Лира, Басня и Фортуна

Александр Посохов

Лира, Басня и Фортуна

Лирика баснописца

Ну, вот не лирик я, поймите,

По сотворению стихов.

Достал вас баснями, уймите,

Уняться сам я не готов.

Гляжу на звёздные поляны,

На золотые миражи,

А в голове всё обезьяны,

Коровы, змеи и ежи.

Медведи, лошади, лягушки,

Лисицы, зайцы, барсуки,

Собаки, волки, овцы, хрюшки,

Павлины, гуси, индюки.

Вороны, дятлы, попугаи,

Пингвины, голуби, орлы,

И эти, чья судьба такая –

Быть вечно глупыми – ослы.

Слоны, так те, ломая кроны,

В любую басню сами прут.

За ними львы, надев короны,

Туда же царственно идут.

С такими верными друзьями,

С такой компанией зверей

Смеяться я могу годами

Над недостатками людей.

* * *

Глухарь-баснописец

Глухарь явился к Журавлю,

Тот был издателем, и говорит:

– Я басни Филина люблю

И знаю.

Но кто-то ж и сейчас творит.

Я тоже вот давно их сочиняю

И про лисиц, и про ворон.

– Зачем?

Ведь всё равно, как он,

Писать ты никогда не сможешь.

– И что ж?

– Ну как ты, глупый, не поймёшь.

Он эталон,

Известный всем.

Тебя с ним рядом не положишь.

Поэтому, глухой,

Лети домой.

Один великий баснописец есть

И хватит!

––

Кстати,

Вчера у нас в столице здесь

Кого-то памятной доской прибило.

Правда, было.

* * *

Ряд слов

«Быть может» –

Простая расстановка слов,

А сердце чувствует любовь.

«Этого дня вдохновение» –

Связь без экспрессии,

А сердце чувствует поэзию.

«Родина моя» –

Обыденнее некуда по ряду,

А сердце чувствует отраду.

«Поэта на смерть» –

Бессмысленная очерёдность,

И сердце остаётся чёрствым.

О чём слова нам говорят,

Таит их ряд.

* * *

Дураки

Я, было, в зеркале увидя образ свой,

Тихохонько Крылова толк рукой:

«Смотрите, говорю, учитель мой,

Что это там за рожа с басней «Дураки»?

Я удавился бы с тоски,

Когда бы сочинил такую ахинею,

Ещё и в интернет бы вышел с нею.

А ведь, признайтесь, нынче есть

Из баснописцев дураков пять-шесть,

Я даже их могу по пальцам перечесть».

«Чем дураков считать трудиться,

Не лучше ль на себя оборотиться?»

Крылов мне отвечал.

Но сей совет лишь попусту пропал.

––

Таких примеров много в мире,

Никто не любит узнавать себя в сатире.

Вот Климыч сочинил дурацкий стих,

Все говорят ему, стихи не пишут так.

А он кивает на Петра и на других:

Что, мол, не я ж один такой дурак.

* * *

Строфа и рифма

Сидит поэт, сидит,

Не спит.

Пред ним тетрадный лист

И авторучка.

А за окном Луна и тучка,

Фонарь и мотылёк –

Пейзаж лирический.

Напряг он ум свой поэтический,

Да всё не впрок.

Остался лист тетрадный чист.

«Чего я зря сижу,

Ума не приложу?

Пойду-ка лучше в ванне полежу».

Водичка тёплая, журчащая,

Лафа!

А вот и рифма подходящая,

И первая строфа

О тучке, о Луне…

––

Сия история, друзья, о том,

Что не рождается стих за столом.

Поэзия ума является обманной,

Душа творит, увы, лишь в ванной.

Ну, может быть, ещё во сне.

* * *

Вертлявый писатель

Решив писателем вдруг стать,

Лохматый дед достал тетрадь

И сел за стол на кухне.

«Колени-то чего опухли?»

Погладил, помассировал, потёр.

Встал, форточку открыл.

Сел, взял авторучку,

Изобразил большую закорючку.

Встал, закурил.

«А что ж вначале написать,

Роман или рассказ?

Схожу-ка лучше я на двор,

Подумаю и причешусь как раз».

Вернулся, сел.

«А где-то у меня была халва?»

Встал, отыскал, поел.

И снова сел.

«Творить на сквозняке негоже!»

Встал, форточку закрыл,

Тулуп надел.

«А то чего-то мёрзну».

––

Мораль сей басни такова:

Рождённый ёрзать,

Писать не может.

* * *

Поэт и Боты

Себя давно

Свободной птицей представляя,

В окно

Смотрел поэт,

Ворон считая.

Уж много лет

Он не имел другой работы.

Боты

Сушились тут же на окне.

И говорят они вдруг тихо, сухо:

«Не птица ты, поэт, а муха.

Летаешь с нею наравне,

От койки и окна – к буфету,

А от буфета – к туалету».

* * *

Памфлет и Притча

Случается –

Отправились в дорогу разом

Памфлет и Притча.

Памфлет орёт,

Клеймит, ругается,

Пугает всех сарказмом,

Издевается,

Упрёками наотмашь бьёт.

А Притча рядышком идёт

Задумчиво, прилично,

Поклоны раздаёт,

Подсказывает, учит, улыбается.

Год вместе шли, устал Памфлет,

Ни сил, ни голоса уж нет.

И говорит он, издыхая:

– Похоже, дальше мне никак.

– Ну что ж! –

Сказала Притча тут в ответ. –

Большую жизнь не проживёшь,

Всё время злясь, ворча и хая.

А у меня судьба иная –

На века.

* * *

Признание

Едва

Смогли узнать друг друга два

Товарища – так сильно сдали.

– Пойдёшь?

– Пойдём.

Поковыляли.

Пришли, расположились, взяли.

И потекла живая речь.

– Однажды выложил я печь,

Такую печь, что до сих пор

Меня там помнят.

Да, Егор.

Работал я и печником.

– А что потом?

– Потом я был массовиком

Потехи ради.

– Вот не подумал бы, Аркадий.

– Потом с тоски преподавал,

Афиши в клубе рисовал,

Тайгу валил,

Дома рубил,

В кино работал,

Крыши крыл,

Китов ловил,

Баранов брил,

Огонь тушил,

Костюмы шил,

Играл в оркестре на трубе,

Таскал диваны на себе,

Был массажистом в финской бане,

Брал чаевые в ресторане,

Фотографировал,

Доил,

Полы паркетные стелил,

Потом работал в профсоюзе,

Потом выделывал на пузе

В каком-то цирке номера,

Давал и уголь на-гора.

Потом писать пришла пора.

– Да, необъятно как-то очень.

Но больше всё ты был рабочим.

А вот начальником ты был?

– Был я этим, правда, был.

В одном

Совете областном.

– А был ли ты парашютистом?

– Был.

– А журналистом?

– Был.

– А?..

– Был.

– Так кем же не был ты?

– Специалистом.

* * *

Конфуз

Пёс пудель Бим

Был страсть любим

В среде ценителей от Бога.

Он рисовал давно и много,

Имел и звания и фонд.

Им восторгался весь бомонд

В Москве, в Париже, в Праге, в Риме.

В энциклопедии о Биме

Была аж целая статья.

Житья

Такого псам другим

Желал от сердца славный Бим.

И тут-то с ним,

Уже седым,