Записки Homo existier

Rod Gidber

Записки Homo existier

Предисловие

Я решил написать простое изложение себя самого в каждодневном себявидении, куда можно включить в качестве развернутого содержания все то, что человек может видеть вокруг себя, чувствовать в себе, понимать и представлять вовне. Длительность будет равняться одному астрономическому году. Это своеобразный дневник, пригодный, например, не считая меня самого, для какого-нибудь инопланетянина, чтобы он смог иметь более или менее полное представление о homo existier (человек существующий). Последнее выражение не совсем корректно, поскольку в бинарной номенклатуре К. Линнея принято оба слова писать на латинском языке. Но следует учитывать, что каждое из этих слов, относясь к различным культурным пластам, способствует связи времен, соединяя между собой наиболее существенные символы своих эпох. Я сказал «для меня самого» потому, что каждодневное и правдоподобное описание обязывает меня быть целеустремленным и способным держать слово, данное самому себе. Но, как бы мне ни было трудно держать слово, данное предприятие (слишком громко сказано), может кое в чем покрыть издержки, какие мне представляется вложить в это дело. Я имею в виду пользу, какую я могу получить по завершении этой работы. Например, я буду более организованным, постараюсь более не напиваться до беспамятства, ибо тогда я нарушу данное самому себе обещание писать каждый день; я смогу определить те дни недели, месяца и даже времен года, когда мне больше всего захочется работать и соответственно меньше всего хандрить. Это, как говорят, связано с влиянием либо солнечной активности, либо со сменой фаз луны, либо расположением земли относительно звезд и других планет, либо физиологическими процессами, либо, наконец, со всеми этими явлениями вместе взятыми. Насколько я знаю, для каждого конкретного человека астрологами составляется его личный, так называемый, гороскоп. Но так как астрология вещь весьма сомнительная, то нет ничего лучшего, чем каждодневное наблюдение над своим самочувствием, хотя бы в течение одного года, когда наша планета под названием Земля совершает один полный оборот вокруг нашей звезды под названием Солнце, расположенном в одном из бесчисленных звездных скоплений, называемом Млечным Путем. Обособленное скопление звезд в космическом пространстве люди на нашей планете называют галактикой.

По правде говоря, человека не может всерьез интересовать инопланетное существо, которого никто и никогда не видел. Здесь я, пожалуй, слукавил. Но я должен сказать в свое оправдание следующее: я с самого начала сказал, что буду писать то, что чувствую и представляю. Это значит, что мне показалось, будто мой дневник более всего подходит для инопланетянина, решившего в один прекрасный день узнать духовный или психологический портрет человека, коренного обитателя этой планеты и единственного вида местной фауны, наделенного сознанием. Более того, надо иметь в виду, что я пишу на русском языке, которого я причисляю к одному из наиболее чувственных форм из мира человеческих языков, на котором написаны выдающиеся литературные произведения, а они, как известно, наполнены чувствами, точнее говоря, психологическими и ментальными составляющими человека.

С одинаковым успехом можно было бы сказать, что все здесь написанное будет интересно какому-нибудь жителю Африки или Южной Америки, поскольку мы все еще слишком далеки друг от друга. Иногда кажется, что мы удалены друг от друга не только в пространстве, но и во времени. Возможно, что так оно и есть, поскольку, согласно одной знаменитой физической теории, пространство и время суть одно неразрывное целое. Так вот, я житель северной страны под названием Россия, где четко можно различать четыре сезона или времен года – весну, лето, осень и зиму. В отличие от Африки или экваториальных районов Южной Америки, мы можем наблюдать у себя не только оскудение жизни, когда все лиственные деревья к осени сбрасывают с себя листву, но и почти полное ее угасание, когда уже не услышишь в лесу ни одного жужжания насекомого, и не увидишь ни одного цветущего растения. Но это означает только, что часть природы уснула до весны. Впрочем, у каждого времени года своя неповторимая прелесть.

В мое описание будут входить не только незначительные фенологические наблюдения над природными явлениями нашего края, но, главным образом, мое внутреннее состояние, характеризуемое моим духовным обликом, которому далеко уже не двадцать лет. Для мужчины такого возраста многое может показаться установившимся, не говоря уже о том, что многое может быть безвозвратно утерянным. Хотя есть такое хорошее высказывание, что никогда не поздно стать тем, кем бы ты хотел стать, но подходящее время для многих дел, возможно, осталось позади. Человеку не свойственно долго горевать над прошлым, над утраченными иллюзиями, а может и упущенными возможностями. Я полагаю, что это происходит оттого, что вся его «настоящая» жизнь состоится в ином мире, но сегодняшняя его жизнь, привязанная к данному моменту не менее важна, поскольку она подготавливает его будущее. С данной точкой зрения, я думаю, может согласиться лишь ничтожное количество людей. Как ни странно, но это меня меньше всего беспокоит, так как с возрастом человек начинает понимать и воспринимать свой собственный путь, отличный от остальных и не страдать больше от осознания этого отличия. Вероятно, это означает, что ты набрел на свою, только тебе предназначенную колею. В этом есть своеобразное успокоение духа, как будто он, наконец, действительно нашел свою дорогу.

Но это не значит, что я окончательно и бесповоротно определился в своем оставшемся будущем. Напротив, я еще не созрел для того, чтобы «пройти путь твари, которая принимает творение» (М. Бубер). Больше всего меня беспокоят вопросы нравственного характера. Человек, сведущий в мировой культуре, может предположить, что это связано с языком, на котором ведется повествование, так как общеизвестно, что русскоязычные авторы в большинстве своем тяготели к проявлениям человеческой нравственности или, лучше сказать, духовности вообще. Достаточно вспомнить таких писателей как Ф.М. Достоевский и Л.Н. Толстой, чтобы прийти к убеждению, что русский язык сам по себе производит грамматические конструкции с явно выраженной направленностью из центра субъекта и, по-видимому, весь его синтаксис ориентирован на использование в выражениях или этого внутреннего беспокойства, или в каких-то поисках самого себя в межличностном общении, что, в конечном счете, сводится к специфическому вопрошанию на темы нравственности. В истории русской философии почти нельзя найти философа, за исключением, может быть, Н.О. Лосского, который не был бы целиком поглощен страстным желанием постижения духовности человека. Понятие духовности – это еще одна отличительная черта и приверженность некоторой образованной части русскоязычного общества, если их выделять по общему восприятию истории философии, литературы и культуры в целом. Точнее сказать – это, органически присущая русскому языку, семантическая единица-понятие. Конечно, постичь духовность как таковую вряд ли возможно, но здесь имеется в виду само кредо, смысл жизни человека, неустанно ищущего и идущего в этом направлении. Чтобы не сложилось впечатление, будто все вопросы, связанные с проявлениями нравственности, или что вообще само понятие «нравственность» существует лишь в среде русского языка, я процитирую Аристотеля, человека далекой античности, для которых, как полагают, не существовало даже понятия стыда: «Кто двигается вперед в знании, но отстает в нравственности, тот более идет назад, чем вперед». В дальнейшем я буду часто возвращаться к этому, так как мое последнее убеждение как раз связано с тем, что человек живет на этом свете только потому, что он каким-то образом призван к нравственному самоусовершенствованию. Но мое понимание нравственности несколько шире. В понятие нравственность я вкладываю не только те его аспекты, так или иначе возникающие в процессе взаимодействия людей друг с другом и обществом, но и любая возникающая ситуация, требующая от человека проявления его духовного облика, также может быть причислена к фактам нравственного характера. К примеру, отношение к работе и окружающей нас природе, – как одушевленной, так и безмолвной.

Все сказанное выше может быть зачеркнуто как нечто, что не соответствует правде. Это русское слово было очень популярно до сегодняшнего дня. В девятнадцатом веке славянофилы сделали его центральным понятием своей идеологии или даже идентификацией русского духа. В отличие от западной «истины», «правду» неотступно сопровождала нравственность. Если истина способна существовать независимо от человека, то русская правда не просто зависима от понимания каких-то конкретных человеческих свойств, но зависима именно по-русски понимаемых свойств, будь они и на самом деле таковыми или только желаемыми быть. Суть такова, что правда находится в частной собственности только русского человека. Поэтому я могу сказать, что моя правда не соответствует моему внутреннему пониманию должного. Дабы моя попытка объяснения того, что именно мне не нравится в написанном не превращалась в бесконечный монолог, я должен выразить это при помощи пары слов: невозможно объять необъятное. Поскольку все написанное здесь не является описанием какой-либо законченной предметной области, а является отражением постоянно текучего внутреннего состояния, то я оставляю за собой право употребления противоречивых предложений относительно одних и тех же понятий, незавершенность и человеческий оттенок которых очевиден, за исключением разве что показаний термометра. Слова сами по себе не несут какой-либо истины и очень редко могут быть наполнены смыслом. Я считаю, что мир слов и мир мыслей (истинных мыслей) находятся по разные стороны и очень редко кому-либо выпадает счастье их соединить вместе.

07.11.06. С этого дня я начинаю воплощать мое намерение в жизнь. Кому-либо покажется, что процесс письма трудно назвать жизнью. В некоторой степени это правда. Просто с недавних пор я пришел к убеждению, что письмо представляет собой вторичный способ материализации идей. Или, лучше сказать, просто другой способ, не худший и не лучший, но, может быть, более легкий. Возможно, поэтому большинство вполне нормальных и здоровых людей всегда с некоторым пренебрежением относится к тем, кто читает книжки или что-то пишет. А.П.Чехов при каждом удобном случае заставлял обнаружиться этому сарказму в словах и во всем облике типа, ехидно бросавшего слова человеку, который, при первом же взгляде на него, вовсе не казался писателем, но говорившему достаточно было того, что он чувствовал в нем свою противоположность, давно уже подавленную в себе: «…мне нужны механики, слесаря, землекопы, столяры, колодезники, а ведь все вы можете только сидеть и писать, больше ничего! Все вы писатели!». Это всегда меня раздражало, так как я, понимая их непонимания и все же чувствуя свою неоправданную виновность, не мог никому доказать, что читать или писать, такой же труд, как, например, копать картошку. Грубо говоря, они ни во что не ставят умственный труд. Даже не в этом дело. Скорее всего, они мысленно сравнивают результаты двух видов работы – с одной стороны тяжелый физический труд, а с другой – тихое бормотание в теплой и уютной комнате. В первом случае суровая действительность, а во втором – пустые мечты и игра слов. Человеку, познавшему все нелицеприятности «настоящей» жизни, трудно понять человека, для которого, наоборот, «настоящая» жизнь видится только в дебрях околокнижного мира. В данный момент ясно одно: тот, кто утверждает, как в недавние героические времена, что истинная жизнь находится где-то в гуще громыхающих новостроек или на колхозном поле, впадает в такое же заблуждение, как и тот, чьи мечты о далеких странах или страстное желание стать какой-либо знаменитостью вынесены на поверхность жизни лишь злобой дня. Местонахождение настоящей жизни никто до сих пор, к сожалению, не нашел или же еще не вычислил. Так называемое равноправие между физическим и умственным трудом, о котором говорилось в советских учебниках, по-видимому, из той же «оперы», что и научный коммунизм. Правда, в слове «равноправие» сквозит глубина, несмотря на слишком оторванную от жизни идеологию. Понятие «жизнь» почти такое же незавершенное, как и сам человек. Ни о чем нельзя судить с уверенностью, пока оно не завершено. Лишь с высоты времени процесс чей-либо жизни оформляется в нечто законченное и пропитанное изначальной осмысленностью, хотя могло быть и по-другому. Вот и относительно высказывания Ф. Кафки можно заключить, что оно существенное в самом себе, поскольку оно принадлежит именно Кафке: «Когда в моем организме прояснилось, что писание было самой продуктивной ориентацией моей натуры, все устремилось в этом направлении».

08.11.06. Сегодня вечером после работы, мы с одним «товарищем» решили пропустить по бокалу разливного пива. Это банальное во всех отношениях явление не стоит того, чтобы упоминать о нем. Но за этим кроется достаточно сильное влияние на мое состояние рабочего окружения. Моя работа заключается в каждодневном преодолении стыда. Я должен был бы по всем правилам заявить, что все написанное здесь является следствием моего жизненного пути, или, хотя бы, теперешнего трудного положения. Это верно, но в то же самое время оно неверно. Наша жизнь не может быть разделена на какие-то чуждые друг другу части, и поэтому я не вывожу нынешнее мое положение из тех жизненных неурядиц, которые выпали на мою долю, скажем, за последние полтора года. Здесь очень кстати упомянуть о книге, которая может быть названа, помимо «Книга книг», еще как «Человеческая реальность». Я имею в виду Библию. Хочу сразу предупредить, что я не отношу себя ни к какой секте, и я очень далек от того, чтобы навязывать кому-либо свое мнение. Так вот, эта Книга как будто постоянно находится в движении, в ней все так же мерещится искаженное лицо Авраама, переходящее от страха и отчаяния к смиренному спокойствию, и тысячелетия наваливаются на человека вперемежку с костями и кровью сотен и тысяч убиенных. На самом деле вся эта неимоверная разрушительная сила падает на плечи Христа, с тем, чтобы в душах людей окончательно не исчезли жалкие остатки надежды на будущую Жизнь. Каково это не потерять надежду и веру, показывает нам вся последующая и не менее кровавая история человечества. Была ли бы у нас альтернативная история, не будь Иисуса Христа? Люди в этой связи обращаются к интерпретации апокалипсиса. Как-то Мераб Мамардашвили в одном из своих книг говорил о том, что апокалипсис это не конкретное время наступления катастрофы, а что-то, что может случиться в каждый момент. Возможно, что в человеческой жизни нет никакого устойчивого промежутка. На каждом промежутке, каким бы он ни казался безоблачным, может случиться полный провал. Чтобы прийти к такому выводу, надо узнать истоки и путь человека, а это может занять другую целую жизнь. Обычно у философов, да и не только, берут одну или несколько цитат, которыми, как будто, они исчерпываются. Это говорит о том, что время жизни человека в целом ни в какие ворота не лезет. Только биографы могут всю свою жизнь посвятить описанию другой жизни. Нужно прожить достаточное время, чтобы отождествиться с другой жизнью. Для нас в данный момент достаточно того, что мы знаем начало и конец. Одним из возможных концов в интерпретации апокалипсиса Мамардашвили, является его выражение: нужно жить так, чтобы в каждую минуту быть готовым к смерти. Интересно отметить, что люди и среди них более всего философы, сравнительно легко обращаются с «вещами», смысл и настоящая суть которых кажется абсолютно невообразимой. Единственное, что есть настоящего во всем этом – это его словесная конструкция, каким-то образом доходящая до нас и заставляющая встрепенуться или наше сердце, или наше воображение. Атеисты, которые запросто могли жонглировать богами, не испытывая к ним никакого уважения и трепета, теперь уже не вызывают в нас восхищения, но к их несомненному словесному мастерству, с точки зрения нашего восприятия, теперь уже примешиваются другие вкусы и другие не менее досадные обстоятельства. М. Горький в своих воспоминаниях о Л.Н. Толстом упоминает Иисуса Христа, где он говорит о Нем как об обычном человеке и притом не самым лестным образом. Он пишет также об Г.Х. Андерсене, говоря, что он был распутным человеком, а Э. Рязанов, напротив, уже в наше время представляет его зрителю как человека крайне тяжелой судьбы и не то чтобы распутником, но и вовсе девственником. Правда, М. Горький делает акцент на его одиночестве, а это качество намного глубже сидит в человеке, подобно архетипу, и вероятно прозорливый пролетарский писатель усмотрел его в сказках Г.Х. Андерсена. Многим бы хотелось знать, что на самом деле находится за нашими словами. Х.Л. Борхес, один из тех, чья жизнь была посвящена слову и коллекционированию мыслей, с такой же легкостью мог оперировать выражениями, назначение и цель которых выходили за пределы этого мира, но, поскольку он был убежден, что за ними пустота, он, вероятно, долго не останавливался на них. Его следующее выражение, по всей видимости, импонировало ему в силу его посюсторонности и какой-то легкости для земного человека: «Для Сведенборга, как и для Беме, небо и преисподняя – это не пенитенциарное или благотворительное заведение, но состояния, свободно обретаемые человеком».

09.11.06. Сегодня я снова хотел поговорить об отличии физического труда от труда умственного. Хорошо уже то, что мы в том и в другом случае называем их разновидностями труда. Если умственный труд тоже относится к труду, то нам остается только обрести себя в этом труде, почувствовать его так же, как мы можем почувствовать в своих руках стойкое древко лопаты. Стоит заметить, что толстая мозоль на ладонях крестьянина не отдаляет его от непосредственного чувства лопаты или топора, но способствует к еще более тесному сближению. Возможно, корень проблемы заключается именно в этом: рукоятка лопаты или топор способны дать знать о себе с намного большей силой, чем владение ходом мыслей или умением к красочному письменному живописанию. В первом случае человек имеет дело непосредственно с реальностью, она присутствует здесь и сейчас, в то время как в размышлениях или письме происходит всего лишь предподготовка к встрече с реальностью. Мне кажется, что человек изначально был подготовлен, точнее, предназначен к самым суровым испытаниям. А разве можно говорить о суровости и непосильности труда, когда ты сидишь в удобном кабинете, в окружении всего того, о чем человек может только мечтать. В наше время, правда, человек сталкивается уже не с первоначальной природой, а, с так называемой, вторичной или созданной природой. С моей точки зрения сущность отношений между двумя группами людей, относящих себя к работникам физического и умственного труда соответственно, нисколько не изменилось, если не сказать, что противостояние приняло несколько иную форму. Сколько времени утекло с тех пор, когда Декарт задумывался о реальности, когда сомневался в своем собственном существовании. Но, как ни странно, уверенность в своем существовании он вывел исходя не из природы, не из ощущения холодного лезвия ножа, а почувствовав остроту своего же мышления. Это может говорить только о том, что мышление всегда первично, но эту первичность могут почувствовать лишь великие люди, в то время как остальные живут, основываясь на земном, природном чувстве.

10.11.06. Вот уже несколько дней стоит теплая погода. Для середины ноября это несколько необычно. Два дня шел снег, в течение которого земля успела покрыться снегом толщиной в пять сантиметров, а потом в течение ночи все растаяло, так как всю ночь лил дождь. Сегодня день напоминает собой начало октября, если только не смотреть на деревья. Небо и запах природы, мне кажется, несколько отстали от своего времени. В сущности, мне нравится любая погода, за исключением, пожалуй, очень сильных морозных дней. В такую погоду не согревает даже водка. Трудно себе представить, когда мороз дает о себе знать независимо от количества выпитой водки. В остальные дни, когда тебе слишком тягостно присутствие собственного сознания, закованного в твое тело, ты можешь влиться в общий дух при помощи обыкновенной жидкости. Следует сказать, что я вовсе не сторонник любителей выпить. Я могу позволить себе принять на грудь только тогда, когда есть возможность выйти на улицу. Думаю, я могу объяснить самому себе такую привычку. Во-первых, меня вовсе не тяготит одиночество, и поэтому я могу оставаться со своим сознанием наедине сколько угодно долго. Другое дело, когда приходится выходить на улицу. Там требуется совсем другая установка. Твой дух должен общаться с другими, чтобы не почувствовать себя ущербным, он должен не прятаться, а выйти навстречу. Но чтобы осуществить это, таким людям как я мешает сознание, которое слишком рассудочно, или, идеально. Идеально не в смысле совершенства, а в смысле противоположности чувственного. Водка – это то средство, которое обманывает сознание, давая возможность первобытному инстинкту приобщиться к себе подобным. Правда, я не знаю, что именно является причиной раскованности: или освобождающийся дух, или темное Оно Фрейда, вынырнувшее из глубин, пока сознание временно отвлеклось от своих обязанностей. Пожалуй, здесь уместнее было бы воспользоваться теорией К. Юнга с его коллективной бессознательностью и архетипами. Этот маленький пример показывает, сколько неточностей, противоречий и неоднозначностей содержит в себе язык. (Здесь я должен признаться, что многое из того, что написано человеком истинного, написано по-разному, но при более вдумчивом проникновении в смысл написанного выясняется, что речь идет об одном и том же. Но «истина», ради которой все это проделывается, снова приводит человека на первоначальный путь вопрошания и сомнения, за исключением тех, к кому она сама не возжелает прийти и проявить себя). Мы как будто ходим около неизвестного, неизреченного, постоянно меняющегося и пытаемся запечатлеть это нечто при помощи слов языка, о происхождении которого нам также доподлинно ничего не известно. Говорят, например, о духе времени, национальном духе и о том Духе, который задумал все наше бытие и к которому мы когда-нибудь возвратимся или что-то в этом роде. Абсолютное большинство слов и понятий остаются для человека вне поля его понимания и естественного усвоения. Особенно это касается духовного мира, где слова, обозначающие какие-то сущности и человеческая реальность, никак не увязываются в повседневность, не становятся одним связным целым. Конечно, многое зависит от контекста и в каждом новом случае одно и то же понятие вполне оправдывает свое употребление. Серьезное и вдумчивое отношение ко всякой вещи непременно избавляет от всяких неточностей и противоречий. Однако это очень не просто. Поэтому проще выпить и забыться, влиться в одно большое целое. Жизнь человечества в целом есть не только природное явление, а необходимый элемент в какой-то сложной игре. Мы смотрим на мир своими глазами и думаем, что он такой, каким мы его видим. В сущности, вся наша земная наука исходит из этого. А между тем, ни одно положение науки не копирует действительность, а принимает ее как приближенный вариант или идеализацию. В любом случае, действительность, если даже сравнивают ее с идеализацией, остается такой же идеализацией, с той лишь разницей, что она еще более усовершенствована в сторону идеализации.

11.11.06. Сегодня я уже начинаю находить в своем занятии некоторую силу трения. Это обычное явление, которое теперь уже почти не действует на меня, так как я, к счастью, прошел тот жизненный этап, когда от чувства неудовлетворенности можно забросить какое угодно занятие. То, чем я сейчас занимаюсь, можно назвать сентиментализмом, но даже это обидное для мужчины слово, кажется, не сможет сломить меня. Сейчас я попытаюсь обрисовать мое желание, то, чего я добиваюсь от самого себя. А занимаюсь я тем, чем занимается большинство пишущих людей, а именно, пытаюсь выразить в письме нечто осмысленное, чтобы получить от этого внутреннее удовлетворение, так как, прежде всего, я должен доверять своему внутреннему чувству. Об этом много писали. Приведу лишь некоторые имена: Сомерсет Моэм, Гюстаф Флобер, Андре Моруа, Грэм Грин, Стефан Цвейг, Жан-Поль Сартр и т. д. Это самые знаменитые писатели недавнего прошлого, которых непременно использовали в качестве учебного материала для подражания, их метод и манера письма выставлялся как эталон или трамплин для вновь прибывающих. Список этот можно было бы дополнить еще двумя или тремя дюжинами не менее знаменитых писателей, не говоря уже о тех писателях, которые специально занимаются исследованием писательского труда. Более того, каждый писатель найдет время, чтобы в той или иной мере, кратко, мимоходом, либо пространно и с намерением поучать, в мемуарах или в эссе запечатлеть свой опыт постижения этого «нелегкого» вида ремесла (например, из современных М. Веллер). Если допустить, что я занимаюсь работой, то эту работу я должен делать как можно лучше, довести ее до филигранности. Если я занимаюсь сельским хозяйством, то мое поле должно быть в полном убранстве, оно должно приносить мне прибыль, то есть, я должен получать к осени в несколько раз больше урожая, чем я потратил весной при посадке. Но самое главное, что не дает человеку истощиться – это развитие в себе неподдельного интереса к данному труду. Только в этом случае можно рассчитывать на развитие и процветание. В этом случае, мне кажется, даже внешние разрушающие силы не смогут сломить дух увлеченности. Это первое, и оно больше подходит для характеристики труда писателя. Труд этот зиждется не на первичной природе, а целиком рассчитан для использования в культурном слое, точнее говоря, он предназначен для промежуточного производства человеческого общества. Приведу слова Сомерсета Моэма, простой и ясный смысл которых как нельзя лучше подходят для того, чтобы прояснить ситуацию: «После долгих размышлений я решил, что мне следует стремиться к ясности, простоте и благозвучанию. Порядок, в котором перечислены эти качества, отражает степень значения, какое я им придавал». Но само собою понятно, что писать ясно, просто и благозвучно не имеет никакого смысла, если они, т. е. слова, не несут на себе стоящей мысли или художественного изображения. В этом заключается вторая проблема. Облечь мысли в красивые выражения удавалось немногим, а если удавалось, то это стоило большого труда. Известно, что А. Шопенгауэр удачно сочетал и изящество выражений, и оригинальность мыслей. Автора «Заката Европы», по словам К. Свасъяна, переполняли мысли, но он мучительно страдал от необходимости выразить все это на бумаге. Таким образом, труд человека, связанного с писательской работой должен сочетать в себе и заботу о языке, и при этом не быть голословным. Я не говорю о том, что работать в поле может каждый и в любое время, а быть или не быть писателем зависит не только от нас, но и от того, снизойдут к нам нужные мысли или нет. Вдохновение, муза, гений – это имена рождающихся симбиозов, то есть таких же людей, как и все мы, но становящихся достойными второй своей половины только в награду за бескорыстное служение тому или иному делу, где искусство выступает не самоназванием области человеческой деятельности, а качеством человека. Справедливо сказано, что гений на девяносто девять процентов состоит из изнуряющего труда и только на один процент из вдохновения, хотя здесь чувствуется некоторое смешение понятий, поскольку гений уже подразумевает в себе самую вдохновенную деятельность. Вдохновения самого по себе не бывает, оно приходит в процессе приближения к настоящему, если не сказать, истине. Вдохновение для поэта, все равно что благодать для верующего. Простому человеку то и другое представляются эфемерными понятиями, выдумками людей, далеких от насущно-земного. Но люди сведущие могут узреть во всем этом намного больше, чем просто обманчивое чувство внутреннего удовлетворения, хотя это последнее при надлежащем воспитании может стать истинным индикатором того, что человек вступил на правильный путь. Вдохновение и благодать – это каналы, через которые отдельный человеческий дух приобщается к подлинному. В таком случае, всякий труд, как физический, так и умственный принимает онтологический характер и не зависит только от превратностей социального устройства, где работа может быть понята чисто условно. Что касается вопроса о равноправии разных видов занятий, то именно он все еще привязан к социальному статусу, сохраняющему силу благодаря привязанности людей к природному. Однако, скажете вы, никто еще до сих пор не становился по собственному желанию профессиональным посудомойщиком. И будете правы. Здесь следует обратить внимание на выражение «по собственному желанию». Человек стремится к большему, даже если он по собственному желанию и вопреки нашему (моему) утверждению, все-таки решил заняться этим делом. В одном случае это может быть временным затруднением, что рано или поздно прекратится, а в другом – целенаправленной деятельностью, что предполагает, по-видимому, создание некой индустрии по качественной и быстрой мойке использованной посуды.