Иван да Купава

– А разве не враки то? Разве не глупости людские?

Почесал Иван затылок, задумался.

– Глупости, али нет, да только акромя веселья от них вреда никакого, так что б не развлечься, косточки молодецкие не размять? Умыкну Ваньку и дело с концом!

– А раз так, то и взглянуть не грех, на того, кого ты у девок умыкнуть решил. Бежим скорей! Хочу и я к работе руки-то приложить!

Подле двора, на старом гладком срубе девицы собрались. Были там и Алёнушка с Марьюшкой, хоть и с поляны ушли после, и Зоряна, кузнецова дочерь, и Глаша с Парасей, сестрицы родные, и Варвара с Белоярой, сестрицы сводные. Красивые все, нарядные. Сидят, да украшениями на солнце поблескивают, не иначе весь прошлый вечор бусы старым лоскутом натирали, красоты ради.

Купава как подружкины украшения узрела, так руки к груди и потянула, огорчилася. И пошто только бусы свои не надела, много ведь их у ней? И с каменьями самоцветными, и жемчугами заморскими, и простые, из шишек, что ребятишки ей на сестрин день подарили. Только ведь её то решение было, год до замужества любовь искать ничем свои богатства да знатность не выдавая, никому ничего о себе не сказывать. Так она нянькам сказывала. Да только где ж её найдёшь-то, любовь ту? В реке не поймаешь, в огороде не вырастишь. Сама она отыскаться должна, прийти в белый рученьки, точно солнца рассветного лучики, согреть душеньку, растопить сердце девичье, да очи ясные его лишь очам в полон взять. Так, чтоб без очей любимых ни дня ни ноченьки проживать не хотелося, чтобы сердце при встрече из груди вырывалося, а в душе тепло разливалося.

А меж тем и году конец близится, а любови как не было, так и нет. Один лишь Иван – царёв сын, батюшкой в женихи сосватанный не то в награду, не то в наказание.

Попервой-то он Купавушке и вовсе не понраву пришёлся, больно уж чванливый да заносчивый. Сам себя выше других ставил, стариков не уважал, богов не славил, матушке родимой и той в ножки не кланялся, речи худые говорил, да не каялся, а после меняться стал, точно камень самоцветный в руках златаря знатного. И к люду простому добрее стал, и к себе честнее, и к самой Купаве ласковей. Да только не таяло девичье сердце. Не иначе в любовь Иванову не верило. И правильно что. Такой красавец только себя полюбить сможет, или такую вон, как Марьюшка, а не простушку деревенскую в лапоточках ношеных.

Вздохнула Купава, на Ивана взглянула, да словно ото сна пробудилася, сама себе подивилася, мысли-то будто и не её были! Будто чуром нашептаны.

Плюнула тогда Купава через плечо, как няньки учили, ухватила Ивана за руку, да со смехом к подружкам поспешила, скорей с того места, где нечистый в мыслях шалит. А кабы на подруженек глянула, так заметила бы как Марьюшка платочек махонький за пазуху прячет. Ну и что с того?