Страшные сказки Петербурга

Ксюша, кажется, обиделась на эту “постороннюю”, но Паше сейчас почти и дела не было до ее обид. Удивительно, ещё недавно он чутко улавливал малейшие изменения в ее настроении, боялся сказать или сделать что-то не то, готов был пылинки с нее сдувать, а теперь… как отрезало. Острое чувство влюбленности померкло, выцвело, как старый снимок, уступив место чему-то иному. Куда более мощному, всеобъемлющему. Сейчас для него имела значение только Марта. Все остальное могло подождать.

Это было похоже на одержимость, но он убеждал себя, что всего лишь хочет помочь. Освободить несчастную девушку, запертую в каменном плену. Как только он это сделает, все вернётся на свои места. Учеба, друзья, Ксюша.

Когда все закончится, он расскажет ей все, объяснит, и она обязательно поймет его! Ведь она же добрая, чуткая… совсем как Марта.

Дождливый апрель сменился теплым, солнечным маем. Синоптики уверенно предрекали похолодание, но Петербург по-прежнему отказывался подчиняться их прогнозам. Остатки снега растаяли без следа. Деревья в парках зазеленели молодой листвой, на бульварах, наполняя воздух упоительным ароматом, зацвела сирень.

– Если бы ты знала, как сейчас хорошо на улице, – мечтательно сказал Паша, прислонившись спиной к стене парадной рядом с кариатидой. – Обожаю весну…

– Я тоже, – прошелестело где-то совсем рядом.

Паша вздрогнул. Это было настолько неожиданно – за полтора месяца он так привык к своим монологам – что в первый момент решил, ему мерещится.

В парадной кроме него никого не было, так откуда…

Он вскинул голову, вглядываясь в мраморное лицо.

– Марта? – позвал он одними губами.

– Ты слышишь меня? – так же тихо, на грани слышимости, прошелестело в ответ.

Этот шепот звучал прямо в его голове, и Паша, чувствуя, как внутри что-то переворачивается, мысленно закричал:

– Да! Да! Я слышу тебя! Господи, наконец-то!

***

Ксюша сидела на крошечном кухонном диванчике, поджав под себя ногу, и сжимала в руках чашку с чаем, глядя в окно.

Там, за стеклом бушевал яркими красками май, но никакой радости эта прекрасная, почти летняя погода не приносила.

Ксюше хотелось обратно, в дождливый апрель. Туда, где она чувствовала себя счастливой. Где по выходным ей не приходилось сидеть одной дома. Где с ней был Паша.

Она не понимала, что с ним происходит. Знала только, что началось это в тот день, когда он забыл встретить ее с танцев. Именно с того дня он стал отдаляться от нее. В нем появилась какая-то холодность, отстранённость, и Ксюша ни на секунду не верила, что причина тому болезнь его тетки.

Прежде он смотрел на нее тепло, с любовью, теперь же, казалось, едва замечал. Его перестало интересовать ее настроение и самочувствие. Он больше не присылал по утрам смайлики с добрым утром и не желал спокойной ночи перед сном. Не звал в кафе или кино, не провожал на танцы.

Они продолжали видеться лишь в институте, но и там он находился будто бы только физически. Мысли его все время витали где-то далеко.

Ксюша места себе не находила, ревела по ночам в подушку, подозревала, что у нее появилась соперница… но откуда? Если бы Паша влюбился в кого-то из института, она бы заметила, но он убегал оттуда, не оглядываясь, едва появлялась возможность. Пару раз она даже пыталась проследить за ним, но увидела лишь, как он помогает какой-то старушке нести сумки к парадной. На больную тетушку та никак не походила, но спрашивать об этом Пашу Ксюша не решилась.

Не признаваться же, в самом деле, что она следила за ним, как героиня дешёвой мелодрамы!

– Эх, Ксюха, все они козлы! – авторитетно заявляла подруга Даша, успевшая за три года перевстречаться едва ли не со всеми однокурсниками. – Сегодня он тебе в любви до гроба клянётся, а завтра за первой встречной юбкой побежит, сверкая пятками.

Ксюша в ответ только морщилась. К ним с Пашей вся эта житейская мудрость не имела никакого отношения. Не мог он так просто взять и разлюбить ее, потому что… Ну, не мог и все!

Она пыталась убеждать себя в том, что это временные трудности. Что все дело действительно в болезни родственницы. И когда она поправится, все станет, как раньше. Но что-то внутри не давало ей поверить в это. Грызло, мучило, мешало нормально спать, жить, дышать…

Ксюша так долго ждала своего счастья. Заслуженного, выстраданного тремя годами безответной влюбленности, когда она жадно ловила каждый Пашин взгляд, каждую улыбку, а он видел в ней лишь одну из многочисленных однокурсниц.

И вот теперь, когда она наконец дождалась, все снова идёт не так! Не так, как должно быть…

Резкий звук дверного звонка заставил Ксюшу нервно дернуться. Остывший чай выплеснулся из кружки на ногу, и она тихо выругалась.

Кого там ещё принесло? Дашка что ли?

Однако вместо подруги на пороге ее квартиры появился… Паша. Растрёпанный. Взволнованный. С огромным букетом белых лилий в руках.

– Ксюша! Ксюшенька! – жарко заговорил он, буквально с порога упав перед ней на колени. – Прости меня дурака! Любимая моя, хорошая, я знаю, я вел себя, как скотина, но я люблю тебя! Мне нужно было сделать кое-что очень важное, я не мог тебе всего рассказать сразу, но теперь! Теперь все будет замечательно! Ты простишь меня?

Ксюша смотрела на него во все глаза, не веря тому, что видит и слышит. Сердце сжималось в груди, по венам струилось искрящееся тепло. Неужели правда? Он любит ее, просит прощения… Да что там, конечно же любит! По другому и быть не может!

– Паш, – она чувствовала, как к глазам подступают слезы. – Паш, перестань, ну конечно я тебя прощаю, я же люблю тебя, – он поднялся на ноги, и она крепко обняла его, поцеловала, ощутив яркий аромат лилий. – А что это за важное дело, о котором ты не мог рассказать?

Она отстранилась и заглянула в его сияющие глаза, вновь чувствуя себя совершенно счастливой.

Паша улыбнулся радостной, широкой улыбкой.

– Собирайся! Ты должна увидеть это своими глазами!

***

– Ты… серьезно? – недоверчиво спросила Ксюша, глядя на дверь, ведущую в парадную доходного дома.

То, что рассказал ей Паша по дороге, не укладывалось в голове. Она ожидала услышать что угодно, но только не это! Если бы не Пашино взволнованное лицо и искренний восторг в глазах, она бы не поверила – настолько вся эта мистическая чепуха была не в его духе. Плененные души, оживающие статуи – с ума сойти! И это говорит Паша – человек, который даже в детстве в Деда Мороза не верил!

– Абсолютно! – он сжал ее руки в своих.

Его ладони были горячими, и сам он весь будто был охвачен жаром. Глаза лихорадочно блестели, на скулах проступил румянец.

Из парадной вышел мужчина в очках, с потрепанным портфелем, и Паша потянул Ксюшу к двери, пока та не закрылась.

В парадной было темно и прохладно. Мраморные кариатиды выглядели точно так же, как в тот день, когда они были здесь на экскурсии.

По-прежнему крепко держа Ксюшу за руку, Паша остановился у одной из статуй и обернулся.

– Вот она, – почти шепотом сказал он, посмотрев вверх. – Ее зовут Марта. И сегодня мы с тобой освободим ее. Ты представляешь? Мы с тобой совершим настоящее чудо! – он заглянул ей в глаза.

Честно говоря, Ксюша не представляла. Вся эта история казалась ей какой-то сказочной ерундой. Но Паша смотрел на нее с такой надеждой, что она только улыбнулась и кивнула.

– Положи сюда руку, – Паша коснулся мрамора. – Чувствуешь? Она теплая…

Ксюша неуверенно прижала ладонь к камню. Он действительно был теплее, чем она ожидала, но в этом на ее взгляд ничего сверхъестественного не было.

– Так… и что дальше? – она слегка натянуто улыбнулась.

– Ты готова увидеть чудо? – торжественно спросил Паша, глядя ей в глаза.

– Ну… да, – Ксюше отчего-то стало не по себе.

В глазах Паши на миг мелькнуло что-то… какое-то странное выражение, но уловить эту эмоцию она не успела.

– Нет, ты должна сказать это вслух, – настойчиво сказал Паша. – Ты готова?

– Ну да, да, я готова! – нетерпеливо повторила Ксюша, поймав себя на желании уйти отсюда как можно скорее. – И что…

Договорить она не успела. Руку, которую она все ещё прижимала к статуе, внезапно обожгло. Ксюша инстинктивно попыталась отдернуть ее, но ладонь словно прилипла намертво. А в следующую секунду обжигающая волна прокатилась от руки по всему телу, мгновенно сменившись вымораживающим внутренности холодом.

Ксюша хотела закричать, дернуться, но не могла даже моргнуть. Ее парализовало с головы до ног, голову сдавило, заложило уши, а перед глазами потемнело, и она почувствовала, что летит куда-то…

Все закончилось так же внезапно, как и началось. Тьма рассеялась, и Ксюша осознала, что снова видит Пашу. Вот только видит как-то странно. Сверху. Будто бы…

– Как ты? – встревоженно спросил он, глядя на… нее.

На Ксюшу. Которая по-прежнему стояла внизу, рядом с ним, разглядывая свои руки так, будто видела впервые.

«Что за… Как… Что происходит?!» – панические мысли захлестнули сознание.

– Прекрасно! – чужим, незнакомым голосом сказала Ксюша, и, широко улыбнувшись, бросилась на шею Паше. – Все хорошо! Теперь все будет замечательно! Идём же!

«Что? Нет! – мысленно закричала Ксюша, забившись в мраморном плену, как птица, попавшая в силки. – Нет! Не уходи! Паша! Паша, это не я! Я здесь!»

Но он не слышал её. Он зачарованно смотрел на ту, что заняла ее место, послушно спускаясь за ней по ступеням. Не оборачиваясь. А вот она обернулась. И на миг Ксюша увидела в собственных глазах неприкрытое, злое торжество.

«Нет! Не может быть! Этого не может быть! – чудовищное осознание произошедшего обрушилось на нее снежной лавиной. – Паша, вернись! Паша! Это обман! Она не я!..»

– Он знает, – неожиданно услышала она чей-то тихий голос.

«Что? Кто это?» – Ксюше хотелось кричать, биться в истерике, но она не могла пошевелиться. Наверное, так чувствуют себя полностью парализованные люди, запертые внутри собственного тела. Жуткое, невыносимое ощущение абсолютной беспомощности.

– Меня зовут Диана, – ответил женский голос. – Я здесь. Напротив тебя.

Ксюшин мечущийся взгляд остановился на второй кариатиде. Теперь их лица были на одном уровне, и она видела, что та смотрит куда-то в сторону.

– Ты… ты там? Внутри? Но как…

– Как и ты, – вновь зазвучал голос в ее сознании. – Как Марта. Как многие до нас.

– Я не понимаю, – если бы статуи могли плакать, слезы градом бы текли по ее щекам. – Как это произошло? Как такое вообще возможно?!

– Я не знаю, – тихо ответила Диана. – Но тебе нужно успокоиться. Не трать силы. Скоро твоя душа освоится в этом новом теле и станет легче…

– Нет! – закричала Ксюша, ощутив странный жар. – Я не хочу! Паша вернётся за мной! Он поймет, что случилось, и…

– Он знает, – вновь сказала Диана, и Ксюша только теперь осознала, что с этой фразы и начался их странный невозможный разговор.

– Что? – она замерла.

– Тот юноша знает, что вы с Мартой поменялись местами, – спокойно ответила Диана. – Он специально привел тебя сюда. Он знал, что единственный способ освободить душу из камня – позволить ей занять живое тело. И ты позволила. Коснулась мрамора и подтвердила согласие.

– Но я же не знала! – в отчаянии крикнула Ксюша. – И Паша! Он не мог…

– Не вини его, – голос Дианы звучал печально. – Он попал под чары Марты, она полностью завладела его сознанием. Думаю, он не понимал до конца, что делает…

Как же, не понимал! Ксюшу неожиданно захлестнула злость. Целый спектакль разыграл, чтобы заманить ее сюда! Нет, нет, не может быть, он же…

– Но это несправедливо! Почему я? За что?

– Тебе лучше знать, – неожиданно прохладно сказала Диана.

Ксюша насторожилась, глядя в ее неподвижное лицо.

– О чем ты?

– Ты ведь слышала легенды о кариатидах? Люди сочинили много версий, но правдива лишь одна. В древности в статуи заключались души грешниц. Тех, кто совершили в жизни нечто плохое. Непростительное. Чистая, невинная душа никогда не окажется в плену. И раз ты здесь, значит, ты заслужила наказание.

– Неправда! – возмутилась Ксюша. – Я никогда никому…

Она замолчала. Хотела сказать, что никому не сделала ничего плохого, но… поняла, что это не так. Сделала. И не кому-нибудь, а Паше. Человеку, которого любила безумной, эгоистичной любовью. А ведь бабушка ее предупреждала, что у ее поступка могут быть последствия. Говорила, что она берет грех на душу. Страшный грех. Ведь что может быть хуже, чем подавлять волю другого человека? Играть с чужими чувствами?

Но Ксюша не слушала. Она была влюблена, и ей казалось, что ради Паши она готова на любые жертвы. А если совсем честно, то не верила до конца в то, что бабкин приворот сработает. А он взял и сработал. Паша, еще вчера в упор ее не замечавший, внезапно будто прозрел. Начал ухаживать, пригласил на свидание, был таким заботливым и нежным… Они оба летали, как на крыльях, и ей казалось, ну что же тут плохого, ведь они счастливы!

Ей даже удалось убедить себя, что колдовство ни при чем, просто Паша заметил наконец, как она смотрит на него, и понял, что никто никогда не полюбит его так, как она…

– Но он же любил меня, – прошептала она, все еще отказываясь верить. – Он так смотрел…

– Если бы его любовь была настоящей, он не поддался бы чарам Марты, – с сожалением сказала Диана.

Ксюша почувствовала, что ей хочется расхохотаться безумным, истерическим смехом. Какая ирония! Приворот статуи оказался сильнее ее собственного! Но внезапно ее посетила другая, неожиданная мысль.

– Погоди! Но если Марта смогла освободиться… Значит, и я смогу! Как?

– Ты уже знаешь, как, – в голосе Дианы мелькнула горечь. – Выход только один. Занять живое тело. Как сделала это Марта, и те, что были до нее. На моей памяти, ты четвертая.

Ксюша, в первый момент воспрявшая духом, замерла.

– То есть… я займу чужое тело… а другая душа окажется здесь, в ловушке? Но это же… ужасно!

– Да, – грустно сказала Диана.

– Но это нечестно! Получается, оказавшись здесь за грехи, я могу выбраться лишь совершив еще больший грех! Неужели нет другого пути?

Диана ничего не ответила. Но Ксюша внезапно вспомнила ее слова о том, что на ее памяти в плену кариатиды побывали три души. Как же давно она здесь! И если она знает способ освободиться, то значит… Вот он. Другой путь.

Господи, какой кошмар! Если бы она знала! Если бы она только могла предположить, чем обернется для нее простое желание быть счастливой…

Она закричала так громко, как только могла. Вложив в этот крик все свои силы, все охватившее ее отчаяние. Но никто, кроме Дианы, не слышал ее.

Лишь тихий стон призрачным эхом разнесся в гулкой полутьме парадной.

Часть 2. Оживающие в тумане

Сегодня он наблюдал за ней с самого утра.

Видел, как она выходит из дома, на ходу убирая в сумочку ключи. Как стоит на остановке, дожидаясь автобуса. Как заходит в здание музыкальной школы, затерявшееся в одном из серых дворов спального района.

Сквозь окно первого этажа он смотрел, как она ведет занятие, обучая простеньким гаммам разновозрастных детей, как болтает с коллегой, читает книгу в перерыве, а потом… Когда солнце скрылось за крышами многоэтажек, и на улице начали сгущаться сумерки, наступил момент, которого он дожидался.

Ученики разошлись по домам, здание школы почти опустело, и тогда она, прикрыв дверь класса, снова села за пианино. Распустила волосы, позволив им стекать на плечи шелковистой рекой. Повела плечами, расслабляясь, сбрасывая напряжение. Длинные тонкие пальцы легли на клавиши, погладили их медленными, плавными движениями, а затем она начала играть.

Сначала робко, немного неуверенно, но с каждым мгновением все больше раскрепощаясь. Она прикрыла глаза. Слегка откинула голову, открывая изящную, беззащитную шею. Ее пальцы порхали над клавиатурой, извлекая из старого инструмента неповторимые, чарующие звуки.

И эта мелодия, рождавшаяся где-то глубоко в ее душе, пленяла его. Он зачарованно слушал, приникнув к стеклу, а она, не замечая ничего вокруг, рассказывала удивительную историю, полную страсти, восторга, трепета и светлой печали. Едва ли она сама осознавала, насколько прекрасна в этот момент. Она была слишком увлечена игрой, но он… О, он способен был по достоинству оценить силу ее таланта и безграничную красоту фантазии.

И с каждой новой нотой, с каждым движением ее пальцев, он все больше убеждался в том, что не ошибся. Она – именно та, кого он искал.

Когда последние звуки музыки стихли, она еще несколько минут просто сидела за инструментом, приходя в себя, возвращаясь из мира грез в реальность. А затем, будто очнувшись, бросила взгляд на часы и начала собираться.

Час был поздний, на улице уже совсем стемнело. Она зябко ежилась, шагая по двору в сторону проспекта, прятала кончик носа в легкий шарф и то и дело настороженно оглядывалась. Будто чувствовала его присутствие.

Он следовал за ней по пятам. Провожал, неотрывно следя за каждым ее шагом. Стук ее каблучков об асфальт эхом разносился в прохладном вечернем воздухе. Оказавшись возле своего подъезда, она снова оглянулась. Свет фонаря упал на ее лицо, и он залюбовался ее тонкими чертами и блеском глаз, в тусклом оранжевом свете отливавших золотом.

Да. Определенно, в этот раз он выберет ее.

***

Таня медленно шла по набережной Невы, глубоко вдыхая теплый летний воздух. Несмотря на поздний час, вокруг было много людей. В основном – туристы, наслаждающиеся белыми ночами. Но были и пестрые стайки подростков, радующихся каникулам, влюбленные парочки, держащиеся за руки, шумные компании, путешествующие по клубам и барам.

Все они казались веселыми, беззаботными и слегка шальными. Было в белых ночах что-то… завораживающее. Стирающее границы. Они нарушали правила, вечный баланс между днем и ночью, а от того и людям казалось, что в такие минуты им позволено чуть больше, чем обычно.

Таня всегда чувствовала эту магию, и сейчас отправилась на позднюю прогулку именно за тем, чтобы вновь ощутить ее. Ей необходимы были эти впечатления. Она надеялась, что они вернут ей вдохновение, которого ей так не хватало в последнее время. Или не только в последнее? Иногда Тане казалось, что занявшись преподаванием, она утратила нечто очень важное. Какую-то внутреннюю искру, делавшую ее импровизации особенными, необычными.

– Глупости это все! – возмущалась мама, когда она делилась с ней своими переживаниями. – Ты гениально играешь! Таких пианисток, как ты, днем с огнём не сыщешь, и очень скоро, я уверена, даже эти твои снобы из филармонии это заметят!

Таня ее уверенности не разделяла. Когда год назад ее взяли в петербургскую филармонию исполнять классические произведения в сборных концертах, она была счастлива. Ей казалось, это прорыв! Но с каждым выступлением собственная игра разочаровывала все больше и больше. Она может лучше! Но даже импровизируя вечерами после занятий в школе, она каждый раз оставалась недовольна собой.

– Тебе развеяться надо! – решительно заявила накануне подруга Аня. – Ты же творческий человек, тебе впечатления нужны, а ты? Дом, работа, филармония, дом. Откуда вдохновению-то взяться? Хочешь, давай с нами на шашлыки завтра? Лес, природа, мужики симпатичные, а?

От шашлыков она вежливо отказалась, но вот насчет развеяться… тут подруга была права.

Таня остановилась. Погруженная в невеселые размышления, она сама не заметила, как оказалась возле Дворцового моста. Она подошла к парапету и оперлась локтями о гранитную поверхность, посмотрев вниз, на величественно плывущие мимо воды Невы.

Неторопливая безмятежность реки завораживала. Заставляла не краткий миг забыть о мирской суете. О работе, делах, мелких повседневных заботах… Впитывая это спокойствие и умиротворение, Таня не сразу осознала, что с привычной картиной перед ее глазами что-то не так. Сначала появилось лишь смутное ощущение какой-то неправильности. Потом легкое замешательство, сменившееся удивлением. А затем она поняла, в чем дело…

В тусклом желтоватом свете зависшего где-то у горизонта солнца, Таня отчетливо видела, как по краям реки, там, где легкие волны бились о гранитные стены, от воды поднимается легкая белая дымка. Сначала едва заметная, но с каждой секундой становившаяся все плотнее.

Таня беспокойно огляделась. Недалеко от нее, через дорогу, увлеченно целовалась влюбленная парочка. С другой стороны, на мосту стояли трое парней, делающие селфи на фоне Петропавловской крепости. Никто не замечал ничего странного, а между тем густой, плотный туман поднимался над рекой все выше. Лизал белыми языками гранит набережной, и кое-где уже выплескивался через парапет, стекая вниз, как дым из бокала с коктейлем.

Таня невольно отшатнулась, попятилась, недоверчиво глядя на призрачную пелену, сквозь которую уже невозможно было различить противоположный берег.

– Что за… – вырвалось у нее, но в следующий момент она обернулась и слова застряли в горле.

Невозможный, неестественный туман шел не только от реки. Он наползал со всех сторон. Сочился из крон деревьев, клубился за углами зданий, пропитывал, заполнял собой все пространство, закрывая небо и землю.

Таня застыла на месте, не в силах пошевелиться. Мозг отказывался воспринимать эту сюрреалистическую картину. Этого ведь не может быть! Откуда взяться туману в теплую летнюю ночь? Да еще такому плотному и так быстро…

Она зажмурилась, по-детски надеясь, что ей все это чудится, но когда снова открыла глаза, все вокруг по-прежнему тонуло в белой дымке.

– Что происходит? – крикнула Таня, неверяще озираясь по сторонам, и собственный голос показался неожиданно тонким и ломким.

Сквозь белую пелену она все еще видела силуэты стоявшей неподалеку парочки. Неужели они не видят? Не замечают? Это ведь…

Мечущиеся мысли растерянно замерли, и в этой паузе Таня вдруг осознала, что не только не видит почти ничего вокруг, но и… не слышит. Воздух, еще совсем недавно наполненный звуками – человеческими голосами, шелестом листвы, шумом проезжавших мимо машин – теперь был неподвижен. Безветрие и тишина сделали его густым, вязким, как болотная вода. Складывалось впечатление, что мир исчез. Растворился в клубящемся со всех сторон тумане, и в то же время Таня отчетливо ощущала на себе чей-то пристальный взгляд. Кто-то наблюдал за ней из белой мглы, и от этого взгляда кожа покрывалась мурашками, каждый волосок на теле встал дыбом, а затылок мелко покалывало.

Тане стало жутко.

Вспомнилась вдруг городская легенда, услышанная ею прошлым летом на авторской экскурсии Ивана Петровского. Они с Аней тогда тоже решили развеяться и отправились на прогулку по Петербургу, любуясь белой ночью под увлекательные рассказы о необъяснимых явлениях, с которыми сталкивались жители Северной столицы.

Так вот, одним из таких явлений, по словам Ивана, была Туманная Ночь. Якобы, каждый год, в ночь летнего солнцестояния, когда тьма бессильно отступает под натиском света, на город опускается сверхъестественный туман.