Это детство

– Может и так, но ты не понимаешь. Если не истребить их, то все наши стремления, идеология и старания пойдут под откос! Всё, что мы строили годами падёт крахом.

– Из-за ребёнка? – рассмеялся Николас. – Извини меня, Ричард, но я правда не понимаю. Что может сделать один ребёнок, даже при том условии, что он выживет? На вряд ли устроит переворот.

Флоу хотел ещё что-то сказать, но замолчал на полуслове, когда Хольм вновь заговорил:

– И не надо на меня так смотреть. Ты, безусловно, профессионал своего дела. И я прекрасно понимаю, почему ты придерживаешься этого мнения.

Правительство давно начало насаждать гражданам разработанную ими идеологию. Некогда было заявлено, что любое противоречие ей каралось законом. Считалось, что такие народы, как предсказатели, исторически обитаемые в пределах страны Z, имеют свою картину мира и смогут настроить людей против власти. Наука не представляла для них чего-то важного и они открыто высказывали своё недовольство. Поступило постановление о том, что их надо истреблять.

– Однако хотелось бы узнать, что именно тебе нужно от меня? – поинтересовался Николас.

– Ты видел что-либо подозрительное в последнее время?

– Например?

– Людей с темно-карими глазами, похожими на бусинки?  – напрямую спросил Флоу.

Николас еле заметно вздрогнул. Природа предсказателей необычна, они всегда рождались с глазами без радужки, которые можно было сравнить со звериными, чаще всего с медведями – животными, что обитают в лесах Основного Интеграционного района. В этом была своя прелесть, вызывавшая некий страх. Профессор сделал задумчивый вид.

– Нет, таких я не видел. Но с другой стороны, как их теперь найти, если карие глаза есть у многих жителей Центра? Даже у тебя.

Ричард оглядел Николаса, а затем добавил:

– Они должны выдать себя, сейчас предсказатели будут особенно уязвимы, когда их лагерь разбит: им придётся искать место для создания нового, дети, как ты уже выразился, долго не проживут, а если найдутся, то пришлю за ними отряд и отправлю туда куда следует. Если заметишь хоть одного им подобного, будь добр, сообщи мне.

Николас кивнул.

– И каждого, даже того ребёнка, что потерял из виду конкретно ты, будет ждать та же участь, что и родителей? Их ждёт смерть?

Ричард молчал. Николас не дождался ответа. Мужчина направился в сторону выхода, чтобы покинуть кабинет, но прежде Флоу успел ответить на поставленный вопрос:

– Так будет лучше. Не я издаю законы, ты же знаешь. Этот ребёнок должен умереть.

Но мысль об убийстве сразу же исчезла из размышлений Хольма. И, вспоминая вечные поучения Геннадия, сделал выводы о том, что промолчит и не станет губить жизнь бедной девочке. В конечном итоге, она никак не виновата в том, что родилась той, кем является – с этим наверняка можно будет что-то сделать. И, учитывая природу предсказателей, она выглядела вполне безобидно, подобно любой девочке её возраста.

Ещё не до конца понимая, как сообщить Монике о родственниках, Николас скрылся в одном из телепортов.

***

После ухода спасителя, Моника не могла усидеть на одном месте более пяти минут и принялась рассматривать комнату, в которой спала ночью. Она, с опаской глядя на разброшенные запчасти, подошла к ним поближе. Всегда в семье её уверяли в том, что люди помешанные на техническом прогрессе приведут страну к упадку, или, если говорить простыми словами, призывали девочку остерегаться их. Но за то время, что она пробыла в квартире у незнакомца, ей не казалось, будто он хочет ей как-то навредить. Скорее, наоборот, Николас боялся Монику. И это в некотором роде правда, в силу того, что ему удалось узнать о предсказателях за жизнь. Тем не менее, Монти отступила назад и взглянула уже в окно.

Прошло ещё немного времени и входная дверь отворилась. Первым делом Хольм снял с себя верхнюю одежду, оставшись в белом лабораторном халате, не застёгнутым на пуговицы, темно-серой футболке под ним и джинсах, и проследовал вперёд.

– Моника! – позвал ребёнка мужчина.

Девочка мигом выбежала из комнаты и обратила внимание на вошедшего. Лицо его не выдавало никаких эмоций, словно он и не беспокоился о реакции Монти на кончину родителей. Разумеется, Николас собирался сообщить ей об этом, но не знал каким образом преподнести эту информацию.

– Моника, сядь за стол, пожалуйста. – вымолвил профессор, проходя на кухню.

– Вы нашли что-то о моих родителях? Прошу, скажите, что это так!

– А? – мужчина провёл одной рукой по своим волосам, опираясь о круглый стол другой, и повернул голову в сторону.

Он опустил глаза в пол, после чего скользнув взглядом по полу, стене и потолку – говорить такого рода новости совсем не хотелось. Но это было необходимой мерой.

– Я не хочу надоедать… – проговорила малышка. – Но Вы обещали узнать о них что-то!

– Само собой. – наконец заговорил Николас, повернувшись к маленькой собеседнице. – Я правда узнал кое-что.

Увидав радостный огонёк в глазах Моники, Хольм скрепил зубы.

– Я надеюсь, ты поймёшь. Сейчас я бы обязательно вернул тебя родителям, но, боюсь, что ваша встреча не возможна.

– Почему? – девочка заморгала глазами. – Им пришлось отъехать? Это надолго?

– Да… – полушёпотом произнёс Николас, нервно улыбнувшись. – Послушай. Бывают такие неприятности в жизни, из которых можно выйти только одним путём. И никто не в силах поменять исход событий.

– Мама говорила, что будущее не всегда бывает точным и напрямую зависит от самих людей.

– Твоя мать, определённо права, но… не в этом вопросе. Понимаешь? Есть такое явление в природе… – Хольм вспомнил свою покойную матушку, которую так сильно любил. – Ничто не вечно. Рано или поздно каждому существу приходится уйти. Но раз и навсегда…

– Уйти? Но мама и папа ведь уехали ненадолго, правда?

– Боюсь, что они не исключение. – Николас взглянул на растерянную девочку. – Прости, Моника… Но я должен тебе сказать.

– Что? – Монти растеряла свою прежнюю радость. – Они ведь не могли меня оставить…

– Они и не хотели, но иногда наши судьбы решают за нас. Будь их воля, я уверен, тебя бы не оставили одну! Но им пришлось… уйти. И они больше не вернутся.

Моника шмыгнула носом, сидя на стуле, по детским щекам потекли слезинки – Николас обратил на это внимание, силясь не ляпнуть ещё чего-то. Он считал, что и без того наговорил достаточно. Довёл ребёнка до слез путём правды, которую девочка наверняка не до конца поняла. В её глазах это выглядело так, как будто родители просто бросили ребёнка, уехав далеко. И Хольм понимал, что рано или поздно ей придётся рассказать об их смерти. Просто сейчас он не мог подобрать слов, чтобы объяснить это. Девочка соскочила со стула и плача убежала в комнату, громко хлопнув дверью.

– Прости.

Мужчина извинялся в первую очередь перед собой – за слабость с его стороны, за то, что он вновь оказался не в состоянии помочь кому-либо. Просто вид малышки вызывал у него жалость, он сам испытал на своей шкуре, какого это – лишиться родителей, но лишь с той разницей, что ему на момент смерти отца и матери было пятнадцать лет и двадцать два года. Но он имеет дело с маленькой девочкой, и Николасу всё-таки придётся найти в себе силы на то, чтобы успокоить её.

Пару минут спустя профессор наконец собрался духом и обеспокоенный предстоящим разговором со стуком вошёл в комнату. Моника сидела практически на подоконнике около окна и глядела потускневшими глазами куда-то вдаль. Должно быть, она услышала шаги сзади и точно почувствовала прикосновение дрожащей мужской руки к плечу, но при этом совсем на то не реагировала.

– Мне очень жаль… – сквозь скрежет зубов проговорил Хольм.

– Они больше не вернутся? Я им больше не нужна? – Николас тяжело вздохнул и развернул Монти к себе, садясь напротив на корточки.

– Нужна. Когда ты подрастёшь, думаю, наступит момент и объясню тебе это ещё раз. Мне никогда  не заменить тебе родителей, но я знаю, что они всегда будут рядом с тобой – вот здесь. – сказал он указывая на область сердца на груди.

– Внутри меня? – посмотрел на него малышка.

– В твоих воспоминаниях, в твоей памяти, в твоём сердце. – ответил он и улыбнулся так тепло, на сколько умел.

Казалось, на время девочка прекратила плакать, но минутой позже, вопреки запретам хозяина апартаментов, накинулась на мужчину с объятиями. И, чувствуя свою вину, тот позволил себе промолчать и обнять ребёнка в ответ.

– Ты останешься здесь со мной.

Моника удивилась. Она подняла голову кверху и вопросительно взглянула на попечителя.

– Правда?

– Я не оставлю тебя на улице. Я уже принял на себя ответственность, взяв тебя к себе.

***

Одно всё же не давало покоя профессору. Народ предсказателей годами избегали столкновения с Центральной властью, стоит ли говорить про отсутствие у них необходимых документов и регистраций на жительство и социальные нужды? Девчонке нужно было банальное удостоверение личности, чтобы никто и не подумал на её принадлежность к «изгнанным», создание которого сводилось к несводимому. Ричард не станет помогать Николасу, он чётко расчертил границы ещё при встрече – он убьёт ребёнка, стоит ему его просто показать. Других знакомых у Николаса и не было. Однако был среди вариантов один катастрофически болезненный, но в данной ситуации необходимый и чрезвычайный.

Николас знал, где ему смогут помочь. Ноги сами привели профессора к тому месту, где когда-то зародилось его доброе начало. Он был, почему-то, уверен, что человек, которого ему больше всего хотелось увидеть, находился дома, хотя в подсознании закрылась мысль об обратном.

Николас старался отметать все мысли, что наводят на него воспоминания о прошлогодних событиях. Последняя встреча с Геннадием была слишком холодной – как иронично бы было увидеть дождь в тот злосчастный день. Но в памяти Хольма лишь пасмурный вечер и опустошённые серые глаза, смотрящие сквозь его силуэт.

Всё, что было нужно – пройти через охрану, стоящую на входе у лаборатории при Правительстве, но, учитывая то, что Геннадий занимает не последнюю должность у государства, провернуть какую-либо махинацию простому человеку, как Николас, было невозможно. Тем более после прошлогодних событий.

– Прошу прощения, сер, – остановил того охранник в строгой форме. – Вам сюда не положено.

– А вы здесь новенький? Я думал, что здесь будет Жак. – припомнил имя бывшего охранника Хольм.

– Мне повторить Вам ещё раз? – продолжал собеседник.

Уйти обратно – вещь бесполезная и главное – не безопасная, как для Николаса, так и для ребенка. У Ричарда, как минимум, возникнут вопросы, а если кто узнает, то примут за пособника в деле, касающегося нарушителей закона. Но и разговор с охраной не клеился. Можно было солгать, что тот пришёл из народа, якобы что-то передать или высказать благодарность Уолтеру за его старания, но это вряд ли стало бы решением проблемы – Геннадий, при всём уважении, мог бы послать его обратно восвояси, попросив передать его пожелания через третьих лиц. Тогда оставался третий вариант – сознаться в правде.

– Пожалуйста, скажите Геннадию Уолтеру, что я – Николас Хольм сейчас сам пришел сюда по его душу и прошу у него одного разговора. Это срочно.

– Хольм? – хмыкнул мужчина. – Тот самый что ли?

Профессор лишь вздохнул.

– Тот самый – тот самый. Только Геннадия опросите, пожалуйста.

***

Через время охрана всё же вернулась на своё место, пропустив наконец Хольма внутрь. Сердце ушло в пятки в момент, когда тот поднимался по лестнице. Они не виделись целый год – что же ему сказать? Как начать разговор? И логически подвести к вынужденной просьбе?

Добравшись до заветной двери второго этажа, Николас неуверенно дёрнул ручку, чтобы отпереть её. Зайдя внутрь мужчина с трепетом понял, что в интерьере мало что изменилось со дня его последнего пребывания здесь. Разве что стало немного чище и тише, за исключением пары перестановок мебели.

Огромным плюсом Лаборатории при Правительстве являлось то, что главным учёным предлагалась и собственная квартира, совмещённая напрямую с рабочей зоной. Само помещение было очень светлым и слепило глаза за счёт солнца, выглянувшего с балкона. В дальнем левом углу огромного зала на подъёме так же стоял жёлтый диван и стол управления «умным-домом» – нано-системой охраны. Николас дошёл лишь до середины, осознавая, что нарушит личное пространство другого человека, к которому он больше не принадлежит.

– Я предполагал, что встречу тебя сразу в лаборатории. – послышался спокойный голос, заставивший повернуться.

Всё не так. С его появлением зубы Хольма сжались сильнее, в груди сдавило плотным узлом, но окружающая обстановка, наоборот, вызывала некое ощущение спокойствия.

– Ну привет. – Геннадий вышел из спальни.

Мужчина лет пятидесяти с каштановыми взъерошенными кверху волосами и лопоухостью, бросающейся в глаза.

– Здравствуй…

– Есть определённая причина, я угадаю, которая привела тебя сюда? – продолжил стоящий перед профессором. – Иначе, если бы ты просто желал увидеть меня, стоило придти на вчерашнюю демонстрацию.

Николас старался не пасть духом уже сейчас и силой пересилить нутро.

– Я бы пришёл. Но кое-что произошло буквально вчера.

– Разумеется, Николас. И это именно та причина, с которой ты не в состоянии справиться самостоятельно. После всего, что произошло, думаешь, мне есть до этого дело?

– Как я могу знать, что произошло, если ты даже не говоришь мне об этом? – плотнее сжал губы профессор.

Уолтер протёр свои очки и на выдохе посмотрел на него снова. Он хотел бы ему верить, но марево предательства напрочь затмило пустоту в груди. Геннадий терпел бы его выходки, выносил характер и дальше, если бы не нож в спину, брошенный исподтишка в прошлом году.

– Говори, зачем ты здесь? – теперь уже учёный сжимал губы в тонкую полосочку.

– Ты слышал новость из Правительства?

– Конечно, я ведь его приближенный.

– Нашли целое поселение «изгнанных» и отвезли в Центр. Они убили почти всех.

– Печально, правда? – Геннадий бросил на Николаса выжидающий взгляд. – Я удивлён, что ТЫ говоришь мне об этом. Тебе ли объяснять о не справедливости, когда мне самому не удалось договориться с Правительством на более гуманное поведение в сторону пришедших? Когда твой друг, я про Ричарда, если ты не понимаешь о ком я, лично возглавил этот геноцид.

Уолтер помолчал немного.

– Знаешь, вы с ним, действительно, «два сапога – пара». Оба думаете лишь о себе. Скажи, ты способен назвать хоть один случай, когда сам решал проблемы, а не приходил ко мне со своими травмами? – он подошёл ближе. – Нет? Вот и я тоже… И к чему твой визит сейчас? В очередной раз мучает совесть? Ничего, Николас, я думаю ты это заслужил.

– Пусть так! – почти крикнул Хольм. – Мне нужна твоя помощь. Дело не во мне, дело в ребенке.

Геннадий хотел что-то сказать, но профессор опередил его.

– Ты не хочешь меня слушать? Я не стану просить аудиенции во второй раз, если захочешь выгнать меня. Но, можешь верить или нет, в моей квартире сейчас находится ребёнок одного из предсказателей, которых убили ещё вчера. Я сам узнал об этом от Ричарда, и, как подумаешь о том, чтобы сравнить нас ещё раз, вспомни, что я никогда не был равнодушен к убийствам. – он выдохнул. – Я сказал девочке, что оставлю её у себя и мне нужны доказательства того, что она не имеет отношения к «изгнанным».

– Просишь меня подделать документы? – изумился собеседник. – Это наказуемо, Николас.

– Я знаю, но кто поможет мне кроме тебя? Сделай это не ради меня. Не для того прошу…

Сердце сейчас выпрыгнет из груди – ну что же ты? Разве можно так холодно общаться с человеком, которому сам когда-то говорил об обратном? Николас искренне не понимал, что такого мог натворить, если Геннадий без объяснений отвернулся от него.

– Гена… Я хочу ей помочь. Не хочешь помогать мне? Так не нужно, не делай того. Но я знаю, что ребёнку ты отказать не в силах. Мне больше не к кому обратиться…

Уолтер ещё раз обвёл знакомого взглядом и недоверчиво хмыкнул. Затем протянул руку навстречу, чтобы забрать необходимые бумаги.

– Посмотрим, что можно сделать. – выдохнул наконец Геннадий. – Ты хочешь её удочерить, Николас?

– Да. – коротко ответил собеседник после небольшой паузы.

Мужчина оглядел того с ног до головы и поманив за собой повёл в лабораторию. Хольм был рад тому, что его согласились выслушать. Было приятно сознавать причастность Геннадия. Пройдя длинные коридоры, они очутились в помещении, оснащённом средствами, оборудованием и посудой, необходимыми для выполнения научной деятельности. Николас уже был здесь много раз и прекрасно знал каждый уголок апартаментов.

– Тебе всё ещё нужна моя помощь? – прервал тишину Уолтер.

Профессор кивнул. Он знал, что помочь ему способен только Гена и не пытался раззадорить того сильнее, завязав разговор о произошедшем. Мужчина понятия не имел за какие заслуги лучший друг отдалился и не стал объяснять причину своего недовольства. Но осознавал лишь одно – характер Хольма порядком достал добродушного и ранимого учёного.

В конце концов, ведущий сел за громадный сенсорный рабочий стол, а ведомый встал поодаль него. Разумеется, подделка документов далеко не дело пяти минут, поэтому пришлось ждать. И всё то время Николас то и дело посматривал в сторону химика, изредка ловя себя на мысли, будто тот тоже смотрит на него.

– Что мне написать в графе с фамилией? – спустя время обратился к знакомому Уолтер.

– Слишком рискованно будет писать её собственную. Ричард сразу поймёт, что происходит, и все подозрения лягут на меня.

– Тогда пишем твою?

Николас распахнул глаза и посмотрел на бывшего друга.

– А чего ты хотел? Ты абсолютно прав. Если Ричард узнает, у вас будут неприятности. Если в графе будет твоя фамилия – у него скорее всего не возникнет вопросов.

– Тогда пиши мою. – закончил Хольм. – И, спасибо.

– Рано благодаришь – я ещё ничего не сделал.

– За то, что согласился помочь.

– Я сделал это не для тебя, а ради малышки.

Да это и не важно. Главное, что учёный попросту согласился его выслушать, а не захлопнул перед ним ворота ещё на этапе общения с охраной. Николас внимательно наблюдал за движением рук Геннадия, которые то и дело строчили по сенсорной голографической доске. До этого профессор навёл справки на личность Моники Монти и её семейства, именно с этими документами он пришёл сегодня. И руки химика неплохо справлялись с заданной ему задачей. Хольм хотел остаться здесь дольше, но Уолтер вдруг протянул свою руку во внутрь изогнутого сканера и достал оттуда бумаги.

– Всё. – мужчина протянул их другому. – По документам ты её законный представитель, она же – Моника Хольм – удочерённая тобой месяцем назад. Скажешь, что не был готов признаться в этом кому-либо и скрывал своё отцовство. Здесь также медицинские показания – но на твоём бы месте, я сходил к докторам на реальную проверку уже в ближайшее время.

Николас кивал на каждое изречение, разглядывая содержимое в руках.

– Да, спасибо. Это было очень важно.

– Это… – перевёл дыхание Геннадий. – Не за что. Девочка сейчас у тебя дома? – профессор кивнул. – Не поделишься информацией, как она попала туда?

– Это долгая история. Но я даже не планировал в этот день ничего, кроме демонстрации.

– Ты не явился из-за нее? – улыбнулся Уолтер. – Что ж… Это, наверное, сильно огорчило тебя?

Вот гад! Так думал Николас. Очевидно же, что собеседник значит для него многое.

– К сожалению… – вымолвил мужчина, переминая документы. – И всё же, по крайней мере, этот ребёнок в безопасности.

Геннадий перестал улыбаться и последовал за знакомым, поднимающемся на поверхность, а когда тот же попрощался с ним, сказал:

– Николас… – последний замер. – Даже если я принял решение, ты всё ещё можешь обратиться, когда нужна моя помощь.

– Ты прости меня. Сколько бы грехов на мне не лежало, я всё ещё осознаю свою причастность. Ты был прав, меня мучает совесть, и совсем не важно, совершал я то или иное преступление. Но мне бы хотелось верить в то, что я хоть что-то могу сделать правильно.

– Ты правильно поступаешь сейчас. Родители девочки наверняка были бы рады, что ты позаботишься об их чаде.

***

Вскоре на небосклон выходит луна, сияющая сквозь занавешенные шторы в комнату Моники. Николас сел рядом с ребёнком, чтобы убедиться в том, что она засыпает. Девочка действительно хотела спать.

– А все звезды, что на небе – это те, кто покинул нас? – спросила малышка, зевая.

– О чём ты говоришь?

– Мама говорила, что там и мои предки тоже. Сегодня звёзд не счесть. Наверняка среди них есть она. – «Монти» посмотрела на мужчину. – И твои.

Николас сглотнул и смятенным взглядом посмотрел на неё. Его матушка, дорогая ему старушка, столько раз страдала, да и сын редко когда уделял ей должное внимание, а когда пришёл момент прощания – было поздно. Тогда он просто бросил всё, что досталось ему от семьи и уехал в Центр, прервав все связи с роднёй. Как они там? Что сталось с ними? Уже не известно… Иногда он ловит себя на мысли, будто зря поступил так, и сильно скучает по Гилберту, Эстебану, Альме… По Джинневре в частности… Она слишком много страдала по его вине. Надежда не покидала мужчину, что ей удалось найти своё счастье без него.

– Ты скучаешь по ним? – спросила Моника. – Ничего, я уверена, они тоже тебя вспоминают.

– Добрым ли словом?

– Ты хороший. – Николас переглянулся с ней.

– Спи. Ночь глубокая.

Девочка приподнялась и обняла сидящего рядом с постелью, заставив опешить.

– Я рада, что останусь с тобой. И мы теперь одна семья. – мужчина улыбнулся, но тут же убрал улыбку с лица. – Мне называть тебя «отцом»?

– Нет. Просто Николас.

Она так же нуждалась в любви и заботе, как и он когда-то. Моника была совсем малышкой и для Хольма стоило немалых усилий, чтобы дать ей то, чего не было у него, или постараться это сделать. В конечном итоге, ему некому отдать ребёнка, а по документам у неё теперь его фамилия и вряд ли получится отвертеться отныне. К тому же, было дано обещание Геннадию, что Николас позаботится о малышке. Он постарается справиться с ношей, лишь бы как-то скрасить одинокие серые будни в жизни обоих.

Праздник

Ясно. Прошло совсем немного времени с того момента как молодой профессор наук приютил у себя дома живого отпрыска предсказателей. На дворе всё ещё стоял май, но в этот раз погода была приятнее – ни надоедливого ветра и прохлады, лишь проблеск тепла солнечных лучей из-за облаков. Моника уже успела обжиться здесь и даже привыкнуть к быту и расписанию новоиспечённого родственника. Николас пару раз куда-то рьяно уходил с утра пораньше, но зато холодильник в квартире теперь точно не пустовал. В конце концов, Хольм понимал, что на его плечи легла огромная ответственность, к которой он, конечно, был приучен, но, как и любой инфантильный человек, желал обойти её стороной. Присутствие ребёнка по прежнему местами пугало мужчину, хотя в целом и общем тот начал к ней привыкать. По крайне мере, в квартире появилась какая никакая живность.

Этим утром, двадцать пятого мая, оба находились дома, каждый в собственной комнате и никто больше не пренебрегал в это время личным пространством друг друга. Почти – в дверь профессора постучали. Сон его был чуткий – сразу всё услышал.

– Что случилось? – посмотрел усталыми глазами на маленькую девочку Николас.

– Мне снилась мама. Я знаю почему. Сегодня я совсем большая, мне наконец позволено называть себя пророчицей. Она сказала, что благословляет.

– Что? – разумеется, собеседник ни слова не понял. – Тебе опять снились родители… Хочешь я побуду с тобой, чтобы ты смогла выспаться?

– Нет, не надо, я хорошо себя чувствую. Тебе сегодня куда-нибудь нужно? Останься со мной.

Хольм улыбнулся и категорично замотал головой.

– Мне никуда не надо. Пойду посмотрю, что мы сегодня можем перекусить, а потом ещё раз объяснишь мне, что ты видела сегодня ночью. Но сначала лучше заскочу в душ.

Девочка кивнула и проследовала по левую сторону от двери старшего, направляясь на кухню. Николас же свернул в противоположную к приоткрытому входу в ванную комнату. Там, он снял с себя рубашку, оголяя статное тело вдоль до пояса, и взглянул в зеркало, неспешно сжимая в руках одежду и выбрасывая её в урну для белья сбоку от раковины. Его не восторгала собственная привычка сутулить спину, от чего тот постарался выровнять плечи и, по совместительству, осанку. Неосознанно глаза устремились на грудь и пальцы коснулись уже давно зажившего шрама вдоль средней линии.

Он был уродом. Сейчас. Когда лишь зеркало говорило ему правду о том, кем он является на самом деле – оно явно знало о нём больше, чем кто-либо другой.

***

Геннадий обеспокоенно посмотрел на соседа по комнате, только что вышедшего из ванной, в которую буквально несколько минут назад ворвался учёный. Длинноволосый явно чувствовал дискомфорт после ситуации и почти не смотрел на друга в ответ, лишь изредка поглядывая.