Алиса и нити забвения

– Лиззи? – позвала я.

Ответа не было. Я сделала шаг вперёд, и только тогда её глаза чуть дрогнули – словно тень пронеслась по зрачку, но всё остальное лицо осталось прежним, застывшим.

– Это… твоя комната? – спросила я, надеясь услышать хоть что-то.

– Я… я не хочу тебя пугать, – прошептала я, осторожно приближаясь. – Я просто ищу выход. Дверь… она пропала, и…

Лиззи резко, почти механически, подняла руку и указала на зеркало в углу комнаты. Оно было старым, с длинной трещиной, которая тянулась от самого края к центру.

В отражении я стояла в гостиной пансионата, мама сидела за столом и читала что-то, не поднимая глаз, а я смотрела в окно. Этот момент показался до боли знакомым, будто он случился вчера или, может быть, никогда не происходил вовсе. Я протянула руку к зеркалу и, вместо холодного стекла, почувствовала под ладонью плотную, шероховатую ткань. Казалось, отражение стало не стеклянной поверхностью, а слоем чего-то натянутого, сшитого, живого.

В этот момент Лиззи заговорила:

– Она не пускает тебя обратно.

Я обернулась. Её глаза больше не были пустыми. В них теплился тусклый свет, словно от свечки на грани угасания.

– Кто она? – прошептала я.

Лиззи медленно поднялась с кровати, её руки свисали вдоль тела, как у куклы, которую только что отпустили после долгой игры.

– Швея. Она держит нас здесь, пока нитки не порвутся.

– Я не понимаю…

– Поймёшь. – Лиззи шагнула ближе. – Но тогда будет поздно.

В этот момент зеркало вдруг вспыхнуло. По его поверхности побежали чёрные, зигзагообразные линии, словно кто-то невидимой иглой зашивал трещины. С каждой секундой эти швы стягивались всё сильнее, затягивали отражение, стирая и поглощая его. Я закричала и попыталась отступить, но пол под ногами исчез, и я проваливалась внутрь, в толщу ткани, в самую суть этих нитей.

Голос Лиззи теперь звучал далеко и хрупко, словно доносился по телефонной трубке:

– Найди остальных. Найди их до того, как она их вышьет заново…

Тьма сомкнулась вокруг меня, и вдруг меня резко толкнуло. Я снова стояла в круглом зале, и не сразу поняла, что снова могу двигаться.

Тогда я закрыла глаза и прошептала:

– Я хочу назад.

Тишина накрыла всё вокруг, но я не отступила.

– Пожалуйста, – сказала я чуть громче, почти с отчаянием.

И вдруг в воздухе появилась тонкая щель, словно кто-то провёл по стене линию ножом или ногтем. Линия медленно раскрывалась, превращаясь в дверь, за которой уже светился коридор моего мира. Свет в коридоре был резким, почти болезненным для глаз. Я зажмурилась, как после долгой темноты.

Когда глаза привыкли, я заметила, что свет был каким-то неестественным, будто мир изменился за то короткое время, что меня не было. Я стояла на месте, где находилась кладовка, но теперь за спиной не было ни двери, ни замочной скважины, ни даже едва заметного контура, лишь только гладкая, холодная стена.

На кухне пахло варёной овсянкой и чем-то сладким, чуть тёплым. Я стояла в дверях, не решаясь войти, чувствуя, как в груди глухо и неровно пульсирует тревога. Миссис Григгс стояла у плиты в фартуке с жёлтыми пятнами и выцветшими оборками. На столе уже ждали глубокие тарелки с кашей, дымился чайник, а рядом, на большой тарелке, лежали золотистые оладьи, от которых шёл едва уловимый аромат ванили и жареного масла.

– Ты чего, будто мышь увидела, – буркнула она, не оборачиваясь. – Завтрак не укусит. Присаживайся, всё уже на столе, – добавила она, снимая очередную горячую оладью со сковороды. – Я сейчас отойду, позову всех к завтраку.

Я кивнула, будто это был ответ, и прошла к столу. На стуле у окна уже сидела Беа. Она, опустив голову, долго размешивала ложкой кашу, не притрагиваясь к еде. Когда я подошла, она подняла на меня свой единственный живой глаз.

– Ты выглядишь усталой, – сказала она, не спрашивая, а утверждая. – Или тебе снилось она.

Я замерла, и сердце дало короткий скачок. Я села рядом, чувствуя, как под столешницей дрожат колени. Между нами повисла длинная, густая пауза, наполненная тем, что не сказать сразу.

– Я… – начала я, но слова тут же застряли в горле. Мне казалось, стоит только произнести это вслух, и всё станет ещё страшнее. – Я спряталась… и она исчезла, – выдохнула я, сбиваясь. – Она… хотела сделать меня гладкой.

Беа склонила голову чуть ближе.

– Только не вздумай плакать, – тихо сказала она, внимательно глядя мне в глаза. – Ей нравится, когда мы боимся. Швея словно подпитывается этим страхом, становится сильнее, если кто-то дрожит.

– Там была Лиззи… – я сглотнула, стараясь говорить спокойно, но голос всё равно дрожал. – Вчера она лежала возле моей подушки, а сегодня утром исчезла. Но… я видела её в детской комнате… Она была такая же, как я.

Беа быстро огляделась, затем понизила голос:

– В смысле живая?

– Да, – я опустила взгляд, сжала кулаки. – Это ведь не просто сон, да?

Беа задержала на мне взгляд, её глаза были твёрдыми, спокойными, почти тяжёлыми.

– А ты как думаешь?

Я отвела глаза, не сразу найдя, что ответить, и впервые поняла, что у Беа за плечами тоже что-то было. Она знала больше, чем говорила.

В этот момент на кухне послышались шаги. В дверях появилась миссис Григгс, за ней шёл мистер Гросс, с испачканными землёй руками, и мама, со слегка растрёпанными волосами.

– Всё, собирайтесь за стол, – сказала миссис Григгс, быстро оглядывая нас, будто считала по головам.

Мистер Гросс молча занял место у края стола, и только кивнул мне. Мама села напротив, бросив короткий взгляд на моё лицо.

– Всё в порядке, Алиса? – тихо спросила она.

– Да, просто не выспалась, – пробормотала я, отводя взгляд.

Григгс подняла крышку с кастрюли, выпустив новый клуб пара:

– Ешьте, пока горячее, – сказала она, поправляя хлеб на краю стола.

Мы молча ели несколько минут. Мама, не отрываясь от чашки, вдруг спросила:

– Скажите, миссис Григгс, а как давно вы здесь живёте?

Григгс посмотрела на маму, медленно отодвигая от себя тарелку. Она выглядела спокойной, но в голосе чувствовалось напряжение:

– Дом принадлежал моей семье много лет. Раньше это был большой пансион для детей. Его построил мой прадед, потом дом перешёл к моему деду, затем к отцу, а теперь и ко мне… Я выросла здесь, а после смерти родителей осталась следить за домом.

Мистер Гросс тихо добавил, не отрываясь от чая:

– Дом любит, когда в нём живут дети. Даже если их немного.

Я подняла глаза и чуть смущённо спросила:

– А сколько этому дому лет?

– Больше двухсот, – ответила Григгс с уверенностью.

Я кивнула, не зная, что сказать дальше, и слабо улыбнулась, чтобы не повисла пауза:

– Наверное, тут было весело?

Мистер Гросс чуть усмехнулся, глядя в чашку:

– Бывало по-разному.

Мне показалось, что за этими словами что-то скрывается, и через несколько секунд я тихо спросила:

– А почему пансионат закрылся?

Садовник отвёл взгляд, медленно покрутил ложку в чашке и начал:

– Родители стали…

Григгс вдруг незаметно толкнула его локтем, перебила мягко, но твёрдо:

– Учителя ушли. Детей стало меньше, да и времена изменились, – спокойно сказала она.

В столовой повисла лёгкая неловкость. Некоторое время никто не решался заговорить. Мама первой нарушила молчание, повернувшись ко мне:

– Алиса, я сегодня хочу сделать стирку. Поможешь мне?

– Да, конечно, – сказала я чуть рассеянно, но всё же кивнула.

После трапезы я поднялась из-за стола, сжала пальцы на скатерти и вышла в коридор. Некоторое время стояла, слушая, как за дверью гудят голоса, стучит вода в раковине, кто-то передвигает чашки.

Библиотека находилась на втором этаже, за старой аркой, покрытой паутиной и запахом старого лака. Я медленно прошла вдоль полок, разглядывая корешки книг, пока не заметила в дальнем углу светлую голову. Там, почти скрытая за массивным стеллажом, сидела девочка. Аккуратно причёсанные волосы, розовое платье, на тонких руках – чёрные перчатки. Перед ней на столе стояла открытая шкатулка, внутри которой лежала фарфоровая кукла.