Записки министра госбезопастности. ДНР, как все начиналось

Именно мирные жители вставали перед боевой техникой ВСУ. И именно об этом говорил президент России в своей известной речи. Были все основания надеяться на такое же развитие событий. Если бы не отмороженность противника, которую учли не в полной мере. Это для нормального человека недопустимо стрелять в женщин и детей. Недопустимо из артиллерии и танков обстреливать школы, больницы, церкви и роддома. Солдат понимает, что сражаться он должен с армией противника, а не со своим народом.

На Украине оказалось иначе. Все границы были мгновенно пройдены. Каша в головах, всеобщая пропаганда, западные советники и полнейшая вседозволенность быстро позволили развернуть «окна Овертона» в нужном направлении.

Александр Захарченко дает интервью возле Донецкого аэропорта перед выдачей тел украинских десантников представителям Украины. В это время со стороны Украины, предупрежденной заранее, начинается массированный артобстрел

И первый неудачный бой, когда, несмотря на договорняк с местными украинскими бойцами, охраняющими аэропорт, были подняты вертолеты и нанесены удары, а часть кировоградского спецназа вступила в бой, что привело к хаотизации управления сил ополчения, «дружественному огню» и последующим массовым потерям, стал символом нового этапа противостояния.

В январе 2015 года пришлось беседовать с одним из самых известных украинских пленных, комбатом так называемых «украинских киборгов», 90-го десантного батальона 81-й десантной бригады вооруженных сил Украины Олегом Кузьминых, также принимавшим участие и в бою за аэропорт 26 мая 2014 года. Мне была интересна его мотивация. Этот основательный житомирский парень демонстрировал просто чудеса зазомбированности. Благодаря постоянному вдалбливанию украинской госпропаганды он был искренне уверен, что мы сами себя обстреливаем.

Я предложил ему описать технологию самообстрела, в том числе с учетом баллистических данных артиллерии, которая при таком раскладе должна была находиться далеко на украинских позициях. Он не нашел, что ответить, лишь путаясь в фантастических версиях неких специальных передовых российских артиллерийских разработок.

Полковник вооруженных сил Украины, которому передавались тела украинских десантников, погибших в аэропорту

На следующий день после этого разговора с Кузьминых планировалась выдача противнику нескольких тел украинских десантников, погибших в Донецком аэропорту. Решение было принято, так как те сражались достойно и, оказавшись под угрозой плена, подорвали себя гранатой. На фоне общей деградации украинской армии такой мужской поступок заслуживал уважения.

Прибывший для организации приема тел полковник украинского Генерального штаба (имеющий, кстати, местные, донбасские корни) категорически отказался забирать их в случае, если процесс будут снимать телекамеры, со словами «если так, то делайте с телами что хотите». Но в итоге нашли некий компромисс.

Украинские пленные военнослужащие переносят гробы с телами своих товарищей, которые передаются украинской стороне. Часть этих пленных в тот же день решением Александра Захарченко без каких-либо условий будет передана их родителям под гарантии, что воевать они больше не будут

Так вот. В этот день, утром 22 января 2015 года, украинские военные обстреляли район Донецка «Боссе». Целились они в завод «Донгормаш», на территории которого ремонтировалась техника ополченцев. В связи с этим завод обстреливался регулярно. Но из-за слабой подготовки артиллеристов, изношенности используемых орудий снаряды часто летели мимо. Так случилось и в тот раз. Залп накрыл остановку общественного транспорта рядом с заводом, подъехавший к ней троллейбус и автомобиль. Погибло около пятнадцати человек, было много раненых, взрывная волна отрывала конечности и наносила тяжелые контузии. Люди ехали на работу, поэтому транспорт был переполнен.

Место артиллерийского обстрела украинскими войсками района «Боссе» Донецка

Мы в это время находились в районе аэропорта, ожидая передачу тел украинских солдат. Поехали туда вместе с Захарченко. Место трагедии выглядело ужасно. Осколки, бытовые вещи, фрагменты человеческих тел случайных прохожих, свисающие троллейбусные провода, чей-то окровавленный ботинок, разбросанный из перевернутых урн мусор, обрызганный каплями крови, рыдающие родственники, шоковое состояние выживших.

Осмотревшись и пообщавшись с местными жителями, Захарченко поручил туда привезти и Олега Кузьминых. Без каких-либо особых целей. Он просто хотел, чтобы тот увидел своими глазами, что делают его сослуживцы.

Насколько ситуация тронула Захарченко, я понял, когда позже приехал с ним на базу. Зайдя без стука в его кабинет, увидел, что он, обхватив голову руками, плачет. То были нормальные мужские слезы человека, испытывающего невыносимую человеческую боль и горечь. Это чувство он и попытался разделить с Кузьминых.

Но украинского десантника не убеждало ничего, он продолжал твердить, что просто «мы несвободные». К смертям дончан отнесся довольно равнодушно. Когда я задал вопрос о критериях свободы, Кузьминых совершенно искренне заявил, что, чтобы быть свободным, нужно иметь возможность смотреть украинское телевидение. Все его сознание состояло из примитивных украинских идеологических штампов.

Позже, освободившись из плена по обмену, Кузьминых заявит, что и «Боссе» мы тоже обстреляли сами в неких пропагандистских целях, а его встречу с местными каким-то образом срежиссировали. Так что степень морально-нравственной деградации этих людей, отшлифованной пропагандой, была запредельной. Вот он со своими товарищами и удерживал территорию аэропорта.

Пленный комбат так называемых «украинских киборгов» 90-го десантного батальона 81-й десантной бригады вооруженных сил Украины Олег Кузьминых на месте обстрела украинскими военными района «Боссе» Донецка, при котором погибло большое количество мирных жителей

Поэтому надежда на мирное взятие под контроль Донецкого аэропорта не сработала. Именно расслабленностью руководителей операции и, как следствие, ополченцев и добровольцев, недостаточно подготовившихся к боестолкновению, частично можно объяснить трагедию. Вполне квалифицированные бойцы с боевым опытом элементарно не ожидали снайперов, вертолетов и полноценного боя, а сам их заход не был детально проработан. Как полноценного боя, в общем-то, не ожидали и «вежливые люди» в Крыму.

Сложилась ситуация, которую профессиональные военные характеризуют формулой: «Если готовишься к войне, то всегда пройдешь парадом. Если готовишься к параду, то тебе хана». Это в первую очередь касалось и подготовки штурма. Символично, что незадолго до боя в аэропорту ополченцы, отправившиеся туда, участвовали в параде, прошедшем в центре Донецка.

Момент боя в Донецком аэропорту 26 мая 2014 года. На земле под обстрелом с автоматом премьер-министр Александр Бородай. Съемку ведет его помощник Сергей Кавтарадзе

Конечно, в этой истории даны еще не все ответы (хотя они и есть). Ответы на вопросы о том, почему столь спешно был назначен штурм. Почему, фактически одержав победу, противник не усилился и не двинулся в наступление на город. Почему вообще так яростно стал сопротивляться, хотя ни до штурма, ни некоторое время после нигде не дрался столь отчаянно. Каковы были реальные задачи группы, брошенной на атаку аэропорта (нет, они не должны были ехать в Славянск). Отложим это.

С того момента за Александром Ходаковским, как непосредственным командиром неудачного штурма, закрепится дурная слава из-за как бы некачественного планирования боя в аэропорту и управления им. Хотя бой там изначально не планировался. Эта «слава» будет усилена неудачным штурмом погранпункта «Мариновка» 5–6 июня 2014 года, тоже с потерями и без нужного результата.

И это при том, что менее чем через полтора месяца Стрелков предпримет другую, тоже неудачную атаку Мариновки, которая также приведет к жертвам среди ополчения, совокупно превышающим количество жертв и во время штурма аэропорта, и во время предыдущей атаки на Мариновку Ходаковским. Но на это в информационном пространстве просто не обратят внимание. Именно первый бой за Донецкий аэропорт громче других прозвучит в СМИ.

Далее столкновения за аэропорт носили ритуальный характер. В вялотекущем режиме там постреливали бойцы «Востока», Спецкомитета, «Оплота», казаки и другие, более мелкие подразделения. Это было время, когда чисто военными силами практически ничего не захватывалось, и тактика ополчения сводилась почти исключительно к оборонительным действиям.

После прихода Стрелкова в Донецк он приглядывать за аэропортом поручил своему заместителю по разведке Хмурому со словами:

– У Сергея Николаевича должок за невзятие Краматорского аэропорта. Он этот долг вернет.

Хмурый работу по аэропорту организовал по методике «малыми силами кошмарим аэропорт, а потом, когда они там расслабятся и решат, что мы способны только на это, неожиданно и мощно ударим по противнику». При этом со стороны различных командиров регулярно озвучивалась информация, которая, как теперь понятно, носила мифический характер. Про огромные подземные ходы, по которым выезжают танки противника, отстреливаются и уходят. Про схроны ценностей и архивов Януковича и других олигархов, которые в аэропорту ищут и охраняют загадочные спецгруппы западных ЧВК, про регулярно сбрасываемые по воздуху припасы и БК и т. п. Коммуникации там, конечно, были и противником использовались, но совсем не такие, как докладывалось.

С учетом того, что Стрелков постоянно задействовал группы Хмурого на других направлениях, а полноценное военное планирование как таковое отсутствовало, мощно ударить не получалось, тем более что силы потенциального наступления и обороны находились в относительном паритете, поэтому аэропорт вновь не был взят.

Время для быстрого захвата аэрогавани было упущено. В дальнейшем противник все активнее стал осваивать большие территории аэропорта, шаг за шагом выстраивая инженерные оборонительные сооружения в старом и новом терминалах, оборудуя укрепления, а сама территория порта из-за постоянных позиционных боев внешне превращалась из ДАП (Донецкого аэропорта) в АД (аэропорт Донецка) с более полным содержанием этого сакрального слова.

Осенью я вместе с министром внутренних дел решил своими глазами посмотреть, что там на самом деле происходит. Снарядившись соответствующим образом, повязав на «горки» белые бинты как знак принадлежности к ополчению, мы отправились к «девятке» – девятиэтажному зданию по адресу Взлетная, 11а, знакомому любому, кто бывал в том постоянно обстреливаемом районе.

Дом находился на окраине въезда в аэропорт, служил штабом для подразделений Гиви и Моторолы и регулярно подвергался ударам противника из всех видов имеющегося вооружения. Выглядел он, как и вся последующая территория, наглядной агитацией к какой-нибудь компьютерной стрелялке или постапокалиптическому фильму: выбитые окна, покосившиеся лестничные проходы, капающая в них вода, торчащие куски стен и перекрытий, выбоины от снарядов и дыры в фасаде. Коридор разделял здание на две половины. В первой, развернутой лицом к противнику, были оборудованы наблюдательные точки на верхних этажах. Во второй, через коридор, располагались несколько штабных помещений.

Здание, в котором дислоцировался штаб подразделений Моторолы и Гиви, перед входом в Донецкий аэропорт. Известно как «Девятка»

К тому времени подразделения ДНР «Спарта» и «Сомали» контролировали старый терминал.

Взяв проводника, мы отправились на территорию аэропорта. Приходилось постоянно бежать от здания к зданию, укрываясь от снайперов и обстрелов. Решив попижониться и следуя передовой донецкой моде того времени, я надел на ногу набедренную универсальную кобуру Multicam, которая была закреплена на поясном ремне. Очень эпичный ковбойский вариант. Во время бега кобура била по ноге, мешая передвижению, и на одной из остановок я просто отстегнул ее, сунув «стечкин» в разгрузку. Стало удобнее. Понтам на войне не место.

Наши группы разделились. Начался минометный обстрел. Три мины глухо ухнули рядом, и мы залегли под трактором в одном из продырявленных в решето ангаров. К минам добавились «воги» и снайпер.

После обстрела, осмотревшись и сделав выводы по интересующим меня вопросам, я вызвал группу подкрепления своего спецназа на бронированном транспорте, а сам перебежками вышел к штабу. Группу по взлетке направил на усиление министра-соседа, так как из места, где я в тот момент находился, пешком идти силами лички в сторону движения их группы по обстреливаемой взлетной полосе смысла не было.

– Чего нам там делать?! Наш министр вышел, а менты пусть сами разбираются и своего вытаскивают! – Старший моего спецназа Вася Ленин осматривал территорию из кабины своего бронеавтомобиля, на крыше которого была укреплена автоматическая турель с пулеметом.

– Отставить разговоры и выполнять задачу! – оборвал я говоруна. Боец просто не узнал меня в «горке».

В это время подъехал Моторола, возмущенный тем, что в аэропорт руководство вошло без него (хотя мои бойцы и предупредили его, как старшего по объекту, о мероприятии). Разговорный русский язык в творческой обработке Арсена звучал причудливыми иностранными нотками.

Через некоторое время вернулся и министр внутренних дел. Потерь не было, зато наступило довольно ясное понимание, что там на самом деле происходит.

Помимо объективного представления о происходящем мы постарались решить насущные проблемы обороняющих старый терминал бойцов. Около сорока человек не имели нормального обмундирования, питания и достаточного боекомплекта. По нашему обращению Александр Захарченко урегулировал эти вопросы. К сожалению, старший гарнизона с позывным Волк и еще несколько бойцов погибли при обстреле танком противника прямой наводкой спустя две недели.

В целом бои за аэропорт точно отражали повышение степени слаженности, скоординированности и подготовки ополчения. И ожидаемо, к моменту трансформации ополчения в полноценную армию аэропорт был взят.

Глава 4

От энтропии

Обрушение социальных норм

Эмиль Дюркгейм и Роберт Мертон на Украине 2014 года нашли бы полное подтверждение своей теории социальной аномии. Стремительное, почти одномоментное по историческим меркам разложение, дезинтеграция и распад системы устоявшихся ценностей украинского общества в «майданный период» привели в состояние, когда старые нормы больше не соответствовали новым провозглашенным идеалам. За этим следовали жесткие социальные девиации с лавинообразным обрушением всех моральных опор общества. В итоге пытать, убивать, оскорблять, насиловать, грабить стали не только маньяки и патентованные мерзавцы.

Значительная часть украинского общества приняла состояние, когда мозг вводит в «слепую зону» творящийся беспредел «своих» и сам находит этому оправдание. Гитлеровское общество в этом смысле не было единичным феноменом. У профессиональных врачей-психиатров известен такой казус. Если к больному с определенным диагнозом обратиться и сказать: «Уважаемый, хочу с вами посоветоваться. У меня есть пациент с некоторыми симптомами. Но мы не можем окончательно определиться, пограничное ли это состояние или уже болезнь?» После этого начать описывать симптомы того самого больного, с которым вы общаетесь, не называя имен, то в ответ вы услышите: «Да он полный псих! Конечно же, он болен».

Мозг таких больных не способен к сравнительной самоидентификации. Такая же болезнь была свойственна многим участникам украинского процесса. Как пела когда-то одна украинская поп-группа, «мозг обезьяны видит обезьяну».

Приехав в начале июля в Донецк, я был поражен, как быстро жители еще вчера общей страны и с одной, и с другой стороны перешли от уличных митингов к взаимному истреблению, причем массовому и остервенелому.

Анекдот. «В горах терпит крушение самолет. Отправляется спасательная экспедиция. В итоге спасатели выходят на гору с обломками самолета. Рядом разожжен костер, у которого какой-то человек доедает человеческую ногу. Возле огня навалена большая куча человеческих костей и останков. Увидев спасателей, он в слезах бросается к ним и, захлебываясь, падает им в ноги с криками:

– Да, я их всех съел! Я был вынужден! Это борьба за существование, или я, или меня! У меня дети, мир жесток, и таковы законы природы! А-а-а!

– Мужик, мы все понимаем… Дети, природа, существование… Но с момента катастрофы прошло всего двое суток…»

Очень показательным было состояние органов внутренних дел, которое можно считать типичным для любой войны и революции. Военный или околовоенный оказался страшнее и могущественнее человека с удостоверением. Чувствующие себя в обычной жизни хозяевами положения работники милиции и других правоохранительных органов мгновенно проиграли эволюционное состязание ребятам с автоматами. Только в Донецкой области общая численность представителей органов внутренних дел насчитывала более 16 000 человек. И это без прокуратуры, внутренних войск, пенитенциарной системы, СБУ, пограничников, спецсвязи, разведки и т. п.

Простая арифметика. В начале июля 2014‑го «Оплот» составлял не более 600–800 человек, «Восток» – порядка 800–900. У Безлера было около 350–400. Небольшие группы казаков, РПА и т. д. тоже не давали больших цифр. Задавить восстание правоохранители могли… но боялись.

«Задача. На одном острове живет два племени. В одном сто человек. И каждый хочет взять палку и пойти войной на соседей. В другом – десять тысяч. И каждый хочет, чтобы сосед взял палку и пошел войной на соседнее племя. Вопрос: кто победит?»

Кстати, этот процесс характеризует не только соотношение сил, но и степень народной поддержки. Потому что в первую очередь боялись ее. Ну и Россию, конечно. Плюс послемайданная организационная дезинтеграция. Когда мы зашли в Донецкое областное УВД, то сотрудников полиции пришлось буквально собирать.

Была проделана огромная работа по перезапуску системы. Первые 500 человек, принявшие присягу, категорически отказывались выезжать на вызовы и выходить в патруль. Причины для этого были. Пулю можно было поймать просто так, особенно с учетом пока еще наличия на форме украинской символики – другой просто не было. Шевроны быстро срезали, позже была заказана новая форма, появились первые автомобили ГАИ с атрибутикой ДНР. Чтобы уйти от украинских ассоциаций и обозначить вектор гармонизации с Россией, милицию решили переименовать в полицию. Патрули усиливали ополченцами, и только это на первом этапе стабилизировало ситуацию.