Собрание произведений. Том I

Его смерть была основным событием в его жизни. Таким же, как поэзия, детство, Россия и еврейство, любовь, друзья и веселье. Родом он был из рая, который находился где-то поблизости от смерти. Хотя прожил он всю свою жизнь в Ленинграде. Из своих тридцати одного года двадцать пять лет он писал стихи, двенадцать лет мы прожили вместе в огромной любви и счастье. Он работал учителем русского языка, литературы и истории, а также грузчиком, мыловаром, сценаристом, геологом. Стихи его при жизни не печатали никогда. Настроение было плохое.

Рита Аронзон-Пуришинская, 1979

…Но я в жизни не встречала человека более веселого, остроумного и обаятельного, чем он.

Стихотворения. 1964–1970

1

Есть в осени присутствие зеркал,объём их мнимый в воздухе осеннем,когда и небо тускло и река,и первый лёд, скребясь о берега,проносит птиц недвижимые тени;когда, к реке спускаясь по ступеням,я вижу, отделённые стеклом,то острова, то длинный царский дом,то Охту, где буксиры да репейник.Ещё везде, смотрю, полусветло,ещё артель ворочает весло,и возле ног ещё ярится в пенеизмятый лист, пропахший наводненьем.5 января 1964

2. Комарово

А. А. Ахматовой

Закроете глаза – особнякиприморского какого-то местечка:просторный бор и окна широки,фонтан во льду, как утренний подсвечник,и возле дома, выйдя на мороз,где воздух дня синюшнее бессонниц,где с небесами дерево срослось,стоите вы, глаза закрыв ладонью,и видите: над площадью, где сквер,квартал всего какой-нибудь до центра,стоит в снегу Владимирская церковьи срезан небом колокольный верх,и догорает в зеркале свеча,и мнимый свет её вам руки освещает,вы смотрите на них, и вам так жаль их,что кажется, умрите вы сейчас,и зеркало оставит всё как есть:листок свечи, журналы, подоконник,и на сетчатках, скрытых под ладонью,вниз гнёздами приморский этот лес.〈Начало〉 1964

3. Ночь в Юкках

Поле и лыжников – снег освещает – виденья, на вершине холма, на коленях, на что-то надеясь, может быть, только сном осязая летания слабость, пока имя твоё полупетлями путает слалом, ты глядишь в зеркала, отделённый пространством их мнимым, где проносятся лыжники в поле открытое, мимо одиноких деревьев, мачтового бора, как будто это всё для того, чтоб тебя окружить и опутать дикой скорописью по луной освещённому насту, но и так всё равно, всё равно никогда не угнаться там, в немых зеркалах, одинаковых снежным покоем, за идущим вперёд, повернувшись спиной через поле. Здесь ты поднят холмом, и снуют, извиваясь, виденья, то являясь во множестве, то так внезапно редея, что лесничество всё – и кустарник, и сосны на склоне одиноких вершин, и печаль их – всё как на ладони.1964

4

Есть светлый полдень и раздолье льда,и плотный снег, не тающий на солнце,и Петербург хрустальною солонкойоткрыт глазам – и тень его светла.Когда, когтями обнимая шар,Румянцевский орёл всей грудью ослепляет,я вижу в два окна из царской спальнии славы блеск, и офицерский шарф.1964

5

Вроде игры на арфе чистое утро апреля.Солнце плечо припекает, и, словно старцы-евреи,синебородые, в первые числа Пасхи,в каждом сквере деревья, должно быть, теперь прекрасны.Свет освещает стены, стол и на нём бумаги,свет – это тень, которой нас одаряет ангел.Всё остальное после: сада стреко́зы, слава,как, должно быть, спокойны шлемы церквей, оплываяв это чистое утро, переходящее в полдень,подобное арфе и кроме – тому, о чём я не помню.5 апреля 1964

6. Послание в лечебницу

В пасмурном парке рисуй на песке моё имя, как при свече,и доживи до лета, чтобы сплетать венки, которые унесёт ручей.Вот он петляет вдоль мелколесья, рисуя имя моё на песке,словно высохшей веткой, которую ты держишь сейчас в руке.Высока здесь трава, и лежат зеркалами спокойных небыстрых небесголубые озёра, качая удвоенный лес,и вибрируют сонно папиросные крылья стрекоз голубых,ты идёшь вдоль ручья и роняешь цветы, смотришь радужных рыб.Медоносны цветы, и ручей пишет имя моё,образуя ландшафты: то мелкую заводь, то плёс.Да, мы здесь пролежим, сквозь меня прорастает, ты слышишь, трава,я, пришитый к земле, вижу сонных стрекоз, слышу только слова:может быть, что лесничество тусклых озёр нашей жизни итог:стрекотанье стрекоз, самолёт, тихий плёс и сплетенье цветов,то пространство души, на котором холмы и озёра, вот кони бегут,и кончается лес, и, роняя цветы, ты идёшь вдоль ручья по сырому песку,вслед тебе дуют флейты, рой бабочек, жизнь тебе вслед,провожая тебя, все зовут, ты идёшь вдоль ручья, никого с тобой нет,ровный свет надо всем, молодой от соседних озёр,будто там, вдалеке, из осеннего неба построен высокий и светлый собор,если нет его там, то скажи ради Бога, зачеммоё имя, как ты, мелколесьем петляя, рисует случайный, небыстрый и мутный ручей,и читает его пролетающий мимо озёр в знойный день самолёт,может быть, что ручей – не ручей,только имя моё.Так смотри на траву, по утрам, когда тянется медленный пар,рядом свет фонарей, зданий свет, и вокруг твой безлиственный парк,где ты высохшей веткой рисуешь случайный, небыстрый и мутный ручей,что уносит венки медоносных цветов, и сидят на плечемотыльки камыша, и полно здесь стрекоз голубых,ты идёшь вдоль воды и роняешь цветы, смотришь радужных рыб,и срывается с нотных листов от руки мной набросанный дождь,ты рисуешь ручей, вдоль которого после идёшь и идёшь.Апрель 1964

7

Был лес весь ландышем обжит,и вымоину лога,беснуясь, чиркали стрижи,как Пастернак – автограф.Там я лежал в траве и зрилобвал песка карьерадо первых росчерков зарниц,ветвящихся, как нервы…27 мая 1964

8. Полдень

Мгновенные шары скакалкия наблюдал из тихой тени.Передо мной резвились дети,но в бытие их не вникал я.Я созерцал, я зрил и только.День, как разломленный на долькитяжелокожий апельсин,прохладой оживлял без силсидящих вдоль кустов старух.Кружился тополиный пух.Грудь девочки была плоска,на ней два матовых соска,как колпачки, лепились к коже.Хотелось сделаться моложе.Но солнцепёк, покой и розысклоняли к неподвижным позам.В квадрате с выжженным пескомкопался флегматичный мальчики, обратясь ко мне лицом,в него воткнул свой жирный пальчик.Таким же отделясь квадратом,в Сахаре сохнул авиатор.Скрипели вдоль аллей протезыи, незаметно розу срезав,пока сопливый мир детейревел от полноты творенья,я уходил в пробел деревьев,в собранье неподвижных тел.1964

9

Дюны в июне, в июле,в разгар солнцепёка.Яростный улей,и дева стоит глазоока.Сада стрекозы садятся на отмель.Жук оплывает на солнце,и в иле волнуется окунь.И, консервируя в спинахлучи одинокого солнца,юношивёдра,склонясь,окунают в колодцы.Сгребая под себя песок,плывёт дитя светло и ясно.Этюд заляпан. Вереск сох.Во всём многообилье гласных.Но всё вершится в тишине:пейзаж – купание коней,где церковь поднята холмом,так полдень лета невесом,что медоносные цветывсе схожи с ликами святых.Но нету сил, как ты ни юн,проникнуть в полдень этих дюн.〈1964〉

10. Гобелен

Чем заняты, милорд? – Пруды. Деревья. Холм.Сгребаю паузы… – Холмы. Деревья. Воды.Осенний день велеречивей оды,просторна осень, как стеклянный холл.Медальный девы лик течением водыотносит к тем кустам, где речь гарцует,и птицы гнёзда вьют в зеркальных поцелуях,и ни холмы, ни пруд, ни лес их – не видны.Так чем же счастливы? – Прыжком, прыжком, милорд,вон те холмы… – Сентябрь. Церковь. Стадорисуют нам, как вверх взлетал и падалгигант-кузнечик, сверстник этих гор.1964

11. Паузы

×× × ×××××            ××××××     ×××             ×     ×××         ×××× ××         ××         ×××1964

12. Подношение невесте

Инне Полотовской

Рек: цепенение стрекоз!Смолчал: строй тела молодогоя под ладонью проведу!Ляг, прогибаясь, как дорога, —смолчал у свадьбы на виду.И рек, как [банджо] бы упало:Ночьбденья. Озером не спят.Как осень из собранья паузя строю слово для тебя,в котором сад – наброски позы…Измену праздную, – смолчал,на угол птичьего плечасклонился, этой мыслью создан.И как разлюбленный потерян,стоял я на отшибе сада,просветов длинные деревьясменялись схватками досады.Июнь был. Грациозней полднястрекоз ступала эта дева,как будто классной дамой подлестоял взыскательный Тургенев.В лесу же продолжалось лето:ольха, карьер, брусника, мох,обрыв, потёмки хвои, ветошь,этюд заляпан, вереск сох,пчела, прихваченная маслом,красив〈ей〉 дачного пейзажа,плыло дитя светло и ясно,забор был только что окрашен,в бутон закрытая пчела,и бусы в травах, и чулан,в тростник наколотые верши,и там, где пасека умолкла,всё это было слишком долгим,что показалось вдруг умершим.1964

13

Оставил Вам. Но что?Букет догадок? Пустяшную беседу?Сто набросков?И в зеркалах моё же отраженье,не вышедшее следом.Что теперь?Я всё равно когда-нибудь уеду,так и не зная, как Ваша краса.Собранье пауз. Осень.Постепеннонащупываю улицы простенок.В наброске ещё вижу полусад.Иду пейзажем Вашего лицав глубь зеркала пейзажем нашей встречи:каким-то полустанком бесконечным,то близким просветлением у взморья.Двудеревом лежим – единый корень.Строй тела молодого юнсобранием осенних пауз,ещё не сбросивших свой августпокинутых вдоль взморья дюн.〈1964〉

14

Дщерь пауз осени, строй телакоторой – пиршество красы,ужель, как всё иное, тленнытвоих всех прелестей часы?О мысль, ужель для червоточинвзросла полдневна эта плоть,се чадо сладострастной ночи,братоубийств невольных плод?Воистину, царица – тля,не токмо мужа, но и деву,не токмо плоть пожрёт земля,но и красу твою полдневну,и мысль, и та в свою чредуей будет пищей равнодушной.Червей колонии грядут,чтобы легко вспарили душина Бога вечный правосуд…1964

15

Боренье крылось в падежах[не там, где степи жест стаканомронял нас: зеркалом душаотъединялась от канкана]но я, гонимый без погони,сидел ослабнув в кресле дельты,и было мне с тобой спокойнои потому – моя свирель ты,белело взморье в редколесье,являя тела строй в просветах,но там, где обрывалось 10,внизу скелеты да скелеты,когда бы выпала иглаиз плоти, мукой расплываясь,когда б коснулся Вас едва я —мне и печаль была б легка.1964

16

Про птиц, но когдаи так ли и разве? Но всё же,что-нибудь, если нет, если да,потому как, но лишь бы, быть может,и не сразу, но так как,и вот ведь, не всё ли, но будто б,через что-то про птиц, про ветра́,через шесть с телом слипшихся сутоккраснотелого бора вдоль дюн,не бутон – но поют как!и по свели виясь распушают перонизкодремлющих уток…〈1964?〉

17

там, где на отшибе                 тонких                 рисунок         сгласная             возеро             е                 Й                     птиц             я1964

18. Сонет

В осоке озера беременная жабаколышет свой живот, который бел и слаб,и, мучась астмою, никак пружины лапне может распрямить (так тяжестью их сжало).В дыхании её – косноязычье жалоб,грудная кожа нежна и гола,запёкшись, гной скопился в складках глаз,пузатых глаз её, как пруд, рябых и дряблых.И, безучастная к плывущему нытьювечерних комаров, прижавшись к пню,разбухшая, она была почти что падаль,и только астмы длительный припадок,тревожа тела слипшийся уют,её привязывал к земному бытию…〈1964 или 1965〉

19. Движение

Преодолев предел параличаусилием, отсюда незаметным,сорвался вниз, каменьями звуча,но каждый миг ещё зачем-то медля,и каждое усилие последнимказалось в череде его потуги мук,рассчитанных намедни.Такой же путь проделывал и звук,и всё вокругжило преодоленьем.И только поза в мягком креслебыла б чертой извечной, если бк ней тот же не привёл недуг.20 февраля 1965

20

Се аз на Зеях стог времён,где мох изрыт ходами мысли.В урусах каменных умрём —портрет непоправимой мысли,пейзаж где времени нескори тело лодкою лежитв урусах каменных озёркрасива бденьяночь свечи.И там, где в погребке лесномбродили молодые вина,в краю лосей и мешковины,подставив Ладоге лицо,стоял в лесничестве один я.〈1965〉

21

Гор костёр окаменевший.Море, взбитое от стирки.Нуль ствола тех несумевших,что поют, мрачны и сиры,я сижу на мшистой капле,вкруг меня – лесов потомки.Сколько можно всё шататьсяодному да одному всё!У стрекоз иссохли крылья.Я хотел бы быть букашкой,что живёт не больше сутокна какой-нибудь ромашке.〈1965〉

22–23. Валаам

IГде лодка врезана в песок,кормой об озеро стуча,где мог бы чащи этой лосьстоять, любя свою печаль,там я, надев очки слепца,смотрю на синие картины,по отпечаткам стоп в пескаххочу узнать лицо мужчины.И потому как тот ушедшийбыл ликом мрачен и безумен,вокруг меня сновали шершни,как будто я вчера здесь умер.IIГде бледный швед, устав от качки,хватался за уступы камня,где гладкий ветер пас волну,прибив два тела к валуну,где шерстяной перчаткой брал ябока ярящихся шмелей,и чешуя ночных рыбалоксребрила с волн ползущий шлейф,и там я, расправляя лик твой,смотрел на сны озёр и видел,как меж камней стоял великий,чело украсивший гордыней.〈Весна〉 1965

24

А. М.

Нежней иглы, прямой и голой,ты входишь в сонные глаголыи, обратясь к себе лицом,играешь на песке лесном,о Маугли речных стрекоз,в кирпичном сухостое гроз,где я – суда́рь речной воды,стань поцелуем молодым,и узкобёдрый тела стройветрами рек моих укрой…9 июня 1965

25

Как лодка, чьи устали вёсла,уравновесь меня, письмо,с июльским полднем, тенью, плёсом,его рисунком тростника,где осы жалят глубь цветка:пыльцу на рыльцах переносят.Угомони, как вечер озеро,когда на крыльях стрекозычитаю я письмо Востока,образчик прелести урокаоткуда мчащейся грозы?«Невесть!» – смятение ОДНАКО.Твоё церковное лицопроступит водяными знаками:сижу, склонившись над листом.Так под диктовку старых думдряхлею, предан и угрюм.1965

26

Р. П.

Вега рек на гривах свей,пряжа пчёл лесных – Онега,нега утренних церквейна холмах ночного брега…Где колеблющимся зноем,утопив стопы в песок,ты стояла предо мною,глядя Господу в лицо.〈Июль〉 1965

27. Бабочки

Над приусадебною веткой,к жаре полуденной воскреснув,девичьей ленты разноцветнойпорхали тысячи обрезков,и куст сирени на пескебыл трепыханьем их озвучен,когда из всех, виясь, два лучшиху вас забились на виске!〈Лето〉 1965

28

Вл. Эрлю

Мы – судари́, и, нас гоня,брега расступятся, как челядь,и горы нам запечатлеютскачки́ безумного коня.И на песке озёрных плёсов,одетый в утренний огонь,прекрасноликий станет конь,внимая плеску наших вёсел.Лето 1965

29

царуй сияльный государьгде свирь церквей на реках Спасагде недобычливый сударья благолепьем твоим спассяотыдь! – я рек семье набегаладонью облепив копьёкогда не знал, что всех убьётдочерних дев кобылья нега«Я защищаю свой кумыс», —сказал я камень поднимаяи сотни им укрытых крысрванулись воскресив Мамаяиз переходов хладных норони неслись со свистом ордконей безумьем заражаяи кони судоржно заржалисрывая свитые стреногии гибель сея урожаюнеслись без цели и дороги〈Август-сентябрь 1965〉

30. 988 год

31. АТЕЛЬЕ БЛУЗ

〈p1965?p〉

32

Ясень высохший имёнбудет мною разветвлён.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

«Материалом моей литературы…»

ПЛА, с. 158. – Автограф в дневнике РП (собр. ФЯ).

Первоначально этот блокнот-ежедневник на 1966 год использовался ЛА как рабочая тетрадь, затем стал гостевым альбомом: в течение апреля в него вписали свои ст-ния АА, Анри Волохонский, Роман Белоусов, сам ЛА (№ 36), РП, ВЭ и Дмитрий Макринов. К октябрю блокнот поступил в безраздельное распоряжение РП. Публикуемая запись сделана на странице, датированной 8 апреля 1966 года.

2

См.: Авалиани Д. О Леониде Аронзоне // Новое литературное обозрение. № 14. 1996. С. 252–253; [Альтварг Н.]. «Здесь я царствую, здесь я один»: Поэзия Леонида Аронзона // Время и мы. № 5. 1976, март. С. 94; Альтшулер А. Комментарии внутри стихов // Митин журнал. № 26. 1989. С. 278–290; Альтшулер А. Заметки о творчестве Л. Аронзона // Митин журнал. № 27. 1989. С. 267–281; Андреева В. В «малом круге» поэзии // Аполлонъ-77. Paris, 1977. С. 95–96; Андреева В. Сброшенный с неба // Аронзон Л.;Смерть бабочки. С параллельными переводами на английский язык Ричарда Маккейна / [Сост. В. Андреева и А. Ровнер]. [М..]: Gnosis Press & Diamond Press, [1998]. С. 11; Казарновский П., Кукуй И. «В рай допущенный заочно…»: К 65-летию Леонида Аронзона // Топос. Литературно-философский журнал. 11 марта 2004. (http://www.topos.ru/article/2133); Кривулин В. Леонид Аронзон – соперник Иосифа Бродского // Кривулин В. Охота на Мамонта. СПб., 1998. С. 152–158. Кузьминский К. Аронзон. Аронзон-2. Аронзон-3 // Кузьминский К., Ковалев Г. [сост.]. У Голубой Лагуны: Антология новейшей русской поэзии. Ньютонвилл, Мэсс., 1983. Т. 4А. С. 77–82; Кулаков В. В рай допущенный заочно // Кулаков В. Поэзия как факт. М., 1999. С. 198–204; Миллер Л. «А жизнь всё тычется в азы» // Вестник. № 6 (343), 17 марта 2004 (http://www.vestnik.com/issues/2004/0317/win/miller.htm); Никитин В. Леонид Аронзон: Поэзия транса и прыжок в трансцендентное (наброски к статье) // Часы. № 58. 1985. С. 223–230; Памяти Леонида Аронзона: 1939–1970–1985 / Сост. А. Степанов и Вл. Эрль. Л., 1985, октябрь. (Литературное приложение к журналу «Часы»); Р. Топчиев. Леонид Аронзон: Память о рае. Выступление на вечере памяти поэта 18 окт. 1980 г. – Не издано; Шварц Е. Статья об Аронзоне в одном действии // Шварц Е. Видимая сторона жизни. СПб., 2003. С. 227–232; Шубинский В. Леонид Аронзон // История ленинградской неподцензурной литературы: 1950–1980-е годы. СПб., 2000. С. 85–92; Эрль Вл. Несколько слов о Леониде Аронзоне (1939–1970) // Вестник новой литературы. № 3. Л., 1991. С. 214–226.

3

Подробную информацию о публикациях произведений поэта см. в подготовленной Вл. Эрлем библиографии Аронзона на сайте А. Степанова (http://www.alestep.narod.ru/guests/bibliograf.htm).

4

См. стихотворение «Кран» (т. 2, с. 128 наст. изд.).

5

В прояснении деталей биографии Аронзона ценнейшую помощь оказали воспоминания его брата, Виталия Львовича Аронзона, а также друзей поэта А. Альтшулера, Л. Хайкиной и Ю. Шмерлинга, которым составители выражают сердечную благодарность.

6

Исаак Ефимович (Исаак Хаимович) Геллер (1905–1980) – физик-теоретик, преподаватель Ленинградского университета. В 1930-е годы репрессирован, отбывал срок в Воркуте. На его даче в Барвихе под Москвой Леонид отдыхал в начале 1960-х (см. стихотворение «В лесничестве барских прудов…»).

Михаил Ефимович (Моисей Хаимович) Геллер (1904–2001) – геодезист, перед войной аспирант Института теоретической астрономии Академии Наук СССР. Во время войны попал в окружение и немецкий плен. Бежал, воевал в составе партизанского отряда в лесах под Лугой. 8 августа 1945 года приговорен по статье 58-1б УК РСФСР («Измена Родине») к 10 годам лагерей и 5 годам поражения в правах. Освобожден в 1954 году, возвращается к семье в Ленинград, проживает на 2-й Советской. Реабилитирован в 1959 году. Возможно, беседы с дядей послужили позднее для племянника толчком к созданию текста «Ночью пришло письмо от дяди…».

7

167-ю среднюю школу Виталий закончил в 1953 году, Леонид – в 1957-м.

8

Не опубл. О принципах отбора текстов для настоящего издания см.т. 1, с. 407–409. Образцы раннего творчества Аронзона представлены в сб.: «Фантазии на тему тоски»: первый сборник Леонида Аронзона / Публ. И. Кукуя. – Париж, 2005.

9

Кузьминский К. Аронзон… С. 79.

10

Шварц Е. От составителя // Аронзон Л. Избранное. СПб., 1994. С. 97.

11

См.: Самиздат Ленинграда. 1950-е –1980-е. Литературная энциклопедия. М., 2003. С. 395–396.

12

См.: Авалиани Д. О Леониде Аронзоне; Кривулин В. Леонид Аронзон – соперник Иосифа Бродского; Шубинский В. Леонид Аронзон; и др. См. также статью А. Степанова в наст. изд.

13

〈Послание〉 Дионисия Ареопагита, епископа Афинского, к Тимофею, епископу Ефесскому, «О мистическом богословии» // Дионисий Ареопагит. О Божественных именах. О мистическом богословии. СПб., 1995. С. 357.

14

См. неоконченный сценарий документального фильма «Первая граница. Кожа»: «Есть мир, который – вне нас. Есть мир, который – в нас. И есть граница этих двух миров – кожа».

15

Характерным представляется разнонаправленность движения персонажей в «Холмах» Бродского («…В тот вечер они спускались по разным склонам холма») и в «Утре» Аронзона («Каждый лёгок и мал, кто взошёл на вершину холма»).

16

Подробнее об участии Аронзона в экспедиции см.: Кузьминский К. Аронзон… С. 77–78.

17

Отсюда «охтинские» реалии у Аронзона в 1963–1964 годы (см. стихотворения «Есть в осени присутствие зеркал…» и «Охта»).

18

До 1964 года – Пролетарский, с 1964 по 1991 год – переулок Марии Ульяновой.

19

Аронзон В. Далеко и близко // Reflect… Куадусешщт [Reflection]. Chicago, 2004. № 17 (24). С. 114 (сетевая версия: http://polutona.ru/?show=reflect&number=17&id=104).

20

Подробную летопись событий того времени см.: Самиздат Ленинграда. С. 471–534.

21

Вечерний Ленинград, 29.11.1963.

22

О поэтах Малой Садовой см.: Гайворонский А. Сладкая музыка вечных стихов. Малая Садовая: Воспоминания. Стихотворения. СПб., 2004; Савицкий С.; Хеленукты в театре повседневности. Ленинград. Вторая половина 60-х годов // Новое литературное обозрение. № 30 (1998. № 2). С. 210–259; Самиздат Ленинграда. С. 424–425; и др.

23

См.: Самиздат Ленинграда. С. 467–468.

24

Вадим Яковлевич Бытенский (род. 1939) – знакомый Аронзона со школьных лет, автор книги воспоминаний (с несколькими упоминаниями Аронзона) «Путешествие из Петербурга» (М., 2000).

25

См. т. 2, с. 190–199 наст. изд.

26

Приводим свидетельство К. Кузьминского: «…Евгений Михнов-Войтенко. Этот мой друг, мучитель и монстр, зачитывал меня до посинения – одним Аронзоном, из переплетённых в холст его книжечек. Рисовал работы, посвященные ему. Выставлялся если – то только у Ритки, на Воинова – в аккурат напротив Большого дома! Мои стихи, будучи другом, он и слушать не желал. Но однажды расколол я его. „А Лёня, говорю, тебе стихи читал?“ – „Не, говорит, боялся“. Значит, нужно было умереть, чтобы дойти до Михнова. 〈…〉 Алик Альтшулер. Этого я встречал уже у Михнова только. Напоминал он мне жертву Освенцима, как и Саша Шевелёв (но у того ещё была печать Каина на лбу, треугольником белым, шрам). Алик Альтшулер за 10 с ним встреч – и двух слов со мной не проронил. Не знаю, может, он говорил с Михновым. Хотя с пьяным Михновым – какой разговор? Какой-то бледный, тихий, заморенный – молчит и молчит. Ну зато я не молчал. И он тоже безумно любил Аронзона. А Аронзон – всех их» (Кузьминский К. Аронзон… С. 82).

27

«Мы забрели, прогуливаясь, в Дом писателя и застали там следующую сцену: сгрудившись вокруг заставленного чашечками из-под кофе стола, группа молодых поэтов, подняв к потолку горящие глаза, хором читала: „Свеча горела на столе, Свеча горела…“ Чувствовалось, что они предаются этому не первый раз. Аронзон скривился и выскочил за дверь. Там он долго бился в корчах – топал ногами, плевался, хохотал…» (Эрль Вл. Несколько слов о Леониде Аронзоне. С. 216–217).

28

В 1991 году улице возвращено историческое название – Шпалерная.