О козлах и баранах с любовью…

Наталья Платонова

О козлах и баранах с любовью…

Роман Н. Платоновой – продуманно-тонкое литературное произведение.

Любовь – чувство, доступное лишь человеку, передано автором изящными, невесомыми мазками. И тем не менее, читатель получает ответы на вопросы, которые, казалось бы, не имеют ответа.

В романе остро, немногословно и предельно-наглядно показана грань между порядочностью и мерзостью, что заставляет по-новому оценить собственную жизнь и своё окружение.

В задачу автора не входит учить или поучать своего читателя. Повествование пронизано добрым юмором, снисходительностью к человеческим слабостям и подчёркнутой интеллигентностью.

Действие происходит в 70-е годы двадцатого столетия. Возврат в век вчерашний, ушедший так недавно, вызывает ностальгическую грусть – сладостную, утончённую эмоцию.

Самым главным и ценным в книге является ощущение собственного близкого счастья; в начале романа – робкое, неосознанное, а под конец – жизнеутверждающее, не подлежащее сомнению!

Роман написан доброжелательным, доступным языком, что говорит о человеколюбии и профессиональной состоятельности автора.

Литературеый критик Каранина Е.Ю.

* * *

Это было недавно,

Это было давно…

Матусовский М.

О козлах и баранах с любовью…

Я окончила спецшколу в начале шестидесятых. У родителей нас было трое и папа с мамой искренне верили, что учиться отлично может каждый ребёнок. Всё зависит от воспитания. Я была воспитанной. Заработав золото, я торжественно отдала его маме и всеми помыслами устремилась в медвуз. У папы были другие помыслы. Он считал, что его дочь обязана получить академическое образование, то – есть, поступить в университет. В семнадцать лет я была лопоухим щенком и не понимала, что папа тысячу раз прав! Папина дочь не умела бездумно подчиняться, а наша медицина на этом стояла, стоит и ещё долго будет стоять! Окончив университет и получив номерную специальность, на номерном предприятии я и работала. А медицина оставалась сладкой мечтой.

У сестры родилась малышка и я без всяких вузов очень быстро и глубоко освоила педиатрию, чем доводила до «экстазу» главврача и участкового педиатра – даму пожилую, по жизни троечницу.

–Ты пойми, у меня врачей не хватает. Из-за таких, как ты, дети болеют. – Давил главврач мне на гланды.

–Да не хочу я быть педиатром. Я бы косметологом с удовольствием стала! – Почти плакала я.

Главврач умильно улыбался. – Поступай, девочка. Мед закончишь – мы с тобой поговорим.

И я поступила. И окончила мед весьма успешно.

Дерматолог-косметолог – так называлась моя новая специальность. Дерматология меня не привлекала, – папилломы и бородавки вызывали брезгливость, а микроспория – страх.

При социализме, как известно, женщин не было, а были жёны, подруги и коллеги. Из косметических препаратов на полках магазинов лежали крем «янтарь», «нектар» и биокрем «вечер». В конце месяца для плана «выбрасывали Польшу». К слову будь сказано, эти несчастные три крема были весьма действенны.

Косметологи, в общем – то, нужны не были. В Институте Красоты работал кто угодно, только не узкие специалисты. Туда надо было «попасть» и специализация никакого значения не имела. «Попасть» я не стремилась. Взяла и устроилась совместителем в КВД. Для меня это была подработка в вечернее время и сбывшаяся мечта.

Ах, какое это было время и какой это был КВД!

Начну всё по порядку: возглавлял КВД № К Андрей Павлович Валагуцкий – человек среднего возраста и незаурядной мужской красоты. При первом знакомстве меня поразила не красота главврача, а его одежда. Халат! Он не мялся, но синтетическим не был. Сквозь халат просвечивала необыкновенная рубашка – тонкая, шелковистая, с аккуратнейшим воротничком. Такого же ослепительно-белого цвета, как и халат. И всё – таки рубашка была розовая! Галстук не поддавался описанию – цвета топлёных сливок, завязанный большим узлом с розовыми, переливающимися складками…

Я стояла перед Андреем Павловичем и чувствовала себя восторженной девочкой, неожиданно увидевшей чудо. Разговор наш был коротким и продуктивным. Мне предложили полставки косметолога. Косметолога! И опять я почувствовала себя восторженной девочкой!

Каков поп – таков и приход! Наш КВД был таким же великолепным, как и наш главврач. Коллектив состоял из микологов, дерматологов и венерологов; плюс ещё лаборатория и два процедурных кабинета. Сидели мы в старом здании – помещение было нестандартным, и мне выделили маленький кабинет с отдельным входом с улицы и отдельной же крохотной регистратурой. Мой муж соорудил самодельную раздевалку – вбил в стену около регистратуры несколько крючков и тётя Фрося – наша бессменная санитарка, с удовольствием исполняла роль гардеробщицы на общественных началах. Пациентки мои были дамами интеллигентными, угощали тётю Фросю конфетами и ласковым словом – а что ещё старухе надо?

Был в нашем КВД зал отдыха – абсолютно правильное квадратное помещение, куда вливались четыре небольших коридора. Вдоль одного коридора располагались кабинеты микологов, вдоль другого – дерматологов; самый длинный коридор занимали венерологи вместе с кабинетом главврача. В четвёртом – располагались лаборатория, процедурные и архив. Кабинет главврача служил ещё и ординаторской, что дисциплинировало коллектив без всяких нравоучений.

Зал отдыха был необыкновенным! Там находилась русская печка, выложенная жёлтыми изразцами; стоял стол и дермантиновые кресла. И много глянцевых фикусов. Чистота поддерживалась стерильная! Всё, вплоть до листочков фикусов, обрабатывалось спецраствором – детищем нашего Валагуцкого. В те времена не было ароматизаторов и тем не менее, дизраствор издавал запах земляники! Зимой непременно каждый день топилась печка. Зал освещался бликами живого огня, умиротворяя и больных, и докторов. Иногда из печки выпадал уголёк. Он тлел на железном листе и тоже пах земляникой. Тётя фрося по пятницам пекла в печке сладкие пышки из серой муки, выкладывала их на старинное блюдо с двумя щербинками и ставила на середину стола. Не было человека, который бы отказался от такого угощения. Особенно радовались дети. Они переставали плакать, больше не боялись тёти доктора и стойко переносили неприятные процедуры.

У Андрея Павловича было особое отношение к детям. Наш КВД располагался в тупике переулка и со всех сторон его окружал заброшенный сад. Территория сада принадлежала городу и мы не имели права там что-либо менять. Валагүцкий добился разрешения использовать сад для нужд КВД, и начались у нас Ленинские субботники! Сад был расчищен, деревья привиты, разбиты цветники. Для козочки Мусечки соорудили загон и хорошенький домик с красной крышей и голубыми стенами. Шутник Вениамин Валерьевич – венеролог со стажем, на полном серьёзе объявил «волю главврача» – учитесь, барышни, доить козу! Доля правды в этом была. Никто, конечно, врачей не заставил доить козочку. Этим занималась тёти Фросина кума за два стакана парного молока и яблоки из сада для её детей. Растила она их без мужа, дети крепким здоровьем не отличались и молоко с яблоками были как нельзя кстати. Оставшийся удой распределялся между маленькими пациентами, и всех детей без исключения тётя Фрося угощала яблоками! Благодарные мамы завели книгу жалоб и предложений и писали туда бесконечные благодарности нашему главврачу. Тёто Фросю эти благодарности умиляли до слёз. Она их заучивала наизусть, пересказывала батюшке в ближайшей церкви и просила отпустить все земные грехи рабу Божию Андрею, если таковые имеются. И батюшка отпускал!

Я не знаю, как другие врачи, я к тёте Фросе относилась очень нежно. Звала её при пациентах по имени-отчеству – Ефросинья Ивановна, обращалась к ней на «Вы» и не забывала про её день рождения, Новый Год и Восьмое марта. Можно сказать, с тётей Фросей мы дружили. Мои полставки в КВД были для меня профессиональным отдыхом. Работу я свою знала, коллектив у нас был замечательный, к Валагуцкому врачи и пациенты относились с глубочайшим уважением.

Случилось это в конце мая. Сад наш цвёл и благоухал. Козочка Муся пощипывала травку под моим окном. Москва опустела. Пациентки разъехались по дачам и я немножко скучала. В дверь постучали. Я обрадовалась.

– Пожалуйста, заходите.

В кабинет вошёл мужчина южного типа. От него исходил резкий, я бы сказала, непристойный запах.

– Я врач-косметолог – немного растерянно пояснила я.

– Мине к Вам, дарагая – уверенно сказал мужчина.

– Присаживайтесь, – обречённо указала на стул.

– Слушаю Вас.

История была такова: мой пациент Георгий перед ноябрьскими праздниками сильно простудился на стрижке овец. Местный доктор сказал ему, что мыться в горной реке не надо – ещё больше простудится. И чтобы тепло одевался. С тех пор мой пациент не мылся и тепло одевался. Сначала было хорошо, но потом Георгий стал чесаться. Потом появились… «Как кукурузные зёрна появились. А сейчас они большие, как грецкий орех».

– Раздевайтесь, Георгий. Покажите мне Ваши «орехи».

– Как раздевайся, дарагая?

– До пояса разденьтесь, я посмотрю, что у Вас.

– Совсем, до брюки?

– Совсем.

Георгий разделся. Я подняла глаза и … и на минуту потеряла дар соображения. Передо мной стоял онкобольной! Метастазы по всему телу. Левая рука отекла, как бревно… Лимфостаз – пронеслось в голове.

– Одевайтесь – как можно спокойнее сказала я.

У нас нет онколога. Кому ещё показать? Ах да, Валагуцкий на работе.

– Георгий, посидите. Я сейчас приду.

Добежала до кабинета Валагуцкото. И Яшинский не ушёл? Хорошо!

– Андрей Павлович, Владимир Владимирович. У меня тяжёлый случай. Прошу помочь.

Георгий не хотел раздеваться при мне до гола. Я вышла в коридор, думала… Вот тебе и красивая специальность. Ему тридцать четыре года и он умирает! А я ничем не могу помочь. У него четверо детей. Маленькому – семь месяцев и этот мальчик не будет знать отца. Я расплакалась. Говорил же папа: «Подумай, медицина – это огромная ответственность за чужую жизнь». Отвечай, дорогая, если сможешь! – Зло укоряла я себя. Услышала, как Володя сказал: «На Каширку…»

Надо отдать должное моим коллегам. Георгий приехал издалека и лечь в Московский стационар было не так-то легко. Главврач освободил Яшинского от приёма, у того были какие-то знакомые на Каширке и Георгия удалось пристроить. Толку, правда, было чуть. Попробовали спасти хотя бы желудок. Но оперировать оказалось бессмысленно. И кроме аккуратного шва, у Георгия никакой другой «прибыли» от стационара не было.

Это я так считала. И напрасно! Мы предполагаем, а Бог располагает. Георгия выписали и он опять явился ко мне.

– Спасибо, дохтур. Дарагая, миня хорошо лечили. Таблетки давали, укол делали. Апираций был! Ничего не болит.

– А раньше болело? – Спросила я.

– Рука болел, теперь нет. Ты такой молодой, умный! Пусть твой жизнь цветёт, как черешня весной!

Я опустила глаза, подумала – он что, ничего не понял? Он не понял! И это хорошо!

– Георгий, если у Вас что-нибудь заболит, Вы позвоните мне в Москву. Вот номер моего телефона. Звоните в любое время. Главное, дозвонитесь. Я Вам помогу.

Георгий смотрел на меня влажными глазами. – Какой ты добрый! Спасибо, дарагая!

На том мы и расстались.

Прошёл год. Георгий ни разу не позвонил. Мне необходимо было снять его с учёта по случаю смерти и сдать карту в архив. Я не стала просить старшую медсестру, позвонила сама. Затрудняюсь сказать, как переводится на русский язык должность человека, с которым я разговаривала. Наверное, председатель сельсовета. Не успела я представиться, как услышала радостное восклицание.

– Дарагая! Это ты спас наш Георгий? Пусть цветёт тот яблоня, под каторая твой папа познакомился твая мама! Пусть твая сын и ево сын и сын ево сын живут сто лет, ещё сто лет и ещё полсто лет! Георгий говорил, ты молодой, умный. Очень умный! Главный дохтур! Тебя все джигиты уважают, такой ты умный!

«Умный главный дохтур» ничего не могла понять. Георгий жив? Это невозможно!

– Уважаемый – прервала я красноречие собеседника. – Я ограничена временем. Меня больные ждут. О каком Георгии Вы говорите?

– Как о каком, дарагая? Тот, который бальница лежал в Москва. Который живот резал дохтур. Теперь наш Георгий здоровый. Жена пятый сын рожает!

– Я могу с ним поговорить, уважаемый?

– Можешь, дарагая! Васо, дохтур из Москва звонит! Георгий зови! Говорить с ним хочет!

– Это я, Георгий! Спасибо, дарагая! Дочка жена родит – Наталья назову! Приезжай гости!

Мужа возьми! Мама возьми! Сына возьми! Баран резать будем! Гулять будем!

– Спасибо, Георгий – оторопело говорю я. Не я к Вам, а Вы ко мне на приём должны явиться. И немедленно! И хирург, который Вас оперировал, тоже велит приехать. Необходим осмотр, чтобы Вы ещё раз не заболели. Обязательно приезжайте!

– Хорошо, дарагая! Москва приеду! Там гулять будем!

Оправившись от удивления, я отправилась к главврачу. Валагуцкий выслушал меня с великим вниманием.

– Андрей Павлович, но это же невозможно!

– Возможно, Наталья Григорьевна. Такие случаи медицине известны. Видите ли, наш Георгий человек простой, не затуманенный образованием. Он не понял, в каком стационаре лежал и уж точно не знал свой диагноз. Его лечили. Даже операцию произвели. Рука больше не болит. Значит, вылечили. Ресурсы человеческого организма огромны и совершенно не изучены. Вам же известны случаи, когда один из супругов болен сифилисом, а другой и не подозревает об этом – и не заражается. Н-н-да, интересный случай. Наталья Григорьевна, если Ваш пациент не явится к четвергу – перезвоню я. Необходимо, чтобы он явился.

Георгий приехал именно в четверг. Привёз корзины фруктов, винограда, огромную бутыль виноградного вина. И чурчхелы! Домашние. Приготовленные прекрасно. Я попросила у щедрого горца разрешения раздать всё это детям. Московские дети не пробовали такие конфеты.

– Женщина! – чуть дотронулся до моего плеча Георгий. – Ты себе возьми. Мама дашь, сын дашь.

– Спасибо, Георгий. Обязательно возьму. Вот, видишь, беру орехи, гранаты, чурчхелы!

– И всё? Удивился Георгий.

– Всё, Георгий. Маме и сыну хватит, а остальное пусть другие дети кушают.

Георгий улыбнулся. – Слушай! Это не всё. Вот, смотри, я резать буду! Шашлык печка жарить буду! Зови всех!

Я с ужасом увидела маленького барашка, смирно сидевшего в кожаном мешке.

– Ты его зарежешь, Георгий?

– Конечно, режу. Шашлык делать буду!

Дальше я ничего не помню. Очнулась я в кабинете Валагуцкого. Вениамин Валерьевич Снегирёв махал ваткой с нашатырём перед моим носом.

– Он его зарежет! Пустите, он его зарежет! Пусти-ите!

Андрей Павлович и Вениамин Валерьевич были сильными мужчинами, однако удержать меня не смогли. Я бросилась к двери и столкнулась с тётей Фросей.

– Ни бойси, дочка. Атняла я у супастата животныю.

На руках санитарка держала барашка. У Вениамина глаза вылезли из орбит.

– Откуда козёл?

– Да не козёл это. Барашек! Приехал Георгий, привёз гостинцы. Весь зал отдыха завалил! А барашка он хочет зарезать и шашлык нам сделать.

– Варвар! – Только и сказал Валагуцкий. Шутник Вениамин тут же активизировался.

– Наталья Григорьевна! Прекрасный козёл! Берите его в свои пациенты.

– Зачем же в мои, Вениамин Валерьевич. Насколько я могу судить, Ваш кабинет с утра до вечера посещают козлы. Да ещё какие! Пробы негде ставить. И как Вы только с ними справляетесь, Вениамин Валерьевич?!

– Приходится, Наталья Григорьевна – ржал Вениамин.

– Бэ-э – вторил барашек.

– Тьфу! – Плюнула тётя Фрося. Нашли каво спаминать! Животныю пасовисьтились ба.

– Коллеги! – Строго сказал Валагуцкий. – Прошу к пациентам относиться уважительно. Оскорбительные замечания не потерплю!

– Извините, Андрей Павлович, – в один голос прогнусавили мы с Вениамином.

– Однако, к делу. Приехал Георгий. Необходима серьёзная консультация. Да, но куда девать Вашего козла, Наталья Григорьевна?

– Да не мой он, Андрей Павлович! – Почти плакала я. – И вообще, он маленький барашек, а не козёл.

– Тю-тю-тю, пропел неугомонный Вениамин.

– Вениамин Валерьевич!

– Ещё раз извините, Андрей Павлович – давясь смехом, прошептал взрослый мужчина и отличный врач Вениамин.

– Чисто дети – пробормотала тётя Фрося. – Я вот што скажу, Палыч, – обратилась она к главному.

– Да-да, Ефросинья Ивановна, что Вы можете предложить?

– Да што придлажить-та? Пущай пакеда животныя живёть с Муськой, а Евдакея, кума мая, за ими хадить будить. Яво жи карьмить нады. Патбрось, Палыч, куме диньжат, ана фсё и сполнить. А как только подрастёть – прададим.

– Кому продадим, Ефросинья Ивановна?

– Как каму? Егорки, сваяку Дунькиныму и прададим!

– А сейчас нельзя подарить козла уважаемому свояку? – Заволновался Валагуцкий.

– Барашка, – пискнула я.

– Виноват, барашка.

– Не, Палыч, нильзя. Хлопытна с сасунком. Падохнить.

– У-у-у, заплакала я. – Не отдавайте!

– Бож-же мой, какой пассаж! – Обречённо пробормотал Валагуцкий.

– Да ни сумливайтися Вы, дохтура. Кума знаить, как за скатиный хадить. Чай, диривенскыя!

– Андрей Павлович! В зале отдыха гостинцы и Георгий – тоскливо напомнила я.

– Да-да, Наталья Григорьевна. Идём.

– Вениамин Валерьевич, пожалуйста, пригласите Зою Евдокимовну Мостовую и Владимира Владимировича Яшинского ко мне в кабинет. И сами не забудьте присутствовать.

– А мне можно присутствовать при осмотре? – Несмело спросила я.

Валагуцкий остановился. – Вы меня удивили, Наталья Григорьевна. Это Ваш пациент, Вы и будете вести осмотр.

– Спасибо! Радостно сообщила я.

Главврач пожал плечами – Ну и день!

В зале отдыха, в самом центре сидел Георгий. Сидел он на хромоногом стуле из подсобки, раскачивался из стороны в сторону и причитал:

– Ва-ах, какой женщина хороший обидел! Позор на моя голова! Что я скажу мама? Что я скажу папа? Что я скажу дядя Серго? Что я скажу тётя Тамуна? Что я скажу бабушка Нино-о? Что я скажу красавица Ле-ейла? Ва-ах! Зачем я живу? Такой женщин обидел! Самая главный дохтур! Вокруг несчастного страдальца стояли пациенты. Кое – кто из женщин тихо плакал. Присмиревшие дети прижимались к мамам. Валагуцкий посмотрел на меня взглядом Василиска.

– Прошу, Наталья Григорьевна. Ваш пациент.

– Георгий, Вы меня слышите? – Обратилась я к «своему» пациенту.

– Ва-ах! Дохтур! – Расцвёл Георгий. – Ва-ай, какой красавица!

– Георгий, строго сказала я, – будьте добры, пройдите со мной. Докторам необходимо Вас проконсультировать.

– Джигиты! – обратился Георгий к Валагуцкому и Вениамину Валерьевичу, – давай вино пить будем! Фрукты кушать будем! Барашка жарить будем!

– Спасибо, Георгий – вежливо поблагодарил Андрей Павлович.

– Я полагаю, фрукты надо раздать детям, а Вас необходимо проконсультировать. Ефросинья Ивановна, вино уберите, а фрукты распределите между детьми. Коллеги, Георгий, прошу в мой кабинет. Уходя, мы слышали, как тётя Фрося «воспитывала» какого-то мужика.

– Куды хватаишь? Дитям велина раздать. Здаровый мужик, туды жи! Пасовисстилси ба дитё абьидать! Како – тако вино? Ента цирьковная вино. В церькву отнисём! Батюшка в Светлый Празник причищать будить. Уйди, мужик, дабром прашу… И тут же: «Ах ты мой родный. Пастрилёнык! Вазыми долгыю канхетку – та. Слаткыя! Куший, дитё, куший».

Русские женщины! Доброты необыкновенной! Сколько лишений и горя выпало на Вашу долю – а вы и крупицы своего сердца не потеряли! Бог с ним, с богатством. Вам и ситец к лицу! Ваши руки так и тянутся к головке малыша, чтобы погладить, приголубить птенца.

– Кушать хочешь? Возьми-ка булочку. Потрогай, какая мягкая. Кушай, деточка, кушай…

Последнее отдаст русская женщина ребёнку. Потому что он – РЕБЁНОК – птенчик, которого надо выкормить. И причём здесь – голодна она или сыта?! Никакая красота не сравнится с красотой души русской женщины, ибо она вся – ДУША! Душа с большой буквы!

Тёти Фроси давно нет в живых, а в моих воспоминаниях она жива. Она – моя совесть. Я всегда знаю, правильно я поступила или нет. Ефросинья Ивановна смотрит на меня из моей молодости глазами, полными одобрения или укоризны… Э – нет! Укоризны не надо! Лучше жить так, чтобы не укоряла меня простая женщина – Ефросинья Ивановна Линёва.

Итак, весь цвет КВД собрался в кабинете главного. Георгия поставили в центр. Хозяйственный Яшинский прихватил с собой хромоногий ступ. Я начала приём.

– Георгий! Разденьтесь, пожалуйста. Одежду сложите на стул.

– Штоб голая? – Испугался Георгий.

– Догола. – Строго произнесла я.

– Ва – ах! При чужой женщин раздеться? Что подумает красавица Лейла?

– Георгий, ещё строже сказала я. – Здесь нет женщин и мужчин. Здесь есть врачи. И они хотят Вам добра. Нам необходимо Вас осмотреть, чтобы убедиться, что Вы здоровы. Раздевайтесь!

– Ва – ах! Что скажет красавица Лейла? – Заныл Георгий.

– Ничего не скажет. Ей нужен здоровый муж – отец её детей. Раздевайтесь.

Выручила Зоя Евдокимовна.

– Вы, уважаемый Георгий, разденьтесь и закройте глаза. Вам необязательно видеть, кто и как на Вас смотрит. А мы поищем «грецкие орехи» – помните, которые были у Вас до операции? И будем очень рады, если ничего не найдём. Мудрые слова пожилого врача вызвали у Георгия уважение.

– Очень умный женщин – пробормотал он, быстренько разделся и закрыл глаза.

– Владимир Владимирович, придержите пациента, не упал бы – обратился с просьбой к Яшинскому Валагуцкий.

Осмотр шёл минут сорок. Мы по очереди осмотрели Георгия. Кроме шва – ничего. Здоров! И тем не менее, Владимир Владимирович договорился с Каширкой и нашего пациента положили на обследование.

Весь онкологический центр сбежался посмотреть на «чудо века». Каких только анализов

Георгий не сдавал! Абсолютно здоровый человек. Хоть в космос запускай! Усомнились. Может быть, это другой Георгий? Группа крови совпала. Эка невидаль! Ко всему прочему, хирург, который произвёл операцию – вернее, почти произвёл, перешёл работать в другой стационар. Разыскали, рассказали. Тот примчался незамедлительно. Мял, крутил-вертел Георгия… Если только на зуб не пробовал!

– Ну, что? – Спрашивали коллеги.

– Шов мой. Видите, родинку обошёл? Вот она. На «р» похожа.

Георгия выписали из стационара и он опять явился ко мне.

– Дохтур! Мине сказали, что я здоровый. А ты што скажешь?

– То же самое, Георгий.

– А што у мине был, дохтур? Этот, как грецкий орех, што?

– Простуда, Георгий – не моргнув глазом, соврала я. – У человека есть лимфатические узлы. Ты простыл. Они распухли. Простуда прошла и узлы перестали распухать.

– А операций дохтур зачем делал?

– Внутри нашёл гнойничок и удалил его. Вот и всё. Ты же чувствуешь себя хорошо, Георгий?

– Очень хорошо, дохтур.

– Вот и прекрасно. Поезжай домой. Береги себя, но раз в год являйся на осмотр. Обязательно. Так нужно. Обещаешь?

– Слово джигита, уважаемая.

– Счастливого пути, Георгий. Больше не болей.

Глаза Георгия повлажнели. – Какой женщин! – Пробормотал он. – Счастья тебе, дарагая. Мама твой долгий лет жизни. Сын растёт – красавица Натэла жени. Мой сестра эта. Два месяц ей. Шеснацить исполница – твой сын замуж атдам!

– Спасибо, Георгий, на добром слове.

Георгий приезжал в Москву каждый год в течение пяти лет. С учёта его сняли и больше я его не видела. Думаю, у него всё хорошо. Было бы плохо – приехал.

Георгий уехал, а барашек остался. Неугомонное это было существо! Барашка назвали Гошей. Первое, что сделал барашек – пошёл знакомиться с красавицей Мусечкой. Мусечка ему не понравилась. Издав презрительное «Бэ-э-э», Гоша в два прыжка оказался под окном главврача. С этой самой минуты наш мирный КВД превратился в мину замедленного действия.

Надо сказать, читатель, я более уютного помещения, чем наш диспансер, за всю свою жизнь не встречала. Построено оно было в начале девятнадцатого века и служило людской. Стояло это строение в тупике переулка, занимало мало места и никому не мешало. Двухэтажный дом купца снесли и на его месте громоздилась безобразная двенадцатиэтажная «башня» с вечно облупленными стенами и просевшим фундаментом. Жители этой «башни» и были нашими постоянными пациентами.

Окна в КВД располагались прямо над фундаментом, выходили в сад и наши кабинеты наполняли запахи цветов, спелых яблок, осеннего увядания и зимних морозов… Зимой в зале отдыха топилась печка и с весны и до глубокой осени на подоконнике стояли цветы. Дети грызли яблоки, а по пятницам по всем коридорам разносился запах свежих пышек… Мы работали в райских кущах!