Тайна Хранителей Часов

– Здравствуй, путник! – раздался тяжелый голос из огненного шара.

– Приветствую тебя, великое Сердце.

– Давай забе… – начал соблазнять своими речами Руда Темный Дух, но внезапно шар сорвался с пояса волшебника, укатился в глубь пещеры и лопнул рядом с огнем.

– Зачем ты это сделал? – спросил Руд, наставив посох на огненный шар.

– Он лишь помешает нам.

– Мне он всегда помогал.

– Это лишь кажется тебе.

– Откуда тебе знать, Сердце?

– Если ты читал обо мне, ты знаешь, что я могу взглянуть в самую суть твоего духа. В этом магического шаре не было какой-то души, только темная магия, которую ты заключил в нём. И магия начала соблазнять тебя совершить страшный поступок, после которого у тебя не будет шанса повернуть назад.

– Тогда ты знаешь, зачем я здесь.

– Разумеется.

– Ты попробуешь мне помещать.

– Вопрос сложный. С одной стороны, как я могу тебя остановить, если помыслы твои чисты и искренни. А с другой…

– А что с другой?

– А они чисты и искренни?

– Что ты имеешь в виду?

– Искренние и чистые намерения, пусть даже самые темные, достаточно сильны, чтобы никто и ничто не было способно переубедить путешественника. Даже я, как бы не пытался поставить человека на путь истинный, не смогу этого сделать, если он убежден в своих взглядах. Но ты ведь совсем другое дело, не так ли?

– Ты говоришь загадками, Сердце. Я знаю, зачем я сюда пришел, и уверен в своей цели.

– Правда? Что же, возможно, я не прав. Но давай подумаем. Даже если бы такой шар у тебя был всего один, заклинание, которым его создал, предназначено для другого.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Понимаешь, можешь не стараться соврать мне. Это заклинание создает духа-соратника. Темные маги, добирающиеся до подобных чар, используют это заклинание, чтобы создать дополнительное оружие, то есть, духа или духов, которые будут защищать в бою.

– Но ведь я сделал то же самое.

– Нет. Темные маги, что создают подобные артефакты, уверены в своих целях, и поэтому нуждаются в дополнительном союзнике на пути к ней. В том, кто будет защищать плоть, а не дух, ведь духу силы достаточно. Ты же наоборот. Ты всегда работаешь один, но создаешь несколько шаров, которые будут не защищать твое тело, а сохранять твой дух. Причем ты создаешь сразу двух. Зачем?

– Я создавал двух защитников.

– Защитников чего? Что ты хотел защитить?

– Свою цель.

– Неужели? Так значит в своей цели ты все же сомневаешься? Тогда почему ты действуешь один?

– Потому что я способен прийти к цели в одиночку.

– Или потому что ты никому не доверяешь?

– В моем ремесле доверие к кому-то – лишь помеха делу.

– Ты ошибаешься. Бывали темные маги, действовавшие целыми группами. Просто темные маги бывают разными. Есть те, кто вступил на темную магию осознанно, кто открыл тьме всего себя и никогда не сомневался в своих действиях. А есть, кто считал, что просто на светлой стороне его никто не ждет. И поэтому выбирал тьму.

– Я на этой стороне осознанно.

– Правда? Тогда зачем тебе дух, который будет тебя убеждать в том, что твой темный путь искренний? Но ведь он у тебя не один такой. Есть второй, который всячески пытается вернуть тебя на светлую сторону.

– Это для того, чтобы продолжать сохранять в себе баланс.

– Баланс? Поэтому ты пытаешься заткнуть оба шара? При этом Темному Духу ты позволяешь все глубже топить тебя в темной магии, а Светлому Духу ты даешь высказаться, когда ощущаешь, что твое чувство вины ослабло, и надо его подстегнуть.

– Нет во мне никакого чувства вины! Чего мне стыдиться?

– Например, того, что ты решил всю Вселенную лишить света и тепла.

– Я…я не хотел лишать Королевство Солнца.

– Ну, хорошо, назовем это так, как ты это видишь в своей голове. Но ведь ты пришел, чтобы забрать меня. И на какое-то время, когда ты вынешь меня отсюда, Солнце все равно погаснет. Более того, неизвестно, сможет ли оно вообще взойти, учитывая, что ты испортил Инструмент.

– Я не портил его!

– Ты его испортил. Инструмент, потерявший связь с Солнцем, можно считать испорченным. Так зачем ты хотел лишить Королевство Солнца? Дело ведь не в Солнце и не в твоих на него планах.

– Даже если и так, что это поменяет? Я уже здесь. И я должен это сделать.

– Зачем? Чтобы не чувствовать, что ты потратил свою жизнь зря?

– Да…хотя бы ради этого.

– Но ты же должен понимать, что этот маховик остановить будет невозможно? Однажды этот снежный ком поглотит тебя. Сейчас у тебя еще есть шанс вылезти из этого болота, но ты уже на той границе, за которой все твои попытки спасти себя и свою душу будут обречены на неудачу.

– Я знаю, что тот, кто вынет Сердце Солнца, наложит на себя проклятие.

– Да причем здесь проклятие. Проклятие – это магия, поэтому, как и любое заклинание, его можно снять. И, я знаю, ты это предусмотрел. Я ведь не спорю, с магической точки зрения твой план безупречен. Но он слаб с другой точки зрения.

– С какой же?

– С моральной. Ты хорошо понимаешь, на какое деяние ты сейчас идешь. Но его совершение никак не решит тех причин, по которым ты сюда пришел. Более того, оно их усугубит. Потому что к душевным терзаниям, что ты уже носишь в себя, добавится вина перед Королевством и пустота.

– Что за пустота?

– Пустота, которая будет пожирать тебя быстрее, чем самые сильные вирусы. Ведь ты сделаешь то, к чему так долго стремился, но все будет бесполезно, ведь оно не принесет тебе удовлетворения. Вот что это за пустота.

– Твои слова…больнее, чем все другие, что я слышал в своей жизни.

– Но сейчас у тебя еще есть шанс повернуть назад.

– Но как мне дальше жить с тем, что привело меня к этому плану?

– Может, ты поведаешь мне, что гложет тебя, и я смогу тебе помочь?

– Ты же и так меня видишь насквозь.

– Иногда нужно выговориться.

Глава третья.

Выговориться, значит? Ну, давай попробуем. С чего начать? Я родился в маленькой деревушке в одном очень далеком мире. Не скажу, что жили мы бедно, но и звезд никто из моих предков с неба не хватал. Поколениями мы работали на полях пшеницы: собирали ее, какую-то часть посылали сразу в Столицу, а какую-то обрабатывали, пекли хлеб, пирожки и булки. Мы жили рядом с большим лесом, в котором много охотились. Поэтому я с детства помню бабушкины пироги с дичью, слойки с лесными ягодами и хлеба с различными травами. Родня по отцу у меня всегда славилась своей широкой душой. Таким же был и отец. Но вот мама…она была из другого теста.

Я не скажу, что это плохо. Скорее наоборот: если бы не мама, меня бы и вовсе не было. Незадолго до моего рождения мой мир и соседние пережили ужасный неурожай. И, хоть моей семье свои пашни частично восстановить удалось, такая хлебосольная жизнь, что мы вели ранее, нас бы попросту погубила. И здесь прагматичная и жесткая рука моей мамы хоть и действовала вопреки взглядам на жизнь отца и членов семьи по его линии, но все-таки была полезна, ибо без маминых решений мы бы просто обнищали. Мама нашла способ выгодно продавать муку и те изделия, что мы из нее делали. И маме хватило характера перестроить быт отца под это.

Где-то в это время родился я. Я еще застал вкусные застолья бабушки и дедушки, но уже частенько слышал от отца, что раньше такие обеды были чаще и шире. Отца не стало очень рано, – мне было то ли 7, то ли 8 лет. А там постепенно и бабушка с дедушкой отстранились от нас с мамой. И, хоть я свою маму всегда искренне любил, я не могу не признать, что ее строгость ко мне была излишней. То есть, я могу это понять сейчас: женщине в одиночку приходилось тянуть эти поля и меня растить. Но ребенком мне было сложно принять, что мама мало что мне разрешала.

Мамин заработок позволил мне ездить в школу в единственном на планете крупном городе. Помню, что от деревни до города было несколько часов пути, поэтому мама договорилась с кем-то из учителей, чтобы мне выделили место в соседствовавшем со школой общежитии. В школе я познакомился с таким достижением магического и технического прогресса, как телефон. В деревне у нас была только телефонная станция, на которую ходила мама, я там никогда не был. А здесь на каждом этаже было по небольшой телефонной будке. И поэтому я мог каждый день созваниваться с мамой. Учился я хорошо (по крайней мере, в ранних классах), но от мамы я в основном получал упреки, что мои оценки не всегда отличные. Оценки «удовлетворительно» и вовсе оборачивались для меня криком.

Друзей у меня особо не было. Мне по наследству достались низкий рост, не самая привлекательная внешность, скрипучий голос и большой нос. Мама никогда не комментировала мою внешность, но вот в школе ее не только начали обсуждать: меня стали за нее дразнить. Чаще всего меня называли «карликом», а когда я пытался у кого-то что-то спросить, какой-нибудь из хулиганов говорил мне «не совать свой нос в чужие дела», и класс заливался смехом. А я убегал из кабинета и до самого звонка прятался под лестницей. В какой-то момент у меня появился друг. Точнее, я его таковым считал. Он же общался со мной, потому что пользовался моим положением и утверждался за мой счет перед остальными: перед девушками – тем, что он был рыцарем, защищающим слабых, а перед парнями… Не знаю, чем. Но да, я искренне считал, что у меня появился лучший друг. И, хоть мама и строго-настрого запрещала мне дружить хоть с кем-либо, я впервые ее ослушался и наслаждался нашей дружбой. Его звали Ганц.