Снег

Яна Катран

Снег

Пролог

Я сидела на металлических перекрытиях моста и смотрела на пейзаж, который уже был таким родным, что я смогла бы заметить даже самые мельчайшие изменения в нем. А они были. Недавний ураган сломал несколько верхушек многовековых елей, сделав их какими-то больными и печальными от этой неполноценности. Каменная насыпь у подножия моста поредела от схода тающего снега проходящей зимы. В воздухе уже полноценно царили весенние настроения, но некоторые отдельные явления еще не осознавали этого, не проснувшись от зимней спячки. Так, например холмы с левой стороны от моста упорно прятали за своей тенью остатки снега, уберегая их от почти всевидящего ока весеннего солнца. Но скоро их местоположение будет так же обнаружено, как и норы уснувших на холодный период животных и уютные колыбельки листьев на ветках деревьев.

Я болтала ногами и, прислонившись головой к столбику ограждения моста, думала о том, что и моя жизнь почти неизменна, как и знакомый с детства пейзаж. Только один раз, почти 12 лет назад, и в моей жизни и в этом пейзаже было яркое пятно, изменившее все и сразу. 12 лет назад я сидела на этом же месте, и рядом со мной был человек, который был моим якорем в этой жизни, моей тихой бухтой, моей опорой. Мы оба широко открытыми глазами смотрели, как над лесом пролетает нечто огромное, белое, с изящно вздымающимися крыльями.

–Это дракон!– восторженно вскричала я.

–Нет, это просто что-то гигантское и белое, – запротестовал Генри, – но это явно что-то аномальное, тут я согласен. Может даже сказочное, что скажешь?

Просто попасть в сказку мало. Один человек, видевший чудо, не считается свидетелем. Скорее становиться сумасшедшим. Но мы были вместе, я и мой брат. И мы поклялись сохранить эту тайну , поклялись сохранить этот мир , в этом месте, в середине моста, только нашим. И это такое счастье, быть частью сказки, ее хранителем. Сразу кажется, что ты не такой как все, что ты особенный. Ведь чудо явилось тебе, а не кому то другому.

Но оказалось, что чудес не бывает. Белый дракон стал плохим предзнаменованием. Он принес в мою жизнь бесконечную скорбь, одиночество, отчаянье и безысходность. Не было и дня, что бы я не вспоминала, как полицейские пришли в наш дом и сообщили, что машина моего брата перевернулась на этом мосту от столкновения с фургоном, который потерял управление на льду. Тот день поделил мою жизнь на «до» и «после», и все, что было после, неизменно толкает меня в пропасть. Когда, кажется, что хуже уже быть не может, судьба преподносит мне новый сюрприз, который пригибает меня еще ниже к земле.

Но что бы ни происходило со мной, я всегда прихожу сюда. В этот кусочек тайного мира, кусочек сказки, владелицей которого я теперь стала единолично. Сумасшедшая, которая всматривается в горизонт леса и ждет чуда, какого то нового знака, который будет значить, что жизнь снова изменится, и я перестану захлебываться в этой реальности, пытаясь выжить.

Я знаю, как можно изменить все и навсегда. И держу этот вариант про запас. Но даже когда все силы на нуле, когда жилы тянет под грузом проблем, свалившихся на плечи 22х летней девушки, неспособной нести на них столько, даже тогда… Я снова шепчу:

–Прости меня Генри, мне пока к тебе рано. Поцелуй от меня папу.

Глава 1

Я просыпалась от настойчивого звука, который казался мне смутно знакомым. Кажется накануне я уже где то слышала эти тона… Черт побери! Ну конечно я их слышала! Вчера, когда меняла мелодию будильника на телефоне, в надежде, что новый звонок разбудит меня лучше, чем привычный.

«Не помогло…»– подумала я, прыгая на одной ноге и натягивая носок. Скорее всего, мне придется в скором времени отказаться от подработки в больнице. Я просто не могу осилить такой график. Но на какое то время, наверное, меня хватит. Должно хватить…

С зубной щеткой во рту, я просматривала расписание автобусов, что бы понять, есть ли у меня шанс хотя бы не слишком заметно опоздать. Иначе мерзкий Рон снова задержит меня, и тогда я уже опоздаю и на вторую работу. Я не знаю, какой логики он придерживается, но опоздав на 5 минут, мне приходиться работать на 20 минут дольше после окончания рабочего времени. Когда я опоздала на 20 минут из-за того, что сломанный автобус перекрыл дорогу, он заставил меня работать на два часа больше.

Спотыкаясь о ремень сумки, я вбегала в служебный коридор с комнатами для персонала и складами, когда услышала знакомый голос:

–Рон, я не знаю, как это произошло, но говорю тебе черным по белому, у нас нет уток, а нам пора делать обход.

–Теана, этого просто не может быть, – блеял мой начальник в ответ, – Может быть прошлая смена куда-то складировала.

–Может быть, – отвечала спокойно, но сурово медсестра, -Но у меня нет времени играть в прятки с инвентарем. В твои обязанности входит подготовка смены. Снабди, пожалуйста, мою смену всем необходимым, что бы мы могли начать работать.

Рон поспешно открыл дверь и побежал выполнять поручение. Он побаивался старшую медсестру, хоть и был начальником санитаров и уборщиков. Я выглянула из-за угла и Теана обернувшись, посмотрела на меня так, будто с самого начала знала, что я прячусь за углом.

–Ну, наконец то!– воскликнула она, – Знаешь, как сложно спрятать 15 уток за 3 минуты?!

– Ты – мой персональный ангел!– сказала я с признательностью, обнимая подругу, – 10 минут опоздания. Если бы он заметил, то я осталась бы тут до вечера.

–Помогаю, чем могу, – пожала плечами Теа,– у меня сердце кровью обливается, когда смотрю, как ты гробишь себя на работе уборщицы, да еще и в больнице.

–За такую уборку больше платят, а работа уборщицы позволяет мне совмещать ее с работой в баре, – в сотый раз объясняла я, хотя и понимала прекрасно, что Теа просто беспокоиться обо мне.

–Ты когда в последний раз ела? – прищурившись с подозрением, спросила она.

Ой-ой, пора делать ноги. Если Теана узнает, что за два дня у меня во рту маковой росинки не было, то меня ждет извержение вулкана. Я загромыхала ведром и шваброй, делая вид, что за шумом не услышала ее вопроса.

–Наверное, начну с пятого этажа, – бодро и громко сказала я в пространство, проворно двигаясь к лифтам.

–Кристина!– сурово воскликнула Теа, не попавшись на мои уловки. Она уже пробиралась через стеллажи с расходными материалами, что бы задать мне трепку, но не успевала и двери лифта за мной уже закрывались. Я послала ей воздушный поцелуй, приняв виноватый вид, что бы она не так сильно сердилась на меня. Она меня простит, я знаю.

Я не могу признаться ей, что у меня просто не было денег, что бы поесть. Это достаточно сложно объяснить тому, кто ест каждый день. Не потому что другой человек этого не поймет, а потому, что признать голод и нужду очень стыдно. Среди обычных людей, среднего достатка, хочется быть тоже обычной. Хотя мне кажется, что она все знает, но не говорит об этом, потому что она деликатна и понятлива. Несколько раз, в самые тяжелые моменты, я находила в своей сумке пакет с выпечкой. Фиолетовые салфетки в пакете безошибочно выдавали автора подарка, потому что это любимый цвет Теаны. Но она никогда не призналась бы, что это ее рук дело, если бы я спросила ее. И я не спрашивала.

Когда Рон впервые за этот день натолкнулся на меня, я усердно мыла пол в кафетерии. Он был злым, красным, потным, громким и вонючим. Похоже, в игре в прятки инвентарь по-прежнему выигрывал. Увидев меня, его глаза блеснули радостью.

–Кристина, – широко улыбаясь, сказал он, – Какого хрена пол на четвертом еще не помыт?

Вы когда-нибудь встречали такое лицо, в которое так сильно хочется плюнуть, что даже против воли слюна набирается в рот, и делаешь вдох для плевка? Ну вот лицо Рона как раз такое.

–Рон, – начала я, пытаясь прогнать из головы идеи, которые неминуемо ведут меня к увольнению, – Я уже помыла весь пятый этаж и собиралась перейти на четвертый, но охрана вызвала меня сюда, потому что тут фонтаном рвало какого-то ребенка.

–Серьезно?– брезгливо протянул он, заглядывая в мое ведро, – Что ж, молодец, что откликнулась так быстро. Надеюсь, кафетерий не займет у тебя много времени, хотя…

Проходя мимо Рон, даже не пытаясь замаскировать свое телодвижение подо что то иное, боднул ногой мое ведро, и вся грязная вода разлилась по полу, делая его еще более грязным, чем накануне. Демонстративно закрывая нос пальцами и весело улыбаясь, Рон вышел в коридор и уже кричал на кого то другого, а я все еще невидящими глазами, смотрела на лужи на кафеле. Изо всех сил хотелось плакать от жалости к себе, унижения, которому я подвергаюсь почти ежедневно, от того, как тяжело выживать и верить в будущее. Я зажмурилась изо всех сил и выдохнула, до боли сжимая швабру в руках. Слез не будет, я никогда не плачу. Никогда.

Остаток дня я старалась не попадаться на глаза начальству и спокойно выполнять свои обязанности. Я не боялась Рона, но даже у меня есть предел того, что я могу вытерпеть, а мне очень нужна была эта работа.

Наскоро переодевшись, я хотела попрощаться с Теаной, что бы убедиться, что она не обижена на меня после моего утреннего побега, но выглянув в отделение, я услышала, как она очень внушительным тоном объясняет какому то пациенту, что клизма это не бонусная часть спа-программы, которую можно оставить или убрать, а обязательная процедура перед операцией. Я решила не встревать, лучше поговорим завтра.

Пересекая знакомый мне район города наискосок на своих двоих, потому что свой лимит на одну поездку на автобусе я уже потратила утром, я думала о том, как порой мне не хватает мамы, и как сильно я скучаю по ней. Что бы просто было кому позвонить и сказать, что со мной все в порядке или пожаловаться на насморк и получить тонну советов от этой болячки. А бонусом достается нагоняй за то, что не носила шапку. На самом деле я просто хочу услышать ее голос.… Но врачи неизменно говорят, что общение ей сейчас может только навредить.

Я не виню ее за то, какой выбор она сделала, какой способ нашла для себя приемлемым для того, что бы справляться с горем. Даже в самые темные моменты нашей жизни я не сомневалась в том, что она любит меня. Даже когда она продавала последние ценные вещи из дома, когда приводила пьяных дружков, которые лапали меня перед уходом, когда она дралась со мной, пытаясь найти еще денег… Я знала, что она хотела бы по-другому, но не может. Не нашла сил.

Я так стараюсь найти силы за нас двоих, но если честно, не знаю что будет дальше. Счета из клиники растут, а мои заработки нет. Взять третью работу я не могу, и неизвестно насколько меня хватит на двух работах. В 8 утра я начинаю свою работу в больнице и заканчиваю в 16, если Рон не оставляет меня отрабатывать придуманные им за все на свете штрафы. В 17:00 начинается моя смена в баре, и она длится до последнего посетителя. Домой я прихожу в 3-4 часа утра.

Найти более высокооплачиваемую работу я не могу, так как даже продавец в обувном должен иметь диплом, а я, окончив школу, сразу отправилась зарабатывать деньги, потому что в школе меня кормили в столовой, а без этого еды не предвиделось. Уже тогда я спала на матрасе у стены, потому что моя кровать была продана.

Подруг или друзей у меня на тот момент уже не было. В детстве, пока моя семья еще была семьей, у меня было все как у всех: дом полная чаша, завтрак на кухне перед школьным автобусом, школьная форма с иголочки, каждый год новая, велосипед и игровая приставка. Но когда отец сорвался во время работы на стройке со стропил и пробил голову, все начало меняется безвозвратно. Мне было почти 8, но детский разум не мог вместить в себя осознание потери. Смерть была мне неизвестна, я ее не понимала. Я думаю, что я в красках осознала, что отец больше никогда не перешагнет порог нашего дома, только спустя несколько лет, вместе с потерей Генри.

Не работавшая до этого ни дня в жизни мама, пыталась найти какой то заработок и держать семью на плаву, но натыкалась на одну неудачу за другой. Смерть Генри сломала ее окончательно. Потерять двух близких людей в столь короткий срок оказалась непосильной ношей и она, упав в скорбь, не смогла из нее выбраться. Я пыталась ей помочь, хотя никто не пытался помочь мне. Ребенком я потеряла и отца и брата, и вот неминуемо теряла мать и ничего не могла сделать с этим. Я просто день ото дня теряла свою собственную жизнь.

С каждым днем положение усугублялось. Я больше не могла пригласить гостей в дом и друзья, обидевшись, не звали меня тоже. Телефон мама заложила и звонки стали для меня так же недоступными. Я не могла говорить правду о том, что происходит и врать я тоже не умела. Поэтому я просто замкнулась и убедила себя в том, что без друзей мне даже лучше.

Свой выпускной я провела без одноклассников, в захудалом баре с танцполом, напившись до потери пульса. Там то я и познакомилась с Джеком. Пьяные попытки соблазнить его казались мне очень эффективными. Были импульсивные поцелуи, петтинг и пошлые признания, что в конечном итоге естественно привело меня в его постель. Я вылила на него все то, чего у меня не было до этого, все, что было у других в моем возрасте, а у меня нет. Каким то образом Джек все понял сразу, понял, все через что я прошла, и что привело меня в этот день. Не исключено, что часть горестей я вылила на него сама в пьяном бреду. Как бы то ни было, но в ту ночь он уложил меня спать в одежде и не тронул.

Наутро я вспомнила все, что произошло и все, что могло произойти, но не произошло, и моя влюбленность отметила «старт» и побежала на всех порах в гору. Пару месяцев мы утопали в этих отношениях, где было очень много секса, алкоголя и веселья, но очень мало ответственности, серьезности и взрослости. Непривыкшая к такой жизни я достаточно быстро устала и сдулась. Пока я думала, как выбираться из этой круговерти, Джеку предложили работу фотографа, и он отправился колесить по миру. Мы расстались очень довольные друг другом, и при том, оставшись друзьями. Когда Джек приезжает в Лондон, он неизменно назначает встречу и мы отлично проводим время , которое неизменно заканчивается порцией неплохого секса. Он не лезет в душу, а я не задаю вопросов о том, кто звонит ему на беззвучном.

В то время я проходила стажировку в одном из журналов, что бы накопить опыт и возможно в будущем иметь возможность учится и работать одновременно. За стажировку почти не платили, а дома перестала появляться еда даже редко. Когда мама стала просить деньги у соседей в долг, я поняла, что нужно срочно что то предпринимать. Тогда мне на помощь пришел старый друг отца, у которого в городе был бар. Деньги он предлагал неплохие и я, не раздумывая долго, бросила стажировку и приступила к работе.

Деньги появились, правда, не надолго. Мама не забирала весь мой заработок, но в скором времени она стала просто воровать любую наличность, которую я оставляла дома. Из карманов, сумок и из шкафов. Вернувшись как то из бара раньше обычного, я обнаружила в доме новое лицо и шприцы на раковине в ванной. Нового знакомого я тут же выгнала из дома, благо сил в этом тщедушном теле было как у котенка. Но вот как быть с матерью, которая блаженно улыбаясь, сидела на полу в кухне, прислонившись к плите спиной, я откровенно не знала.

На панику времени не было и я, быстро прокрутив в голове всех своих знакомых, коих было не много, вспомнила про Ребекку. Она была девушкой моего брата, но после его смерти мы мало общались. Точнее первые пол года общались мы почти постоянно. И хотя она справлялась с этим не лучше нас, потому что от нее веяло озлобленностью на случившееся, но все же мы старались держаться вместе. Потом она появлялась все реже, но из нечастых разговоров с ней я знала, что в данный момент она работает в центре реабилитации. Через нее я смогла выбить место для мамы, которая теперь боролась с зависимостью и депрессией под надзором врачей и профессиональных психиатров. Стоило это не мало, но главное было спасти жизнь и рассудок матери, поэтому я и носилась как юла почти круглые сутки, пытаясь заработать денег. Почти все мои заработки шли на погашение счетов из клиники, хотя Ребекка и сделала для меня очень существенную скидку, и казалось, что я в каком то рабстве. Должна терпеть все, и должна со всем справиться, иначе крах. В положении, где и так все не просто, это знание, этот факт, добавляют на плечи еще больше груза.

Отогнав от себя эти депрессивные думы, я бодро вошла в красную дверь черного хода. Накинув барменский фартук и помыв руки, я вошла за барную стойку. Тут было мое царство, здесь я могла быть кем то большим. Тут я мечтала о том, что бы все в моей жизни устаканилось и приняло другой облик. Это был своего рода филиал моего сказочного моста.

–Эй, Крис, – подмигнула мне официантка Марго, – сегодня без экзекуций от Рони?

–Даже не напоминай, – вздохнула я, – этот человек ежедневно придумывает способы заставить ненавидеть и презирать его больше, чем вчера.

–Ну, сегодня ты, во-первых не опоздала, – начала она загибать пальчики с длинными оранжевыми ногтями, – во-вторых, Седран еще не пришел.

–Везет мне сегодня, – кивнула я, вспоминая как Сед усиленно хмурится, если я опаздываю, но не читает мне нотаций из-за доброго ко мне отношения. Мне всегда очень неловко перед ним за это. Я не хочу доставлять ему неудобств, их семья сделала мне огромное одолжение, приняв меня на работу.

–Мне нужно три светлых нефильтрованных на второй стол, – посмотрела в маленький блокнотик, сказала Марго, жуя жвачку.

–Как дела дома?– спросила я, наполняя кружки пивом и незаметно посматривая на руки официантки, пытаясь разглядеть, нет ли на них новых синяков.

–Ты же знаешь Трэвора, – смущенно проговорила она, – утром сам отправил меня за хлебом, а потом орал как резанный, что я ушла, куда то по своим делам. Не знаю, что у него в голове, честно.

Я сочувственно посмотрела на нее, не зная, что сказать. Я уже так много говорила по этому поводу, но Марго почти в таком же положении как и я : «Терпи, жди, надейся». Она не может уйти от мужа, потому что иначе ей негде будет жить. К тому же есть риск, что Трэвор выгнав Марго, не позволит ей забрать с собой их дочь Кэтти. И Марго, каким то чудесным образом все еще любит мужа и верит, что когда-нибудь он станет мягче в своих ревностных порывах. Все, что я могу, это поддерживать ее по мере моих возможностей. Правда я и сама понимаю, что в таких жизненных ситуациях как у нее или у меня, поддержка мало что значит, если она не дает поесть, или не защищает от занесенного над головой кулака.

Работа потекла в привычном русле. Стаканы звенели, кофе машина шипела, лед гремел. За барную стойку садились постоянные клиенты, которые заказывая выпивку, бегло рассказывали свои новости. У кого то собака пометила кресло тещи , у кого то на работе аврал и горят сроки. За вечер перед глазами проносятся десятки жизней, историй и эмоций. Бар это не только место где можно выпить. Бармен это персональный психолог для тех, кто слишком тверд, что бы признать, что к психологу действительно было бы полезно сходить. Или для тех, кто слишком беден, что бы платить за сеанс больше, чем за две кружки пива или стакан виски.

–Голову ломит, – сказал раздраженно Седран, присаживаясь за стойку, рядом с кассой, – сделай мне чай, пожалуйста.

–Один момент, босс, – ответила я, доставая чашку и заваривая крепкий черный, как он любит. Обилие сахара в напитке по негласному соглашению никогда не афишировалось. Такие люди как Сед, делают вид, что они настолько суровы, что сладкое придумали для кого то помягче.

–Как тут сегодня?– спросил он привычно, вытягивая длинные руки на стойке и просматривая бегло оповещения на телефоне.

–Обычная пятница, – пожала я плечами, подавая ему чашку «несладкого» чая.

–Завтра приедет старший волшебник, – сказал он, помешивая в кружке несуществующий сахар, – Надо, что бы все было как в аптеке.

Старшим волшебником мы называли дедушку Седрана. Вильям Бойд являлся владельцем этого бара. Он то и был старым другом моего отца, хотя если точнее, то он знавал еще отца моего отца. Никто не знает, сколько ему лет, даже Седран. По моим прикидкам около 100, но он из тех людей, которые в молодости спали на снегу, жевали зубами гвозди, проходили пешком десятки километров ежедневно, кусали комаров и обжигали своим видом солнце. Мировой человек, но строгий. Седран, правда, тоже строгий, но его все меньше бояться, потому что он на самом деле очень добрый.

–У нас сейчас все четко, – успокоила его я, – придраться не к чему.

–Очень надеюсь, что так и останется, – отпивая чай, успокоившись, отвечал мой начальник, – У тебя завтра утро свободное, какие планы? Может, выспишься, наконец?

–Высплюсь, – кивнула я, – но в обед собираюсь в тату салон, есть пара набросков, хотела бы обсудить, а ты ведь знаешь, что мой мастер не видит света белого до полудня.

–У тебя новые эскизы?– спросил Седран заинтересованно. У него тоже было немало татуировок, но кто из нас не мечтает о новой картинке на теле?

–Просто наработки, – смутилась я, – ты же в курсе, что у меня толком нет времени на это. Но может что то выгорит.

Мало кто знает, что я рисую. Да и я считаю это чем то почти постыдным, потому что откровенно не считаю свои работы талантливыми. Но некоторые эскизы покупает у меня тату салон, что сводит на нет мою стеснительность, так как деньги нужны позарез.

–В таком случае желаю удачи, – легко улыбнулся Сед и, оставив чашку, направился в зал.

Я знала, что сегодня ночью еще буду дорабатывать эскизы, хотя моральных и физических сил на это уже почти нет. Поэтому остаток вечера работала уже почти на энергосберегающем режиме. Несмотря на пятницу, народу было не слишком много, и к счастью самым популярным напитком вечера было пиво. А наливать его в кружки смогла бы и специально обученная шимпанзе.

Вернувшись домой я поняла, что мои руки все равно гудят от усталости. Тем не менее я открыла тетрадь и взяв в руки карандаш приступила к правкам абстрактной морды пантеры. Линии кошачьего тела расплывались перед глазами. На часах было ровно 03:30… Плавный изгиб шеи, острые границы крыльев, глаза… Глаза закрывались, но карандаш продолжал оставлять свои серые следы на бумаге… Или не серые? Белые… Такие белые, что глаза слезятся… Синие глаза смотрят в душу и прошивают ее насквозь, оставляя в ней дыры… Так холодно и больно. Обхватываю себя руками , что бы уберечь хоть что то. Кончиками пальцев впиваюсь в ребра, пытаясь удержать дикий вой тоски, что вырывается из пробитых отверстий… И вою, вою…

Глава 2

Я проснулась от боли в шее, потому что опять уснула на столе. По-моему мне даже что то снилось.… И, похоже, это было не слишком приятно. Посмотрев на экран телефона, я резко подорвалась, с мыслью, что я снова проспала, но потом снова упала на стул, потому что вспомнила, что сегодня суббота. А если сегодня суббота, значит, я могу позвонить Ребекке! Быстро отыскав ее в записной книжке, я нажала на вызов и спустя миллион гудков услышала ее недовольный голос:

–Здравствуй, Кристина.

–Привет, – молниеносно ответила я, как будто боялась, что она положит трубку, – Прости, что донимаю тебя звонками, я просто хотела узнать как дела у мамы.

–Дела ее без изменений, – вяло отвечала Ребекка, – как я уже говорила, ее форма депрессии очень плохо поддается лечению.

–Да, я знаю…– сказала я, поникнув, – просто, если бы я могла хотя пару слов от нее услышать…

–Запрещено!– прикрикнула она, но сообразив видимо, что реакция через чур бурная, откашлялась и добавила: – Мы это уже обсуждали. Ты же не хочешь, что бы все лечение пошло насмарку?

–Нет, конечно, я этого не хочу.

–Ты бы лучше сказала мне, когда сможешь оплатить счет за февраль, – деловито поинтересовалась она.

– В понедельник будет зарплата, и я сразу же переведу деньги, – пообещала я.

– Вот и славно.

Звонок прервался, очевидно, в связи с нажатием отбоя на том конце. Я безрадостно смотрела на экран и не понимала, какие эмоции во мне есть после этого разговора. Я будто и не звонила. Никакой новой информации. То, что по счетам надо платить я знаю и без разговоров с Ребеккой… Что ж, пора в тату-студию. Надеюсь, что там я смогу хоть ненадолго забыть обо всех своих тревогах.

Огибая лужи и уворачиваясь от брызг из-под колес, я бежала по знакомому маршруту, пытаясь не замечать, что сквозь трещины моих кед вода давно попала на ноги. Если делать вид, что этого не было, то может, я и не заболею.

Ворвавшись в студию, я отряхнулась как собака и шумно выдохнула:

–Ну и погода!

–Ты в Лондоне живешь!– весело откликнулась Вивиан, бросая мне полотенце, – пора бы, что ли зонтик завести.

–Не сахарная, не растаю, – пробурчала я в ответ, скидывая парку.