Крепостная

Глава 16

Утро следующего дня никак не включало прогулки, поскольку мыть, скоблить да готовить нужно было с раннего утра. Нюра хорошо знала, что любит молодой барин, и упросила почтить память преставившейся барыни, хоть эдак.

Для холодца печь растопили с раннего утра. Парили сушеные ягоды для пирогов. Фирс даже в Троицк за кофе поехал. Квашня пузырилась из кадок, из кухни при каждом открытии двери пар валил похлеще, чем из бани.

Мы с Глашей отмыли все: от стен до пола. Кое-где подкрасили косяки и караулили, чтобы заполошные служки не вляпались в наше творчество.

– Развели смуту, будто вроде губернатора ждем. Велика честь его так встречать, – бурчал хозяин. Но суматоху наблюдал с затаённой радостью. В дом, словно после долгого отсутствия, вернулась жизнь.

Я представила эту самую жизнь молодой деятельной хозяйкой, долгое время путешествующей или учащейся где-то в большом городе, вернувшейся в комнаты с занавешенной мебелью, тонким слоем пыли и остановившимися часами. Да, именно отсутствие этого размеренного «тик-так-тик-так» лишает, на мой взгляд, жизни любое помещение.

В нашем доме все будто закружилось в вальсе: кто-то натирает окна и мурлычет под нос песенку, кто-то ползает по полу, проверяя, нет ли пятен на плинтусах, а кто-то натирает пол, да так, что в нем отражается теперь даже люстра.

– Барину приятно будет, что его ждут, Осип Германыч, – ответила я, поднося ему чашку чая в кресло. Он отложил газету, на которую я, естественно, уже имела виды, принял чашку с блюдцем, и лицо его на секунды просветлело.

– Да, Наденька, приятно, когда дома тебя ждут. Только вот… – он точно хотел что-то сказать еще, но, видимо, решил не рушить эту суету, так сильно похожую на настоящую жизнь.

Я решила, что барина гнетет безответственность сына. Но как-то выгораживала молодежь. Может, он, понимая, что так и так не успеет к похоронам, боялся приехать в дом, где всегда встречала любящая маменька. А может, горевал так, что в постели провалялся лицом к стене несколько недель. А отцу о своем состоянии не сообщал: не хотел тревожить.

Представляя на месте молодого барина моих сыновей, не верилось, что по своей охоте они не приехали бы на мои похороны. А потом вспоминала, как далеко они от родины и сколько сил и времени им понадобилось бы, чтобы выехать. Становилось больно и грустно. И я понимала старого барина и еще больше от этого жалела.

Вечером все уставшие, но чрезвычайно довольные, завалились спать, чтобы утром, еще до рассвета, начать самый важный этап приготовления – подготовку стола.

Барин спал, как всегда, часов до семи, и мы ходили на цыпочках, чтобы случайно не нарушить его отдых. Я вечером специально подала ему чай с ромашкой и мятой: представляла, как он нервничает.

И только когда он вышел к завтраку, вчерашний гомон набрал обороты.

– Фирса не видать, – барин знал, что его верный помощник самолично поедет встречать молодого барина, но так он задал вопрос: «уехал ли Фирс?».

– Фирс поехал заранее на вокзал, чтобы встретить барина прямо от вагона, – уведомила я, подавая чай. Осип отказался от завтрака, видимо, чтобы поесть с сыном.

– Я тебе доверяю, Надежда, и комнаты Петра проверять не пойду. Я не Домна, мне лишь бы чисто, гладко, да глазу приятно. Протопили там?

– Да, барин. Три дня с усердием, чтобы не чувствовалось, что нежилое. А со вчерашнего вечера двери в крыло распахнули, чтоб дух домашний там поселился.

Мне уже самой не терпелось встретить этого баловня судьбы. Надеялась, что барин повеселеет.

Карета подъехала к усадьбе почти в обед, хоть и ждали их не позднее десяти часов. У хозяина разболелась на этом фоне голова, и я, накапав ему капель, отправила полежать. Парнишку отправляли узнать, пришел ли поезд. Тот вернулся с вестями, что пришел и что молодого барина Фирс забрал.

Где их черти носили, так никто и не понял. Ровно до момента, когда Фирс, присвистывая, подогнал карету на зимнем ходу аккурат к крыльцу. Сундуков и шляпных, по всей видимости, коробок привязано было на седлах выше крыши. Внутри меня шевельнулся смешок о барине-моднике.

Сначала из открытой двери показалась нога в черных брюках и лакированном ботинке, потом и весь барин. Тонкий, высокий, в черном пальто с воротником из чернобурки, но с непокрытой головой. Темноволосый, с игриво изогнутыми усиками, темноглазый как отец. От матери он точно унаследовал нос и рыхлый подбородок. Эти детали его несколько портили, но все же красавцем его можно было назвать без условий. Он осмотрелся, и я уже приготовилась, что сейчас как раз к выходу отца сделает шаг к дому, и сердца, отягощенные горем, встретятся. Но он повернулся к карете.

И помог выйти яркой, чужеродной в этих снегах, как заморская птичка, барышне в желтой юбке. Ее короткое манто с широким капюшоном из какого-то короткошерстного белого зверька всем давало возможность оценить тонкую талию. А женщинам удивиться крою почти прямой юбки с турнюром-хвостиком. Все они привыкли видеть барышень в кринолинах.

– Петр, – голос барина я услышала позади себя. Обернулась. Хозяин вышел без пальто.

– Батюшка, – молодой человек расстегнул пальто и поднялся на крыльцо. Проходя мимо, он обдал меня таким флером чего-то безумно шипрового, что у меня защипало в горле.

– Иди скорей сюда, – голос Глаши я услышала уже после того, как она оттащила меня к углу дома, подальше от крыльца.

– Да чего ты? Я так хотела посмотреть на их встречу! – зло прошипела я и уже направилась было обратно к моему месту обзора, но Глаша вцепилась, как клещ.