Паук

– Может, не нам, – тихо проговорила девушка-стажер, Аня Петрова. Она сидела, съежившись, бледная, с огромными испуганными глазами. Ее первый выход «в поле» был как раз на шестое убийство. Она еще не пришла в себя. – Может… это для кого-то другого? Или… это просто его… его почерк? Визитка?

Игорь посмотрел на нее. Молодая. Умная. Но зеленая. Слишком зеленая для такого ада.

– Визитка? – он усмехнулся беззвучно. – Да, Аня. Это визитка. Визитка маньяка. Но каждая его «визитка» – это чья-то дочь. Чья-то мать. Чья-то жизнь.

Он вспомнил свою дочь. Светку. Ей было пятнадцать. Она жила с бывшей женой в соседнем областном центре. Он видел ее редко. Но каждый раз, глядя на очередное изуродованное тело молодой женщины, он невольно представлял Свету. И его охватывал леденящий животный ужас. «А вдруг? А если он выберет ее? Если я не успею?» Этот страх гнал его вперед, не давал сломаться.

– Петрова, – резко сказал он, – бери список всех шести жертв. Ищи любые пересечения. Не только в соцсетях. Кружки в детстве? Одна школа? Один гинеколог, черт возьми? Магазины, которые они посещали? Маршруты автобусов? Все! Копаем глубже. Волков!

Капитан Волков оторвался от монитора.

– Чего, шеф? – в его голосе звучало раздражение. Он бился над базой данных телефонных соединений вокруг мест убийств в предполагаемое время – горы информации, никакой конкретики.

– Сбрасывай мне все, что есть по анонимным звонкам в редакции газет и на ТВ за последний месяц. Особенно те, где упоминался «„Паук“» или эти символы. Может, он бахвалился? Или кто-то знает что-то? Любая мелочь.

– Будет сделано, – буркнул Волков, снова уткнувшись в экран.

Игорь подошел к карте. Взял в руки указку. Его взгляд снова заскользил по красным булавкам. Парк… Подвал… Канава… Стройка… Пустырь… Завод… Ничего. Ни черта!

«Но она есть…» – настойчиво билось в его мозгу. «Должна быть. Логика. Закономерность. Не может быть такого хаоса. Он не сумасшедший в обычном смысле. Он методичен. Жестокость растет. Методы меняются. Он учится. Наслаждается. Но почему ЭТИ женщины? Почему ЭТИ места?»

Он вспомнил глаза Щукиной… точнее, то, что было вместо глаз. Холодный, расчетливый садизм. Это не был спонтанный гнев. Это был ритуал. Наказание.

«Наказание… – мелькнула мысль. – Он их наказывает? За что?»

– Сергей, – повернулся он к напарнику. – Запросы в службы судебных приставов, в поликлиники, в женские консультации. Ищи любые жалобы на этих женщин. Может, кто-то подавал на них в суд? Или они кого-то обидели? Особенно мужчин. Может, они были истцами в делах о… – он запнулся, подбирая слово, – о домогательствах? Или о насилии? Или… или они кого-то бросили? Предали?

Малышев поднял брови:

– Думаешь, мотив мести? Личный? Но тогда почему так много? И почему никаких связей между жертвами?

– Может, связи не между ними, – Игорь ткнул указкой в карту, – а между каждой из них и им. Он сводит счеты. С разными женщинами. Но по одной и той же причине. За одно и то же «преступление».

– Ты говоришь о серийнике с фикс-идеей? – спросил Малышев, задумчиво. – Типа «мстителя за обиженных мужей»? Такое бывало…

– Бывало, – кивнул Игорь. Его взгляд упал на фотографию Леры Сорокиной, первой жертвы, лежащую на столе. Молодая, жизнерадостная. Кто мог на нее пожаловаться? – Но это лишь версия. Самая зыбкая из всех. Проверим.

Он отвернулся от стола и снова уставился на карту. Шесть красных точек. Шесть отметин на теле города. Шесть криков, застывших в вечности. Тупик.

Внезапно в кабинет ворвался младший лейтенант из связи, запыхавшийся, с листком бумаги в руке.

– Шериф! Малышев! Срочно! На пульт поступил звонок… С автозаправки на выезде в область. Там… там нашли еще одну. Седьмую. В туалетной кабинке. Женщина. Молодая. И… – парень сглотнул, побледнев, – и символ. Знак «Паука». Нарисован… на зеркале. Губной помадой.

Тишина в кабинете стала абсолютной, гулкой. Даже Волков перестал скрипеть зубами. Аня Петрова вскрикнула и закрыла рот ладонью.

Глава 3. Первая кровь

Холодный ноябрьский ветер рвал последние желтые листья с голых ветвей и гнал их по асфальту узкой улочки в центре Берёзовска. Воздух был пропитан запахом влажной земли, гниющей листвы и выхлопных газов от редких проезжающих машин. Максим Воронов стоял в глубокой тени арки между двумя обшарпанными сталинскими домами. Его плотная, чуть не по сезону легкая кожаная куртка была застегнута на все пуговицы, но холод, который он чувствовал, шел не снаружи, а изнутри. Из той ледяной пустоты, что заменила душу. В кармане куртки его правая рука судорожно сжимала рукоять рабочего ножа. Холод металла казался единственной реальностью.

Он наблюдал

Напротив, под вывеской «Кафе Оазис», светившейся неоновым розовым светом, вывалилась шумная группа. Молодые люди, смеясь, толкаясь, стали расходиться. Среди них выделялось одно пятно цвета – девушка в ярко-красном пальто до колен. Пальто было хорошим, новым, явно не по карману среднестатистической жительницы Берёзовска. «На чьи?» – прошипела в голове Максима злобная мысль. Девушка отстала от группы, махнув рукой на чьи-то приглашения продолжить вечер. Ее лицо, освещенное неоновой вывеской, показалось Максиму знакомым. Не Лера, не Татьяна, не Алина. Но что-то в ней было… то же самое. Легкомысленная улыбка, блестящие от выпитого глаза, уверенность в своей неотразимости. «Она из их породы. Такая же».

Девушка достала из сумочки телефон – дорогой, последней модели. Яркий экран осветил ее лицо: правильные черты, аккуратный носик, губы, подкрашенные блеском. Она быстро набрала номер, прижала трубку к уху, и через секунду ее лицо озарилось широкой, сияющей улыбкой. Смех, легкий и звонкий, как колокольчик, разорвал тишину улицы.

«Да-да, представляешь? Они такие скучные! – ее голос, чуть громче, чем нужно, долетел до Максима сквозь шум ветра. – Нет, я ушла! Сказала, что голова болит… Нет, не скучно! Я же к тебе еду! Через двадцать минут буду! Скучаю безумно!»

Она сделала игривую паузу, прикусив губу. «И я тебя… Очень! Приготовь шампанское, ладно? И… то платье? То самое… черное?» Еще один счастливый смешок. «Да! Хочу тебя снова в нем видеть! Пока-пока, моя муха!»

Она бросила телефон в сумочку, поправила воротник пальто и, все еще улыбаясь своим мыслям, бодро зашагала по тротуару в сторону спального района, туда, где улочки становились темнее и безлюднее. Красное пальто мелькало в просветах между фонарями, как сигнальный огонь.

«Моя муха… – мысль Максима была похожа на ржавый гвоздь, вонзающийся в мозг. – Новый „кролик“. Новый лох, которого она доит. Улыбается ему, обещает платья… А завтра найдет другого. Или он узнает, что она…» Воспоминания о Лере, о ее смехе, о ее лживой ласке нахлынули волной горечи и ярости. «Они все одинаковые! Играют. Ломают. Бросают. Как вещи!»

Рука в кармане сжала нож так, что костяшки побелели. Холод металла стал обжигающим. «Она заслуживает. Заслуживает наказания. Как они все. Она – последняя капля. Начало.»

«Она даже не подозревает…» – прошептал Максим, и его голос прозвучал чужим, низким и зловещим в темноте арки. В нем не было сомнения. Только ледяная решимость.

Он выскользнул из тени, как призрак, и двинулся за ней. Его тяжелые кирзовые сапоги стучали по асфальту, но звук терялся в порывах ветра и шуме города. Он шел, сохраняя дистанцию в двадцать-тридцать метров, сливаясь с тенями домов, его взгляд прикованный, немигающий, был устремлен на мелькающее красное пятно.

Девушка шла быстро, уверенно, погруженная в свои сладкие мысли о предстоящем свидании. Иногда она напевала что-то под нос, крутила на пальце ключи. Она свернула с относительно освещенной улицы Ленина в переулок Строителей. Здесь фонари были реже, а тени – гуще и длиннее. Окна старых общежитий и гаражей глядели на улицу темными провалами. Запах сырости и помоек стал сильнее.

«Идеально…» – подумал Максим, ускоряя шаг. Адреналин начал подкачиваться в кровь, гнать холод прочь, заменяя его лихорадочным жаром. Сердце колотилось, но не от страха – от предвкушения. От предчувствия справедливости. Его правая рука уже не сжимала, а поглаживала рукоять ножа в кармане, как любимую игрушку.

Она прошла мимо темного пролета между гаражами, даже не взглянув туда. Следующий разрыв в стене – глубокая ниша, ведущая во дворы, заваленная мусорными контейнерами. Запах стоял невыносимый – гниющие отходы и кошачья моча. Максим видел, как она сморщила носик и прибавила шагу.

«Сейчас…» – мысль была четкой, как приказ. Он рванул вперед, двигаясь бесшумно, как крупный хищник. Расстояние сократилось до пяти метров. Она все еще не оглядывалась, доставая ключи из кармана пальто. Наверное, ее дом был уже близко.

«Девушка!» – его голос громыхнул в тишине переулка, грубый, не терпящий возражений.

Она вздрогнула, как от удара током, и резко обернулась. Ее глаза, широко раскрытые от неожиданности, встретились с его взглядом. Улыбка мгновенно слетела с лица, сменившись растерянностью, а затем – первыми искорками страха.

– Ч-чего? – ее голос дрогнул. Она инстинктивно сжала сумочку перед собой, как щит.

Максим шагнул ближе, выходя из тени на слабый свет одинокого фонаря. Его лицо, изможденное, с глубокими тенями под глазами и жесткой линией рта, должно было выглядеть пугающе. Он видел, как ее взгляд скользнул по его рабочей одежде, по грубым чертам, по глазам, в которых не было ничего человеческого – только мрак и решимость.

– Вы… вы меня напугали, – попыталась она взять себя в руки, но голос выдавал панику. – Я… я спешу. Меня ждут.

– Подождут, – отрезал Максим. Он был теперь совсем близко, в двух шагах. Запах ее духов – сладких, цветочных – ударил ему в нос, смешиваясь с вони мусорных баков. Этот запах показался ему оскорбительным. Фальшивым. Как и она сама. – Хотел спросить… Про дорогу.

– Какую дорогу? – она отступила на шаг, спиной наткнувшись на холодную кирпичную стену ниши. Ее глаза метались, ища помощи, но переулок был пуст. Только ветер выл в проводах. – Я… я не местная…

– Врешь, – просто сказал Максим. Его рука медленно вышла из кармана. Не пустая. Широкий, тяжелый клинок ножа тускло блеснул в свете фонаря. – Ты местная. Ты такая же, как все. Лгунья. Играешь. Ломаешь. «Моя муха»…

Увидев нож, она вскрикнула. Короткий, пронзительный звук, полный чистого, животного ужаса. Этот крик, вместо того чтобы остановить Максима, подстегнул его. В нем он услышал эхо Лериного смеха. Услышал презрение Татьяны. Увидел насмешку Алины.

– Нет! – закричала она, пытаясь оттолкнуться от стены, рвануться в сторону. – Помогите! Кто-ниб…

Он был быстрее. Его левая рука, сильная, как тиски, впилась ей в плечо, пригвоздив к стене. Правая с ножом взметнулась вверх. Он увидел ее глаза – огромные, потемневшие от страха, полные немого вопроса «За что?». Увидел, как ее губы дрожат, как сбежала краска с лица. Увидел жизнь, которую он собирался оборвать.

«Она заслужила! – заревело в его мозгу. – Как они все! Наказание!»

Клинок опустился

Не в горло, как он планировал. Ее резкий рывок в сторону сместил удар. Острое лезвие с хрустом, страшным и влажным, вошло ей в верхнюю часть груди, чуть ниже ключицы. Глубоко.

«ААААРГХ!» – не крик, а хриплый, пузырящийся стон вырвался из ее горла. Глаза закатились, тело дернулось в его руке, как рыба на крючке.

Максим почувствовал неожиданное сопротивление плоти и кости, потом – податливую мягкость. Теплая, липкая волна брызнула ему на руку, на куртку. Запах… Запах меди и теплой соли. Запах крови. Ее крови.

Реальность ударила его с неожиданной силой. Это была не фантазия. Не картинка мести. Это было здесь и сейчас. Он держал в руке живую, трепещущую от ужаса и боли женщину. В его руке был нож, воткнутый в ее тело. Из раны сочилась алая жижа, пропитывая красное пальто еще более темным, ужасающим цветом. Ее дыхание стало хриплым, прерывистым. Глаза смотрели на него уже не с вопросом, а с тупым непониманием и агонией.

«Что я…» – мелькнула доля секунды сомнения, почти паники. Но тут он услышал ее хриплый шепот:

– П… по… моги… те… – и кашель, выбросивший капли алой пены на ее подбородок.

И это – этот жалкий лепет, эта слабость – снова разожгли в нем ярость. «Не жалеть! Они не жалели! Они ломали!»

«ШЛЮХА!» – проревел он, не узнавая собственного голоса, полного безумия и ненависти. Он рванул нож на себя. Клинок вышел с противным чвакающим звуком.

Она рухнула на колени, потом на бок, уткнувшись лицом в грязный асфальт у мусорных контейнеров. Красное пальто растеклось вокруг нее лужей. Тело судорожно вздрагивало. Хрип становился реже.

Максим стоял над ней, тяжело дыша. Нож в его руке капал. Теплая кровь стекала по пальцам. Он смотрел на нее, на это алое месиво у его ног. Не триумф. Не удовлетворение. Что-то другое. Пустота? Отвращение к себе? Нет. Это была… проверка. Испытание. «Я смог. Я сделал это. Я наказал.»

Он должен был закончить ритуал. Символ. Знак «Паука». Его визитная карточка. Его знак для них… для полиции… для всего мира.

Он опустился на корточки рядом с конвульсирующим телом. Левой рукой, все еще чистой, он грубо рванул ворот ее блузки, обнажая окровавленную кожу груди. Правая рука с окровавленным ножом поднялась. Клинок дрожал в его руке – не от страха, а от дикого напряжения.

Он начал резать. Не быстро. Медленно, методично, с какой-то садистской точностью. Вертикальная линия вниз от ключицы. Горизонтальная – через нее. Кожа рвалась, кровь сочилась обильнее. Тело под ним вздрогнуло в последний раз и замерло. Глаза остекленели, уставившись в темное небо.

Знак «Паука» был готов. Грубый, кровавый, вырезанный на еще теплой плоти.

Максим встал. Он смотрел на свое творение. На девушку в красном пальто, которая больше не смеялась в телефон. На символ, который теперь был его печатью. Его новой сутью.

Тишина переулка вдруг оглушила его. Только ветер выл. Где-то далеко залаяла собака.

«„Паук“… – мелькнуло в голове. – Теперь я – „Паук“.»

Он вытер клинок ножа о полу ее пальто, сунул его обратно в карман. Рука была липкой от крови. Он чувствовал ее запах – сладковатый, тяжелый, въедливый. Запах его первого шага в новую жизнь.

Он повернулся и быстро зашагал прочь из ниши, из переулка, оставляя за собой темную лужу и неподвижное тело с кровавым знаком. Он не оглядывался. Он уже думал о следующей. О той, что заслуживала не меньше. О мести, которая только начиналась.

А в кармане его куртки телефон девушки вдруг замигал и заиграл веселую, назойливую мелодию. «Моя муха» звонил. Мелодия звучала жутко и нелепо в ночной тишине, постепенно затихая вместе с жизнью в переулке Строителей. Первая кровь пролилась. Гнев «Паука» обрел плоть.

Глава 4. Погоня

Ледяной ноябрьский дождь сек по лицу, как тысячи иголок. Он не шел – он обрушился на Берёзовск внезапно, превратив улицы в мутные реки, а тротуары – в скользкие катки. Вода хлестала с неба, с крыш, с карнизов, сливаясь в грохочущие водопады у сточных люков. Воздух висел тяжелой, промозглой пеленой, пропитанный запахом мокрого асфальта, ржавчины и городской грязи, поднятой потоками. Видимость упала до нескольких десятков метров, превращая ночь в хаотичный калейдоскоп размытых огней фонарей, фар редких машин и глубоких, ненасытных теней.

Игорь Шериф прижался спиной к холодной, мокрой стене заброшенного цеха в промзоне «Северная». Его кожаная куртка, когда-то темно-синяя, теперь почернела от воды и налипла на свитер, не давая ни грамма тепла. Форменные брюки промокли насквозь и тяжело обвисли. Вода затекала за воротник, стекала по лицу, смешиваясь с потом усталости и адреналина. Он не спал больше суток. Его лицо под двухдневной щетиной было землистым, глаза, воспаленные и запавшие, горели лихорадочным блеском. Он чувствовал каждую мышцу, каждый сустав – тело ныло от напряжения и холода, но разум был сфокусирован до предела, как лезвие.

«Где ты, тварь?..» – билось в такт стучащим по крыше каплям. «Почуял погоню? Спрятался? Или… или он здесь? Рядом?»

Рядом с ним, съежившись под струями воды, стоял молодой патрульный, лейтенант Артем Ковригин. Его плащ-накидка из дешевой клеенки хлюпала, не справляясь с ливнем. Лицо юноши под капюшоном было бледным, глаза широко раскрытыми – смесь страха и азарта первого настоящего дела. Он держал табельный ПМ двумя руками, ствол дрожал от холода и волнения.

– Шеф… – прошептал он, едва перекрывая шум дождя. – Может, он уже смылся? Черт знает где тут… Темень, хоть глаз выколи…

Игорь не ответил. Его взгляд, острый, как у голодного волка, сканировал промзону. Они стояли у края огромной, залитой водой площадки перед цехом. Слева – бесконечная стена такого же полуразрушенного здания, утыканная темными провалами окон. Справа – горы металлолома, покрытые ржавыми тенями. Прямо – лабиринт каких-то труб, резервуаров и покосившихся железных конструкций, утопающих в потоках воды и грязи. Идеальное место для засады. Или для побега.

«Он здесь, – упрямо твердил внутренний голос Игоря. – Должен быть. След вел сюда…» Они шли по едва заметным каплям крови – алые островки на сером асфальте, быстро смываемые дождем. Капли вели от места, где нашли седьмую жертву – девушку-кассиршу с автозаправки. Кровь была свежей. «Он ранен? Или это ее кровь?»

Внезапно Ковригин вздрогнул всем телом. Его рука с пистолетом резко дернулась вправо, в сторону огромной кучи старых автомобильных покрышек, сваленных под навесом у соседнего цеха.

– Шеф! – голос его сорвался на визгливый шепот. – Там! Движение! «Паук»! Я видел! Промелькнуло!

Игорь мгновенно рванул голову в указанном направлении. В темной щели между горой покрышек и стеной цеха действительно мелькнуло что-то. Неясное, быстрое. «Паук»? Или игра света и воды? Но Ковригин уже не сдерживался:

– ОН ЗДЕСЬ! – заорал он во всю мощь легких, его крик прорезал вой ветра и грохот дождя. – СТОЙ! ПОЛИЦИЯ!

Адреналин, острый и обжигающий, ударил Игорю в кровь. Вся усталость, весь холод – испарились. Остался только инстинкт охотника.

– ВПЕРЕД! КОВРИГИН, ЗА МНОЙ! – рявкнул Игорь, уже выскакивая из-за укрытия и мчась по залитой водой площадке. Сапоги с хлюпаньем вязли в грязи, брызги летели во все стороны. Он не бежал – он летел, рассекая потоки воды, пистолет (его верный Макарыч) уже в руке, ствол направлен в темноту у покрышек. «Попался, гад! Попался!»

Ковригин бросился следом, спотыкаясь, но не отставая. Его крики слились в нечленораздельное: «Стоять! Стоять! Стрелять буду!»

Игорь достиг горы покрышек. Запах старой резины и машинного масла ударил в нос. Он резко замер, прижался к холодной, мокрой резине, прислушиваясь, вглядываясь в щель. Сердце колотилось так, что казалось, выскочит из груди. Капли дождя стекали по лицу, мешая видеть. Тишина? Нет. Только шум дождя и тяжелое дыхание Ковригина сзади.

– Где он? – задыхаясь, спросил лейтенант, подбежав и прижимаясь спиной к покрышкам рядом с Игорем. – Я… я точно видел! Он тут был!

Игорь молча махнул рукой – молчи. Его глаза сканировали темноту. Щель вела в узкий проход между цехами, заваленный мусором и обломками кирпича. Идеальная ловушка. Или путь к отступлению? Он сделал рывок вперед, в проход.

– Прикрывай! – бросил он через плечо Ковригину.

Он двигался быстро, но осторожно, пригнувшись, пистолет наготове. Каждый шаг по мокрому мусору казался оглушительно громким. Его взгляд метался по стенам, по кучам хлама, ища движение, силуэт. «Где ты? Покажись!»

Проход сделал поворот. Игорь замер на секунду, потом резко выскочил из-за угла, готовый к выстрелу.

Ничего

Только длинный, пустой коридор между цехами, залитый водой и погруженный во мрак. На другом конце – выход на другую улицу, освещенную тусклым фонарем. И ни души. Ни звука, кроме все того же ненавистного шума дождя.

«Исчез…» – мысль ударила, как обухом. «Как призрак. Испарился.» Ярость, горькая и беспомощная, подкатила к горлу. Он с силой пнул мокрый картонный ящик, валявшийся под ногами. Ящик разлетелся, обнажив гниющее нутро.

– Шеф? – осторожно позвал Ковригин, подбежав сзади. Он выглядел растерянным и виноватым. – Я… я мог ошибиться? В темноте… дождь…

Игорь не стал его ругать. Крик был опрометчив, но «Паука» Ковригин видел. Преступник был здесь. И ушел. Слишком быстро. Слишком ловко. «Знает местность. Как свой дом. Или… или ему помогла эта проклятая погода.»

– Осматривайся! – приказал Игорь, уже включая профессиональный режим. Ярость нужно было направить в русло. – Ищи следы. Кровь. Все, что угодно!

Они медленно пошли обратно по проходу, внимательно всматриваясь в грязь под ногами. Фонарики выхватывали мокрые обломки, лужи, слизь. Ничего. Дождь делал свое дело – смывал все следы.

Вышли к месту, откуда начали погоню – к горе покрышек. Игорь направил луч фонарика на землю прямо перед кучей. И тут его сердце екнуло.

На сером, мокром асфальте, прямо посреди лужи, лежала одинокая, почти незаметная капля. Не вода. Не масло. Она была темнее, гуще. И пока луч фонаря выхватывал ее из мрака, новая капля дождя упала рядом, разбив ее алую поверхность, растекшись розовым пятнышком, которое тут же начало бледнеть, растворяясь в воде.

Кровь

Игорь медленно опустился на корточки, игнорируя холодную воду, тут же промочившую брюки. Он смотрел на эту крошечную каплю, на ее медленное исчезновение. Его лицо в свете фонаря было каменным, но внутри бушевал ураган.

«Он здесь был… – мысль была острой, как бритва. – Ранен? Или это ее кровь? Его кровь?» Он представил преступника – того самого «„Паук“», прижавшегося где-то здесь, в темноте, затаившего дыхание, сжимающего нож или… или пистолет? Слушающего их шаги, их голоса. Видевшего их метания. «Он видел нас! Слышал крик Ковригина! Он знает, что мы близко!»

– Шеф? – Ковригин тоже присел рядом, его глаза загорелись. – Это же… это же кровь! Значит, он ранен! Мы его достали!

Игорь медленно поднял голову. Его взгляд скользнул по мрачным стенам цехов, по черным провалам окон, по горам мусора, сливающимся с тенями. Каждая тень казалась теперь живой. Каждый угол – возможным укрытием. Преступник мог быть в метре от них, за той же кучей покрышек, за углом, на крыше… Он чувствовал его присутствие. Ощущал его взгляд на своей спине. Холодный, ненавидящий, насмешливый.

«Не ранен ты, тварь… – подумал Игорь с ледяной яростью. – Это знак. Насмешка. Как и те перевернутые кресты. Ты оставил нам сувенир. Каплю крови. Как каплю яда. Ты играешь с нами.»

Он встал, резко, с таким напряжением, что кости хрустнули.

– Вызовем группу, – сказал он глухо, вытирая мокрое лицо рукавом куртки. – Пусть прочешут всю промзону. Собаки, тепловизоры. И… – он снова посмотрел на почти исчезнувшее розовое пятнышко на асфальте, – образец. На экспертизу. Срочно.

– Но, шеф, он же рядом! – горячо возразил Ковригин. – Может, он недалеко ушел? Раненый!

– Если он ранен и рядом, – Игорь повернулся к нему, и в его глазах горел такой холодный огонь, что лейтенант невольно отступил на шаг, – то он уже приготовил нам ловушку. Он не просто убийца, Ковригин. Он хищник. Умный и жестокий. И мы только что спугнули его, как зайца. Теперь он будет осторожнее. Злее. Охота только начинается.

Игорь достал рацию. Его голос, отдающий приказы, звучал спокойно, но каждый мускул на его лице был напряжен до предела. Он снова посмотрел в темноту промзоны, в ту сторону, куда вел проход. Туда, где мелькнул «Паук». Туда, где исчез «„Паук“».

«Беги, тварь, – пронеслось в его голове. – Беги и прячься. Но я тебя найду. Я вонжусь в тебя, как ты вонзаешь свой нож. Потому что я – Шериф. И это мой город. Даже если он гниет под этим проклятым дождем.»