Сугубо мужская история

– Куда теперь пойдёшь?

Он беззаботно оскаливается желтозубо и делает неопределённый жест рукой:

– Сантьяго – город большой, места хватит.

Потом он деловито собирает своё тряпьё в огромный матерчатый узел, ещё что-то кидает в пару драных полиэтиленовых пакетов, и на этом, видимо, сборы завершаются. Я не могу спокойно взирать на всё это, а посему наклоняюсь к своим клумбам, но не выпускаю из поля зрения беднягу. Вот он напоследок тоскующим взглядом окидывает место, некоторое время служившее ему надёжным пристанищем, и решительно отворачивается. До меня только доносится удаляющееся: «Пока, русский. Желаю тебе всего хорошего!» – и на улице вмиг стало тихо, так, будто приглушили громкость телевизора.

Русалка и падший ангел

Опять двойку по алгебре схлопотал. Эта рыжая Марго невзлюбила меня за острый язык и расправляется при всякой возможности. Матушка снова будет скрипеть… – погружённый в мутный туман промозглых мыслей, тащился я домой после школы.

Уже смеркалось, фонари на столбах изрыгали блеклую пока ещё желтизну. На железобетонной стене дома, мимо которого иду, пошлые надписи под смачно нарисованной обнажённой женщиной. Любопытно было бы взглянуть на того сексуально озабоченного субъекта, который свои творческие откровения воплощает подобным образом, расписывая окрестные стены и заборы… Из мира грёз выдернул неожиданный глухой звук удара чего-то увесистого о землю за спиной. Инстинктивно оглядываюсь. На асфальте валяется огромный тюк с торчащим наружу барахлом. Следом с балкона второго этажа спрыгивают два мерзких типа с пистолетами в руках. С тем, который оказался ближе, встретились взглядами. Расстояние между нами не более двух метров, а посему пускаться наутёк не имеет смысла. К тому же блеск холодных глаз незнакомца парализует, недоброе выражение дебильной физиономии не предвещает ничего хорошего. В голове мелькнула догадка: это грабители, и они пребывают в «деле».

Урка живо приблизился, и я даже толком не успел испугаться, как он размашисто саданут меня по темени рукояткой своего кольта. Дальше ничего не помню… какой-то провал… и чувство бесконечного полёта в бездну…

Ласковое солнце тёплой ладошкой нежно гладит по спине. Тело моё безвольно болтается в полосе прибоя, то есть голову и верхнюю часть туловища волной вытолкнуло на сушу, а остальное полощется в набегающей и тут же откатывающейся воде. Прибрежный песок слепит сверкающей позолотой. Благодать! Только голова тяжёлая, как с перепоя. Нет сил подняться.

Со стороны моря надвинулась тень, очертаниями напоминающая дистрофика с невероятно удлинёнными шеей и руками. Тень замерла, расположившись на песке поперёк меня.

– Кто ты? – безразлично спрашиваю, не поворачивая головы.

– Теперь уже младшая дочь Ньерды, – прожурчал в ответ приятный грудной голосок.

– Почему теперь?

– А раньше я жила, как ты, среди людей на земле.

– И что же сейчас?

– Море – моя стихия! Это я тебя вытащила на берег. Сама-то редко бываю на суше.

Тут меня осенило:

– Знаю! Знаю! Слышал историю про Ихтиандра.

– Совсем нет. Мне не пересаживали жабры молодой акулы. Здесь другой случай.

Дальше становилось неприличным общаться с собеседницей, не поворачивая головы. В конце концов, она является моим реальным спасителем, если не врёт, конечно. Пора познакомиться поближе.

Поворачиваю голову. Боже мой! Передо мной вполне привлекательной наружности девица, обнажена по пояс. Вожделенным взором скольжу по её фигуре вниз. Что за чертовщина? Ниже талии что-то странное, ноги срослись в хвост, покрытый чешуйками наподобие рыбьих.

Преодолевая некоторую растерянность, представляюсь:

– Цуцик. Это погоняло у меня такое. А можно и Кузей – так мать называет.

– Очень приятно! А я Морисо ль.

Ну, ладно, всё это лирика. Но как я оказался среди океана, на незнакомом берегу? Надо бы определиться с этим…

Морисоль плескалась поблизости на отмели, гоняясь за кем-то в воде. Я сидел на тёплом песочке, одежда на мне почти высохла, только томило нудное чувство опустошённости в желудке. Хотелось чего-нибудь съесть.

– Мори-со-о-ль! – позвал я. – Тебе ещё не надоело плескаться?

Новоявленная подруга упруго взмахнула хвостом и через мгновение вынырнула поблизости от меня:

– Я же предупреждала: море – моя стихия.

– Всё это понятно. Только меня интересует, как я сюда попал и чего бы пожрать. Мать, наверное, с ума сходит, не знает, где запропастился сынок.

– Я ничего не знаю. Могу только утопающего вытащить из воды. Пожалуй, надо позвать Алекса, может, чем-нибудь поможет.

И Морисоль выдала вдруг переливчатую птичью трель. Через мгновение из-за ближайшей дюны появилось непонятное существо. Оно было белесым и всем видом напоминало индиго. За плечами вяло, наподобие пустого рюкзака, топорщились несуразные помятые крылышки. Да и весь этот самый Алекс своим неприглядным видом не вызывал симпатии. Брёл какой-то расхлябанной вихляющей походкой, развязно затягивался дешёвой папироской, цинично сплёвывая под ноги. Этакий нахальный ублюдок. Обычно от подобных типов стараются держаться подальше.

– Чё надо? – недовольно вопрошал он. – Зачем звали?

– Тут дело есть. Ты присаживайся возле нас, – не обращая внимания на неприветливый тон, обратилась к нахалу русалка. – Вот, познакомься. Это Цуцик. Он потерялся.

– За этим вы меня звали?

– Не только. Ещё он есть хочет. Я тут наловила с дюжину сардинок, надо их запечь на костре, – Морисоль бросила на берег кукан с нанизанными на лозину рыбёшками.

– Мать твою… с какой это стати я должен прислуживать приблудному незнакомцу? В хороших манерах меня ещё никто не уличал.

Я так и подумал… и согласился: в принципе, он прав. Ничем мне не обязан. На его месте и я бы послал…

Но Морисоль, видимо, обладала каким-то магическим влиянием на этого неприятного субъекта. И он прислушался к ней.

– Алекс, ты один можешь вызволить с острова нашего гостя. Сделай доброе дело! И после тебе воздастся за милосердие.

– Дух отягчённый во мне сейчас. Не способен воспарить к небу. Тем более с грузом.

– А ты не торопись. Приготовь пока мой улов на ужин. Вон уже солнце пошло на закат. Утром и примешь решение.

Долго, до полуночи, сидели втроём у костра, разведённого Алексом тут же, на берегу. За обе щеки я уплетал запечённые на углях сардины, вспоминая с тоской о доме и школьных друзьях. Там всё устоялось, знакомо до слёз. А что здесь? Незнакомый заброшенный остров, сомнительная компания, состоящая из русалки и падшего ангела. Даже музыки не послушать. Люблю я в этой жизни всего-то: попинать мяч с друзьями, неожиданной выходкой напугать одноклассницу в тёмной подворотне, покурить тайком сигаретки, а ещё летние дожди, шашлык из крольчатины, поезда дальнего следования и самолёты, обожаю слушать стрёкот кузнечика и бездумно шуршать палыми листьями в осеннем сквере, растянуться в ботинках перед теликом на диване, сочинять всякие истории… блин, разве это так много?

– Цуцик, давай заканчивай с хавкой, надо приготовиться к завтрашнему дню, – вытирая о себя лоснящиеся от рыбьего жира длинные пальцы, бесцеремонно прервал мои мысли Алекс.

– Что я должен сделать?

– Прежде всего прекратить жрать и хорошо выспаться, чтоб было полегче переносить тебя через море. Да! И не пей жидкости на ночь, это разжижает кровь, и во время полёта она на виражах будет колыхаться, от чего меня может занести или бросить в пике. Тогда ты точно не увидишь маму.

Я скорчил недовольную гримасу, мол, что ты мне тут впариваешь, какой пилотаж?.. Какая мама?.. И так я влип по уши в историю.

– Слушай Алекса, он знает, что говорит, – откликнулась Морисоль.

Против неё я ничего не имел, её приятно было слушать и принимать сочувствие. Но этот трепетнокрылый ангелочек достал своей унизительной для моего достоинства надменностью. От души хотелось послать его куда подальше. Однако, осознавая свою зависимость от его развязной натуры, пришлось до поры затаить в себе буйство чувств, ведь я же не собираюсь, в самом деле, отозваться на всё безумным актом самопожертвования. Хочу домой, и этим всё сказано.

Изобразив демоническую мину на физиономии, Алекс с омерзительной усмешкой продолжал наставления:

– И ещё. Перед сном помолись. Это здорово облегчает душу. Всё легче будет тащить тебя на себе.

Переполненный чувством собственной значимости, он демонстративно высморкался.

– Я не умею молиться, – надменно уведомил я крылатого благодетеля.

– Тогда приятно оставаться. Останемся каждый при своём: ты не увидишь дома, как собственных ушей, я же не стану утруждать себя сентиментальной блажью, любезно навязанной Морисоль.

Пришлось резко умерить свой гонор, позорно ретировавшись. Елейно обращаюсь за разъяснениями к симпатизирующей мне русалке:

– Ни одной молитвы не знаю. Что делать?

Она сочувственно объясняет:

– Ты обратись к Господу своими словами и попроси удачи в пути. Он различит исходящее от сердца и непременно внемлет.

– А как обойтись без питья? Я ведь поужинал рыбой, а после неё всегда хочется пить.

– Ничего не поделаешь, придется терпеть. Путь предстоит долгий, через море. Вся тяжесть будет на Алексе. Ему ещё надо пёрышки привести в порядок, чтоб крылья обрели необходимые аэродинамические свойства. Спокойной ночи, Цуцик! Устраивайся на ночлег вон на том ворохе сухих водорослей, ночами у воды сыро, и можешь простудиться. Утром я тебя разбужу.

– Спокойной ночи, Морисоль!

В наступившей темноте раздался звонкий всплеск воды, и русалка исчезла в глубине.

Сон бежал прочь от меня. Одна яркая звезда прямо напротив мерцающим пятнышком, словно лазерным прицелом, метила поразить меня в наиболее уязвимое место. Жуткое чувство обречённости никак не покидало съежившегося сознания. Я не доверял Алексу, но судьба не предоставляла выбора.

Придётся покорно сносить скверность его характера. До поры… – решил я злорадно. – Ох, потом на нём отыграюсь. Тоже мне, нашёлся ангел… опустившийся…

С полной безнадёжностью, без всякого энтузиазма обращаюсь к непостижимому Богу со своим нелепым запросом поспособствовать моему благополучному полёту восвояси. На этом погружаюсь в сон, больше похожий на коматозное состояние находящегося на грани между реальностью и вечностью пациента.

Проснулся от грубого толчка в бок. Это Алекс пнул ботинком.

– Вставай, Цуцик. Уже пора! – это он так вместо «Доброго утра».

– Можно было бы и повежливей, – недовольно бормочу себе под нос.

– Да пшёл ты!.. – раздражённо парирует грубиян.

– Утро доброе! – раздаётся щебечущий голосок от воды.

– Я уже в курсе, какое оно доброе, – вяло отзываюсь.

– Не обращай внимания на Алекса, он всегда такой. А сегодня тем более, ему нужно сосредоточиться и настроиться на необходимый ритм. Я тут сплела из водорослей две прочные веревки, чтоб ты ими накрепко привязался к Алексу и не выпал во время полёта.

Восход пурпурно окрасил горизонт, и на его тёплом фоне мед ленно выплывал ещё не яркий алый шар, вселяя надежду в мою поникшую душу. Будто божественное око воцарилось на небосводе, дабы строго взирать на происходящее в мире.

– Нуты, пассажир! Давай прицепляйся ко мне. Пока на море отлив и дует попутный бриз, нужно воспользоваться этим. Тяжелее всего будет подняться кверху и набрать высоту, а там подхватят воздушные потоки, и станет легче. И захвати это, – Алекс протянул мне длинную ветку, очищенную от листьев.

– Это ещё зачем?

– Стервятников будешь отгонять. А то они так и норовят атаковать вторгшихся в их пространство чужаков. Да смотри, поаккуратней, чтоб мне в глаз не попал. И не елозь там, на верёвках, натрёшь мне живот.

– Ладно, всё понял. Давай уже взлетай. Домой хочется поскорее. Там мать что-нибудь пошамать сворганит.

– На счёт «три» подпрыгиваем и сразу же поджимай ноги. Оп – ля!

С первой попытки получилось неудачно. Подпрыгнули вразнобой. Свалились.

Алекс расшеперился:

– Блин! Тебе говорил – на «три» отталкивайся от земли. И в воздухе не болтать, иначе встречный поток в рот попадёт, и может случиться эффект разгерметизации, тогда не вынесешь перегрузки.

Ещё раз подпрыгнули. Получилось! Медленно набираем высоту. Морисоль всё более отдаляется. Помахал ей на прощание.

В принципе, хорошая она тёлка, жаль, только ноги срослись в этот несуразный хвост, а так бы можно было… – пробудилось во мне нежное чувство. – Слава богу, летим! Значит, сегодня буду дома. Так Алекс обещал.

Приземлились на ворох опавших листьев в палисаднике под моим окном. На радостях я даже забыл о том, что злопамятно хотел по завершении вояжа от души обматерить своего ненавистного благодетеля. Главное, я теперь дома, и стоит проявить великодушие.

Алекс немного отдышался и, молча развернувшись, понуро побрел прочь, к тому месту, где кроны деревьев не смыкались ветками сверху, а оставляли свободным просвет. Я напряжённо наблюдал, как этот низвергнутый ангел, с трудом преодолевая земное притяжение, надсадно набирает высоту. Наконец потуги его увенчались успехом и, перестав мельтишишь крыльями, он стал планировать параллельно земле.

– Ну, типа, прощай! – вырвалось у меня вдогонку.

Ответом был удаляющийся шелест перьев на встречном ветру…

– Где ты, поганец, болтался всю ночь и весь день? И что опять натворил? – встретила мать претензиями.

– Да так, по делам задержался. Дай похавать чего-нибудь.

Родительница не унималась:

– Что за дела такие? Три раза уже из полиции приходили, тебя спрашивали.

Следак оказался нахрапистым малым, по всему видно – карьерист, «дело» ему, видите ли, необходимо скорее завершить. Ну, а мне-то что до того? Короче, портфель мой школьный нашли на асфальте под окнами ограбленной квартиры. Теперь ищут способ повесить на меня эту кражу. Только есть нестыковка с похищенным: не удается обнаружить пропавшие шмотки. Обыск в моей квартире не дал результата. Буду стоять на своём: ничего не знаю, ничего не видел, портфель потерял. Оно мне надо, с бандюганами связываться? Потом всё может печально закончиться. А менты зарплату получают – вот пусть и отрабатывают её. Отцепятся! Все их подозрения базируются на том, что не могу внятно объяснить, почему сутки отсутствовал и где всё это время провёл. Нет у меня алиби. Не посвящать же мусоров в историю знакомства с Морисоль и Алексом. Такое они не оценят. Да и этим только подпишу себе приговор на неизбежное пребывание в психиатрической лечебнице. Никто ещё научно не обосновал гипотезу существования нематериалистического мироустройства.

Однако гематома на темечке, оставленная налётчиком, до сих пор саднит…

Контрабандисты

Раньше всё это раскинувшееся кругом полевое сарафанье принадлежало совхозу «Путь Ильича». Потом, когда политическими торнадо стало беспощадно лихорадить советскую державу, всю совхозную движимость и недвижимость растащили местные акулы приватизации. А поля остались опустошёнными и запущенными, как после Мамаева набега. Часть их и вовсе отошла соседней Украине, ставшей наконец самостийной. Раздел этот самый произошёл прямо на наших глазах – мы тогда всей деревней высыпали смотреть. Там ещё казус такой вышел с бабой Мотей, а точнее, с её тёлушкой Зорькой. Было всё так. Со стороны Нижней Бздюхановки появились дюжие хлопцы в камуфляже и принялись растягивать колючую проволоку между нашими смежными деревнями. Повбивали столбики полосатые аккурат поперёк кукурузного поля, а нам, собравшимся поглазеть жителям, объявили, что теперь это есть государственная граница самостийного украинского государства.

А у хромоногой бабки Моти её Зорька паслась как раз с другой стороны поля. Ну, отправили мы мальчонка Митьку, соседа моего Пантелеича сынка, покликать старуху сюда, чтобы тёлочку свою двухлетку вызволила из Хохляндии домой. Пока там бабка шкандыляла, тут события развивались динамично. Уже и новый страж взгромоздился на деревянную вышку, где раньше глуховатый дед Панас с берданкой восседал, охраняя от посягателей кукурузное поле. Старушенция кинулась было под проволоку протискиваться на другую сторону, чтоб коровёнку свою вернуть. А с вышки дозорный стал угрожающе нагайкой размахивать и орать, что сейчас вызовет тревожную группу, и заарестуют нарушителя государственной границы. Бабка Мотя, конечно, испугалась, но больше её беспокоило другое – пока она будет пребывать в застенках чужого узилища, как там без неё хозяйство просуществует? Ведь у неё на иждивении находились два гуся да боров Богдан. Да и тёлочку жалко оставлять каким-то хохлам самостийным. В отчаянии она принялась надрывно звать свою родненькую. Та быстро откликнулась на зов хозяйки и прибежала. И вот, топчутся они по разные стороны возведённой границы и не могут воссоединиться. Прямо душу разрывает смотреть на их горе.

Бабка причитает:

– Ироды! Верните мне мою кровиночку-у…

А с вышки доносится злорадное:

– Всё, бабка, распрощайся со своей животиной. Это есть теперь наш военный трофей.

Старуха в ответ:

– Какой такой трохфей?! Отдайте мою тёлку!

– Сейчас же отойдите, гражданка, от разграничительной межи, – донеслось в ответ из ближнего зарубежья. – В противном случае будет направлена нота протеста вашему правительству и в Парламентскую Ассамблею ООН. Вы затеваете международный конфликт.

– А как же мне забрать мою коро-овку? – плачущим голосом протянула горемычная бабуля, совсем не желая вникать в сложившуюся геополитическую ситуацию.

– Обращайтесь теперь с иском в международный Страсбургский суд. А я вам ничем помочь не могу, я при исполнении. – И дозорный вертухай принялся отгонять тёлку в тыл украинской территории.

Дело принимало крайне нежелательный для тети Моти оборот. Но тут мой друган Толян спустил с поводка своего саблезубого волкодава Рекса, и бдительный дозорный проворно припустил без оглядки к своему высотному убежищу, но пёс все же успел вырвать из его взопревшего зада клок камуфляжной материи. Ну и ещё, покуда погранец возносился по приставной лесенке, животное успело стянуть с его ноги кир-зач. Пострадавший в неравной схватке с лютым хищником со спасительной высоты крыл всяко разно недозволенными словами своего лохматого обидчика. А Рекс в охватившем его охотничьем кураже яростно грыз деревянную стойку вышки, отчаявшись добраться до ускользнувшей жертвы. Мы же с друганом тем временем поспешно пособляли вызволить из вражеского полона бабкину тёлушку: отодрали колючую проволоку от столба и в образовавшуюся брешь провели на свою территорию отбитую у врага Зорьку, и Рекс перетащил трофейный сапог. Мы ликовали! Теперь наша взяла, и с противоположной стороны пострадавший дозорный слёзно молил, козья морда, чтобы мы вернули утраченный им предмет воинской амуниции. На что вдохновлённая победой бабка Мотя резонно заметила:

– А ты, милок, теперь сам подавай в суд на Рекса, чтоб он возвернул твою обувку.

А ночью мы с Толяном, по старой колхозной привычке, собрались обчистить кукурузное поле, ведь домашнюю живность надо же было кормить чем-то. Но теперь мы, патриоты своей отчизны, позарились на иностранную часть поля. Пока ломали кукурузные початки и набивали ими мешки, как раз тут произошло веерное отключение электроэнергии на деревне. А ночь, как назло, случилась тёмная, беззвёздная. Куда идти, в какой стороне Россия? Ни черта не разобрать. Плутали, плутали среди кукурузной чащобы – а выбраться не можем.

– Что будем делать? – заволновался Толян. – Теперь до самого рассвета не подадут электричество в деревню. А утром этот проклятый Карацупенко увидит наши следы.

– Ну и что? И пусть видит! – легкомысленно отозвался я из-под своего мешка.

– А то! Я видел, как вечером, когда менялся на вышке караул, они привели здоровенного бультерьера с собой. Как пустят его по следу – хана нам.

– Что теперь? – не на шутку встревожился я.

– Надо резиновое что-нибудь на ноги одеть, тогда собака след не возьмет, и мы сможем отсидеться в кукурузе, а на рассвете при первой возможности, когда страж удалится подальше, проскочим со своей контрабандой к нашим, – рассудительно объяснил мой подельник. – Видишь, я вот как раз калоши резиновые надел.

– Что же ты, бесов сын, о себе позаботился, а мне ничего не сказал?

– Да чего теперь сопли распускать. Я ведь не специально это сделал. Просто я человек женатый и не гнушаюсь ходить в калошах, так и ношу их всегда, мне форсить не перед кем, да оно и удобней так в нашей сельской местности. А ты холостой, у тебя всё девки на уме, вот ты в городских штиблетах и пижонишь.

– Нет, живьём я им не сдамся! – выдохнул я с решительностью героя-панфиловца, доставшего последнюю гранату.

– Ну, может быть, хоть что-нибудь резиновое у тебя найдётся, чтоб обмотать подошвы? – проникся сердечным сочувствием ко мне коллега-контрабандист.

Я с надеждой порылся в карманах, нащупал в одном из них зашелестевший пакетик.

– Фу ты, господи! Из резинового вот только презерватив, дак это ж на одну ногу.

– Ну, ничего! Будешь за мной скакать на одной ножке, – успокоил товарищ.

Вот так всю ночь мы и заметали следы: впереди Толян в калошах продирался сквозь кукурузные кущи, а я, как тушканчик, скакал за ним следом. А что? Хорошо мы придумали! Вы никогда не участвовали в игре «Бег в мешках»? Вот так и я втиснул обе ноги в презерватив и проскакал всю ночь. На всю жизнь навык приобрёл, теперь могу в чемпионском забеге принимать участие. Немного неудобно было, зато собака наш след не взяла. А к вечеру следующего дня мы всё же выбрались в пределы своего отечества.

…Вот так и впали пограничные деревни Верхняя и Нижняя Бздюхановки в состояние повышенной готовности, и на почве этой расцвела вовсю контрабанда в среде местных обитателей.

Рецидив

Случай этот произошел во время празднования Международного дня солидарности трудящихся – 1 мая. А в советские времена праздник этот весенний отмечали массово, трудовыми коллективами: сначала проводились всеобщие демонстрации, а затем, на следующий день, работники предприятий вместе со своими семьями выезжали на маёвки, то бишь на природу. А там уже все предавались кто к чему предрасположен: дети играли, женщины сплетничали, мужики пропускали по чарочке-другой, старики вспоминали былое.

И вот, расположилась наша дружная компания на большущей живописной поляне в предгорьях кавказских. Расстелили прямо на траве скатерть, разложили на ней яства разные и напитки, сами расселись вокруг с жёнами, детьми и стариками – потребляем с завидным аппетитом на вольной природе принесённые с собой продукты. Весело этак застолье проходит, с шутками да прибаутками.

Тут ветеран один, убелённый сединами старик, стал историю вспоминать из собственного прошлого. И случилось всё именно на этой самой поляне в давние времена Гражданской войны.

– Дело было году в 1918-ом, – старческим дребезжащим голосом начал он. – Неразбериха в стране была полная, власть менялась что тебе мартовская погода – по три раза на день. Наш красный партизанский отряд расположился вон в том леске. А на господствующей над этой местностью высотке находилось тщательно замаскированное пулемётное гнездо. Время тревожное, нельзя выдавать себя неосторожным движением: деникинцы рядом, кругом банды «зелёных» и прочей сволочи шастают. Власть наша советская ещё не укрепилась достаточно, государственные устои расшатывались со всех сторон. В общем, затаились мы в вырытых окопах и сидим тихо, как мыши. Вдруг разведка доносит о приближении вооруженного конного отряда, предположительно «зелёных», к нашим позициям. Командир подал команду: «Приготовиться к бою!» Вскоре на этой поляне появилась конная сотня. Противник беспечно двигался прямо на наши позиции. Ну, мы и влу-пили! Подпустили поближе и дали залп… Потом ещё… В общем, завязалась перестрелка. Решающую роль сыграл наш пулемёт, удачно установленный на стратегически важной высотке, он густо выкашивал ряды прорывающегося противника.

– И столько мы здесь положили бандитов! – удовлетворённо завершил свой рассказ ветеран. – Меня потом за этот бой именным оружием наградили, ведь пулемётчиком тем был я…

Присутствующие уважительно посмотрели на рассказчика: надо же! Столь героическая личность среди нас.

Но тут случилось совсем непредвиденное. Другой, так же убелённый сединами хромоногий старец вдруг нервно подскочил на одной ноге и со всего маху своим сучковатым костылём огрел по голове героя-партизана. Тот, со стоном обхватив голову, повалился на бок. Очевидцы инцидента, ничего не понимая, принялись разнимать и успокаивать разбушевавшихся стариков.

Хромой ветеран не унимался:

– Я из-за этого проклятого пулемётчика на всю жизнь инвалидом остался! Нога в колене не сгибается. До самой темноты меня, раненного, гад, продержал – мордой в грязь, да в осенней промозглости. Я тогда ещё и тяжёлую пневмонию подхватил…