Человек без футляра

Александр Логвинов

Человек без футляра

Глава I

Беликов скатился с лестницы стремительно, точно большой серый куль с мукой, и без чувств растянулся на полу. Его круглые очки слетели и покатились в сторону, а нос, похожий на острый клюв, теперь жалобно краснел от ушиба. На миг в прихожей дома Коваленко повисла тишина.

Варенька Коваленко с двумя приятельницами остановилась на пороге и от неожиданности расхохоталась, увидев учителя на полу. Но её смех быстро оборвался, стоило Беликову не пошевелиться.

Две дамы, сопровождавшие Вареньку, ахнули. Сама Варенька разжала побелевшие пальцы, выпустив из рук перчатки, и бросилась к лежащему Беликову: – Батюшки, да он, кажется, без сознания! – воскликнула она.

Михаил Саввич Коваленко, до этого сердито выглядывавший с верхней площадки, теперь стремительно спустился вниз. Несмотря на недавний гнев, на лице его промелькнула тревога. – Жив ли он? – пробасил Коваленко, наклоняясь к Беликову.

Беликов застонал и медленно открыл глаза. Над ним склонялись встревоженные лица – Варенька и её подруги; где-то сбоку хмурился Коваленко. Осознав своё унизительное положение, Беликов мгновенно попытался вскочить, хотя голова у него кружилась. Он порывисто сел, поправляя съехавший чехол на своём пальто, и пробормотал: – Н-ничего… я в порядке… абсолютно в порядке.

Он поднялся на ноги, шатаясь. Варенька поддержала его за локоть, но Беликов с испугом отстранился, бросив настороженный взгляд на открытую входную дверь – не видно ли кому со стороны, как женщина касается его рукава. – Сударь, вам нехорошо, не торопитесь, – говорила Варенька обеспокоенно.

– Ничего, ничего… – прошептал он, ощущая как лицо заливается жаркой краской. Он наконец нащупал на полу свои очки; стекло в одной дужке треснуло, и Беликов глухо охнул, но тут же спрятал очки в футляр, стараясь не глядеть на Вареньку. – Простите великодушно… не хотел беспокоить… – выговорил он с усилием, шаря взглядом по углам в поисках своей шляпы и зонта.

Одна из приятельниц подняла шляпу и подала ему. Другая тем временем подняла с пола потерянный им зонт. Неловко принимая свои вещи, Беликов чувствовал, как внутри все сжимается от стыда. Ему чудилось, будто даже стены дома насмешливо глядят на него. А пуще всего жгло сознание, что Варенька видела его в таком непотребном виде – лежащим на полу, растерянным, жалким.

Михаил Саввич потёр ладонью шею и пророкотал уже без прежней злости:

– Ну, слава Богу, обошлось… Вы уж извините, ежели что… – сказал он, видимо смущаясь собственным вспышкам гнева.

Беликов едва кивнул в ответ, не сумев выдавить ни слова. Он поспешил прочь, почти выбежал на крыльцо.

На улице сияло яркое полуденное солнце. Беликов прищурился; казалось, само небо насмехается над ним этой ослепительной веселостью дня. Оглядываясь, не наблюдает ли кто за ним, он опустил шляпу пониже на лоб и торопливо зашагал к своему дому.

Дорогу обратно он почти не помнил. Мысли путались и толкались в голове, точно школьники на перемене. “Всё, всё пропало… О боже, какой позор!” – повторял про себя Беликов, спешно семеня по узким улочкам. “Теперь уж точно пойдут толки. Уже, верно, весь город знает… Карикатур им мало, так они расскажут, как Беликов кубарем с лестницы летел… Ха-ха, ну и посмеются! Ах, как бы чего не вышло, как бы чего не вышло!”

Больше всего страшило, что о случившемся доложат директору гимназии или попечителю учебного округа. Тогда уж точно пропало и место, и жалованье!

Представив, как завтра войдёт в учительскую под смешки коллег, Беликов чуть не заплакал от отчаяния. Ноги сами ускоряли шаг, будто старались унести его прочь не только от дома Коваленко, но и от всего мира.

И мыслить нечего было о женитьбе: всякое сближение с Варенькой теперь казалось немыслимым. Она, вероятно, расскажет этот случай знакомым, будет смеяться с другими над несчастным учителем… Нет, лучше уж умереть, чем стать посмешищем, думал Беликов, с трудом удерживая слёзы.

Не помня себя, он добрался наконец до своего дома. Старый Афанасий, его слуга, встретил барина у порога с редкой серьёзностью на обычно пьяном лице. Видимо, об исключительном положении дел свидетельствовали и трясущиеся руки Беликова, и его мертвенно-бледный вид.

– Помилуйте, Антон Пафнутьич, вы ли это? – пролепетал слуга, отступая назад, – Не ранен ли, батюшка?..