слова «все будет хорошо» – это не то, что мне нужно. Я знаю, что она – моя подруга и всегда ей будет, но Марси теперь другая. Даже ее запах другой. Теперь она жена и мать, и для нее это важнее. А я в ее глазах лишь девчонка, которая не хочет замуж и не ведает, что счастье женщины в муже и детях. Ради сына Марси терпела бы даже такого, как Риман. Но ей повезло, у нее любящий муж. А вот я втаптывать себя в грязь не готова. Чертовски символично, учитывая, что я стою босыми ногами в луже.

Марси завела меня во двор и усадила на скамейку.

– Хочешь, я попрошу родителей Хостена помочь найти тебе другого жениха? Они добрые люди, они помогут. У них много знакомств в Тинбарре. И очень хороших. Уедешь отсюда, начнешь все с начала.

– Делай, что хочешь, – обреченно прошептала я. – Хуже уже не будет.

Три дня я жила на конюшне, благо лошадей там в это время года не было. Марси дала мне одежду, приносила пищу, а к вечеру четвертого дня неожиданно пришла вместе с мужем.

Привыкшая прятаться от любопытных глаз, я притаилась в пустом стойле, едва услышала за воротами конюшни приближающиеся шаги.

– Сейлин? – позвала она.

Я высунулась из-за перегородки и расслабленно выдохнула. Марси.

Увидев меня, Марси радостно заулыбалась. Интересно, почему. Ее муж Хостен, высокий, чуть полноватый блондин, вел себя более сдержанно. Наверняка, он не одобрял возни супруги с моими проблемами. Он нашей дружбой и без того был не особенно доволен.

– Сейлин, у нас хорошие новости! Отец Хостена нашел в Тинбарре мужчину, готового взять тебя в жены. Он даже готов выплатить Ярлаю задаток за тебя.

Что ж, Марси свое слово сдержала. Она нашла мне другого мужа. Только почему-то мне не особенно легче.

– Он, конечно, не очень молод, но зато богат, – продолжил за жену Хостен. – Лучшей партии тебе не найти, Сейлин.

– И насколько же он не молод? – осмелилась поинтересоваться я.

– Нам неизвестно, – опередил жену он.

Лицо Марси осталось для меня загадкой. Не могу понять, то ли она рада за меня, то ли советует прыгнуть в колодец и не мучиться.

– Изир Текарай приедет сегодня вечером и попросит твоей руки? – продолжил Хостен. – Ты тоже должна прийти домой.

Почему его слова звучат как «ты мне обязана по гроб жизни»? Наверно, потому что, выйдя замуж за изира Текарая и став изирой, я действительно буду обязана этим семье Хостена.

Одно то, что изир собирается сватать простолюдинку, говорит о том, что ему расписали меня либо как редкую красавицу, либо как дочь богатых, но безродных родителей. Прямо уж редкой красавицей я вроде не являюсь – все портят мои бесовские глаза и волосы, но все же дурнушкой меня не назовешь. Родители мои едва сводят концы с концами, так что второй вариант тоже отметаем. И потому еще пару часов я ломала голову над тем, как семье Хостена удалось заинтересовать изира моей персоной, но не находила этому объяснения.