Передний ряд: запретный курс любви

«Да,» – прошептала она. «А вы… вы часто тут бываете? По вечерам?» Идиотский вопрос! – закричал внутри нее голос разума. Но ей нужно было знать. Нужно было услышать его голос.

«Часто,» – ответил он просто. «Здесь… можно дышать. После пар, после бумаг, после всей этой…» Он замолчал, словно ища слово. «…Суеты. Здесь мысли встают на свои места.» Он на миг повернул голову к ней. «Или наоборот, путаются окончательно.» Его взгляд был темным, нечитаемым, но в нем промелькнул намек на ту же внутреннюю бурю, что бушевала в ней.

Они прошли под очередным фонарем. Свет упал на его лицо с резче обозначенными тенями под глазами. Диана вдруг увидела не только недосягаемого преподавателя, но и просто человека. Уставшего. Одинокого, возможно. Своими мыслями и своими… запретами.

«Ваша тема,» – заговорил он снова, не глядя на нее. Голос стал глуше, будто слова давались с трудом. «Проекция идеализированного образа… Она выбрана не случайно, да?» Он не спрашивал. Он утверждал. Знающим тоном человека, который видит насквозь.

Диана почувствовала, как земля уходит из-под ног. «Я… Я просто считаю ее очень показательной. Маргарита…» – начала она защищаться академически.

«Маргарита ослепла,» – резко перебил он. Остановился и повернулся к ней. Они стояли под фонарем, в круге света, отрезанные от темноты и ветра. Его глаза горели каким-то внутренним огнем. «Она возвела обычного, талантливого, но глубоко травмированного человека в ранг божества. Пожертвовала всем ради иллюзии. Ради образа, который создала сама.» Он шагнул ближе. Слишком близко. Диана отпрянула спиной к холодным перилам. «Это опасно, Диана. Опасно и для того, кто идеализирует, и для… объекта этой проекции.»

Она не могла оторвать от него взгляда. Его дыхание, теплое и прерывистое, касалось ее лба. Запах его, близкий и опьяняющий. Его глаза, в которых читалась не только строгость, но и боль, и какое-то отчаянное предупреждение.

«А если… если объект не такой уж идеальный?» – выдохнула она, не думая. Слова сорвались сами. «Если он просто человек? Со своими… слабостями? Сомнениями?» Она смотрела на него, впиваясь взглядом, пытаясь найти в его глазах ответ. Признание. Хоть что-то.

Он замер. Вся его фигура напряглась. Взгляд стал острым, пронзительным, как скальпель. «Тогда это еще опаснее,» – прошептал он. Голос был хриплым, чужим. «Потому что разочарование неизбежно. И падение с пьедестала… оно калечит обоих.»

Он поднял руку. Медленно, будто преодолевая невидимое сопротивление. Его пальцы коснулись ее щеки, ледяной от ветра, но пылающей изнутри. Прикосновение. На этот раз – не случайное. Намеренное. Весомое. Шероховатость его подушечек, тепло, проникающее сквозь холод кожи. Диана вскрикнула от неожиданности и невыносимой нежности, прижавшись щекой к его ладони. Ее глаза наполнились слезами, которые тут же высушил ветер.

«Артем Сергеевич…» – прошептала она, но слова потеряли смысл. Было только его прикосновение, его близость, его имя, вырвавшееся без титула.

«Не называй меня так,» – резко сказал он. Его пальцы слегка сжали ее щеку. «Не сейчас. Не здесь.» Его взгляд упал на ее губы. Надолго. Жадно. В его глазах бушевала война – долга, страха и того самого, необъяснимого влечения, что висело между ними с самого первого дня на переднем ряду. «Я не должен этого делать…» – прошептал он, больше себе, чем ей. Но его рука не отпускала ее лицо. Другая рука нашла ее талию, под толстой тканью куртки, притягивая ее ближе, к источнику его тепла.

«Но вы хотите?» – выдохнула она, глядя ему прямо в глаза, не прячась, не отводя взгляда. В ее голосе не было вызова. Была только обнаженная правда и мольба.

Он не ответил словами. Его взгляд – темный, потерянный, полный запретной страсти – был ответом. Он наклонился. Медленно. Давая ей время отстраниться. Убежать. Но она не двинулась с места. Замерла, ожидая, чувствуя, как его дыхание смешивается с ее дыханием, как его запах заполняет все вокруг.

Поцелуй.

Сначала это было лишь прикосновение губ. Легкое, исследующее, неуверенное. Как будто он проверял границы реальности. Потом… Потом что-то внутри него сломалось. С тихим стоном, похожим на стон утопающего, он углубил поцелуй. Его рука крепче сжала ее талию, другая вцепилась в ее волосы у виска, отбрасывая капюшон. Его губы были горячими, требовательными, отчаянными. Это был не поцелуй преподавателя. Это был поцелуй голодного человека, нашедшего воду после долгой жажды. Поцелуй, полный запретного влечения, месяцев подавленных взглядов, смущения от прикосновения в аудитории и этой невероятной, пугающей близости на пустынной набережной.

Диана ответила. Ее руки сами нашли его шею под воротником свитера, вцепились в жесткие пряди волос на затылке. Она отвечала на его поцелуй с такой же отчаянной жаждой, теряясь в его вкусе, в его тепле, в гуле, который заполнил ее голову, заглушив ветер, реку, весь мир. Время остановилось. Существовал только он. Его губы. Его руки. Его тело, прижатое к ней, защищающее от холода и ветра.

Они целовались под фонарем, в круге света, как на сцене, для невидимого зрителя – ночи, реки, чаек. Это был поцелуй, сметающий все барьеры – преподаватель-студент, возраст, условности. Поцелуй, который был одновременно падением и полетом.

Он оторвался первым. Резко. Как будто его ударило током. Его глаза были дикими, растерянными, полными ужаса и неверия перед тем, что он только что совершил. Он отступил на шаг, выпустив ее из объятий. Его дыхание сбилось, губы были влажными, чуть припухшими от ее поцелуя.

«Боже…» – прошептал он, глядя на нее, а потом на свои руки, будто не веря им. «Что я наделал…» Это была не фраза. Это был стон отчаяния.

Диана стояла, прислонившись к перилам, пытаясь перевести дыхание. Губы горели. Тело дрожало уже не от холода, а от шока и невыносимой слабости. Внутри все пело и плакало одновременно.