Глубже, чем кожа. Вероника

Иван Крохов

Глубже, чем кожа. Вероника

Пролог

Темнота здесь не полная. Она дышит. Как лёгкие мёртвого зверя. Павел стоит посреди старого дома, забыв, зачем зашёл в подвал. Пол – липкий, как будто кто-то разлил сладкий сироп или кровь. Воздух густой, словно что-то шепчет прямо у его уха, но слов не разобрать.

Он оборачивается к зеркалу у стены. Оно старое, почти черное. Искажает, как вода. В отражении он – не совсем он. Руки длиннее. Плечи ниже. И улыбка. Странная, тонкая, медленная, словно лицо отражения не знает, что делает.

Он делает шаг ближе. Отражение – нет.

Павел подносит руку к стеклу. Оно теплое. Изнутри.

Он шепчет:

– Вероника?

Отражение кивает.

Глава 1: Возвращение

Когда Павел получил уведомление о признании его жены Вероники без вести пропавшей, он не заплакал. Он просто закрыл ноутбук и остался сидеть в темноте. Три года поисков, допросов, надежд. Всё закончилось вот так – письмом от суда.

Он не позвонил никому. Не стал делиться новостью. Он просто встал, вышел в коридор и долго смотрел в зеркало в прихожей. Его лицо казалось чужим, но не потому, что он постарел. Оно будто сопротивлялось взгляду. Как будто под его кожей жило что-то другое. Что-то, что ждало момента проявиться.

На следующий день он собрал чемодан, заполнил бензобак и направился в Карелию, туда, где, как он подозревал, всё начиналось.

Лозьма была почти стёрта с карты. Маленькая деревня в глуши, окружённая болотами и чёрными елями. У неё было только два упоминания в интернете: фотография разрушенной церкви и статья о массовом психозе 1970-х годов, в которой упоминались слова «фантомные зеркала» и «пограничные состояния».

Вероника родилась здесь. Почти ничего не рассказывала, кроме обрывков – «дом с закрытым подвалом», «бабушка, которая разговаривала с иконами», «сон, в котором стены дышат».

Павел добрался к вечеру. Машина захлебнулась прямо у ворот. Бензина было достаточно, двигатель был исправен, но капот дымился.

Ворота открылись сами. Скрип не был обычным. Он звучал, как вздох.

Дом встретил его тишиной. Он достал ключи – те самые, что хранились в шкатулке Вероники, с запиской «на всякий случай». Дверь распахнулась без усилия. Павел почувствовал холод, не физический, а другой, внутренний. Как будто дом узнал его.

Внутри пахло сыростью, пеплом и чем-то сладковатым – как будто гнило варенье. Пол был покрыт толстым слоем пыли, но кое-где виднелись следы. Маленькие, босые. Детские. Он не стал спрашивать себя, как это возможно.

На первом этаже были гостиная с камином, кухня и длинный коридор, упирающийся в черную лестницу наверх. Стены были украшены старыми фотографиями. Он узнал Веронику на одной из них – девочка лет шести, стоящая перед зеркалом, в котором почему-то не отражается её лицо.

На кухне стоял старый самовар. На столе – засохший ломоть хлеба. Павел на секунду замер. Он был свежим три года назад? Или кто-то был здесь недавно?

Он включил фонарик. Дом не имел электричества. Свет фонаря выхватывал из темноты обои с затёртыми узорами, плесень на потолке, и… что-то в дальнем конце коридора. Он осветил угол. Пусто.

Но свет отражался.

Зеркало. Большое, во весь рост. Он подошёл ближе и заметил, что оно слегка запотело. На стекле – следы от пальцев. Кто-то касался его изнутри.

Он вышел на второй этаж. Каждая ступень скрипела по-особенному, словно узнавая его шаг. Наверху было шесть комнат. Все закрыты, кроме одной – спальни с балдахином. В ней стояла та самая кровать, на которой, по словам Вероники, она когда-то "проснулась не собой".

На тумбочке лежал дневник. Черная обложка, выцветшие страницы. Он открыл его. Почерк Вероники. Но что-то было не так. Строчки начинались с: «Я снова проснулась в теле, которое мне не принадлежит. Павел говорит, что всё в порядке. Но Павел мёртв уже две недели.»

Он замер. Страница датирована прошлым месяцем.

Павел посмотрел в зеркало, висевшее у входа в комнату.

И в этот момент понял, что отражение моргнуло не в такт с ним.

Глава 2: Голоса под кожей

Вероника начала говорить о голосах, когда ей было пять.

Сначала – шёпотом, почти с улыбкой, будто это игра. Она говорила бабушке: "Он живёт за зеркалом, и он знает, когда я вру." Бабушка, угрюмая, костлявая женщина, не реагировала – только перекрещивалась и бормотала что-то на старославянском. Мать к тому моменту уже давно уехала в Петрозаводск, а отец… о нём в доме не говорили.

Комната Вероники была самой маленькой. Всего один стул, кровать, комод и зеркало, покрытое белой тканью. Оно стояло там с тех пор, как умерла её тётя Варя – "та, что сбросилась в колодец, когда начала видеть себя дважды". О зеркале запрещалось говорить. Но ребёнок всегда знает, куда смотреть, даже если его не просят.

Ночью Вероника часто просыпалась от странных снов: тени в углах комнаты, голоса, зовущие её по имени, но не её голосом. Один особенно настойчиво шептал: "Ты – не ты. Снимай кожу. Там ты настоящая."

Бабушка ставила на ночь святую воду и иконы у изголовья. Но в какой-то момент вода начинала пузыриться сама по себе.

Однажды бабушка нашла Веронику в подвале. Та стояла перед разбитым зеркалом, на губах – кровь, в руке – осколок стекла. Она повторяла: "Теперь я вижу, кто внутри. Теперь он видит, кто снаружи."

После того случая бабушка забрала её к священнику. Но церковь в Лозьме стояла пустая, покрытая плесенью. Иконы были без лиц. Свечи не загорались. И тогда бабушка сказала: "В ней не он. В ней та."

Вероника росла молчаливой. На уроках в школе её сторонились. Говорили, что она может предсказывать болезни. Что она однажды нашла пропавшего пса, взглянув в лужу. Что она говорила с отражениями, которые никто не видел.