За гранью выбора

Моргана Стилл

За гранью выбора

Пролог

Тьма.

Она была не просто отсутствием света, а чем-то плотным, осязаемым, словно густой дым, заполняющий каждую клетку сознания. Максим не чувствовал своего тела – только бесконечное падение сквозь пустоту, где время потеряло всякий смысл.

«Где я?» – мысль пронеслась, как искра, и тут же погасла.

Потом – звук.

Тихий, настойчивый, будто капли воды, падающие в бездонный колодец. Кап-кап-кап. Он узнал этот звук. Дождь.

Сознание вспыхнуло, как спичка в темноте.

Перед глазами поплыли размытые пятна: мокрый асфальт, фары машин, растянутые в длинные жёлтые полосы, чьи-то крики, заглушённые шумом в ушах.

«Авария…»

Тело пронзила боль – острая, жгучая, но странно далёкая, будто происходящая с кем-то другим. Максим попытался пошевелиться, но конечности не слушались. Где-то рядом звенели осколки стекла, и сквозь треснутое лобовое окно он увидел небо – чёрное, беззвёздное, затянутое тучами.

«Я умираю?»

Мысль не вызвала страха. Только усталость.

И тогда – свет.

Не слепящая вспышка, а мягкое, тёплое сияние, словно кто-то приоткрыл дверь в тёмной комнате.

"Ты имеешь право на однократный возврат", – прозвучал голос. Без эмоций. Без осуждения.

Максим хотел спросить, кто здесь, но губы не шевелились.

"Одно изменение. Выбирай разумно".

Пространство вокруг сжалось, и вдруг он увидел их – кадры своей жизни, мелькающие, как плёнка старого кинопроектора. Аня. Лиза. Дима. Разбитые бутылки. Слёзы. Крик. Одиночество.

"Это… конец? Или начало? "

Голос не ответил.

Но где-то в глубине души Максим уже знал: ему предстоит пройти этот путь заново.

И на этот раз – без права на ошибку.

Книга 1. Распад 

Дождь стучал по крыше кафе «Некрополь» так, будто хотел пробить её насквозь. Тяжёлые, мутные капли, похожие на слёзы, размазывали свет уличных фонарей в длинные жёлтые полосы, превращая ночь в акварельный кошмар. Максим Орлов сидел у стойки, сжимая в пальцах стакан виски. Лёд уже растаял, превратив напиток в мутноватую жидкость, напоминающую то ли лекарство, то ли яд.

"Некрополь" – название ироничное, даже слишком. Здесь хоронили не людей, а надежды. Завсегдатаи – такие же, как он: те, кто однажды свернул не туда и теперь лишь делал вид, что им не всё равно. Бармен, мужчина с лицом, словно высеченным из гранита, бросил на Максима взгляд, полный профессионального безразличия.

"Ещё?" – спросил он, даже не дожидаясь ответа.

Максим кивнул. Его взгляд упал на телефон. Экран погас, но он уже знал, что увидит: последний звонок Ани, длившийся ровно двенадцать секунд. Ровно столько ей понадобилось, чтобы понять, кто звонит, и заблокировать номер.

Он провёл пальцем по экрану, включил его снова. Фотография дочери, сделанная три года назад. Лиза в жёлтом платье, с мороженым в руках. Улыбка, которой больше не было.

"Чёрт", – прошептал он и опрокинул стакан в горло.

Жжение расползлось по пищеводу, но он даже не поморщился. Это было ничто по сравнению с тем, что творилось внутри.

Где-то за стойкой кто-то засмеялся. Смех был резким, как стекло. Максим закрыл глаза.

Перед глазами всплыло воспоминание – резкое, как удар хлыста. Три года рассыпались, как песок через пальцы. Вот она, та самая кухня. Тот самый хруст разбитой тарелки. Тот самый взгляд Ани – не гневный, нет, куда страшнее: пустой. Как будто она уже тогда знала, чем всё закончится.

"Ты серьёзно?!" – Аня стояла перед ним, её пальцы сжимали край стола так, будто она вот-вот разломает его пополам. "Ты забыл забрать Лизу из сада? Забыл?!"

"Я работал", – пробормотал он, глядя в пол.

"Работал?" – её голос дрогнул. "Ты сидел в гараже с Димой и пил! Опять!"

Он хотел сказать что-то, но слова застряли в горле. Вместо них поднялась волна ярости, горячей и слепой.

"Да пошла ты!" – рявкнул он, хлопнув дверью.

Защита диссертации Ани провалилась. Он узнал об этом через неделю, когда пришёл за вещами.

Потом – вспышка. Пять лет назад.

Тефон затрясся в кармане, будто живое существо, бьющееся в предсмертных судорогах. "Димон" – мигало на экране. Максим ощутил, как скулы сами собой сжались в привычной гримасе раздражения. Палец привычно рванулся влево – "отклонить". Позже, мелькнуло в голове, когда допишу этот проклятый код.

Позже не наступило.

Утро вонзилось в сознание визгом звонка. Трубка была холодной, как скальпель. Голос матери Димы – не плач, не крик, а страшная, выжженная пустота, будто кто-то выскоблил из неё всё живое лопаткой.

"Он… разбился".

Два слова. Между ними – пропасть, в которой уместилась целая жизнь. Он вспомнил как медленно сполз по стене, ощущая, как плитки кафеля впиваются в позвоночник. Солнце за окном совершило свой ежедневный путь, пятна света проползли по стене, растворились в сумерках. Он не шевелился, не моргал, лишь чувствовал, как что-то внутри него медленно превращается в камень.

Он снова провалился, на этот раз во вчерашний день – день, когда он загубил свой полуготовый проект. Последний шанс. Последний гвоздь в крышку его карьеры – и он сам забивал его, удар за ударом.

Пальцы яростно впивались в клавиатуру, будто могли выдавить из неё спасение. Но строки кода расплывались перед глазами, превращаясь в бессмысленные символы. Где-то между "ещё одна попытка" и "я не могу" экран дрогнул, замерцал, как последний вздох, – и треснул.

Удар.

Пластик рассыпался, как кости под сапогом. Осколки зазвенели по полу, и этот звук – чистый, почти музыкальный – был похож на смех.

"Всё!" – его крик разорвал тишину пустой квартиры, ударился о стены, отскочил, вернулся эхом. "Всё, конец!"

Но эхо не ответило.

Холодный вечерний дождь усилился, вернув его в настоящее. Максим вышел из кафе, даже не попытавшись открыть зонт. Вода заливала лицо, смешиваясь с чем-то солёным на губах.

Он сел в машину, повернул ключ. Двигатель заурчал, фары пробили мрак, но свет казался каким-то ненастоящим – будто фильтр натянули на мир, сделав его плоским и безжизненным. Максим потянулся к рычагу передач, но рука дрогнула. В зеркале заднего вида отразилось его лицо: тени под глазами, густая щетина, взгляд, в котором не осталось даже злости. Только пустота.

"Куда?" – спросил он себя и не нашёл ответа.

Радио включилось само – хриплый голос диктора вещал о чём-то неважном. Максим вырубил его одним ударом ладони. Тишина. Только стук дождя по крыше и далёкий гул города, который жил без него.

Он нажал на газ.

Машина рванула вперёд, колёса швырнули в стороны водяную взвесь. Дорога перед ним плыла, как плёнка старого кино. Знакомые улицы, фонари, мокрый асфальт – всё это уже не имело значения.

А потом…

Потом было только ощущение полёта.

Мгновение невесомости, когда мир перевернулся, и он понял, что больше не управляет ничем. Стекло разбилось где-то рядом, но боли не было. Только странный холод, будто его окунули в чёрную воду.

А потом – свет.

Не слепящий, не яростный. Мягкий, рассеянный, как утро в больничной палате.

Максим открыл глаза.

Он стоял в Комнате.

Белые стены, белый пол, белый потолок – никаких теней, никаких углов. Просто… куб. На стенах мерцали кадры его жизни, как старые слайды: Аня, Лиза, Димон, разбитый ноутбук, бутылки, дорога…

"Вы имеете право на однократный возврат", – прозвучал голос.

Он обернулся. Никого.

Голос был нейтральным, почти механическим, но в нём не было ни жалости, ни насмешки.

"Одно изменение. Выбирайте разумно".

Максим посмотрел на свои руки. Ни крови, ни ссадин.

"Это… что, ад?" – хрипло спросил он.

Голос промолчал.

Семь лет назад: В последний раз

Дождь стучал по крыше гаража, как будто хотел пробиться внутрь. Максим и Дима сидели на старых ящиках из-под пива, между ними – бутылка "Белой акулы" и две стопки. На стене висел календарь с полуобнажённой девушкой, её улыбка уже выцвела от времени.

"Ну и как тебе новая жизнь, женатик?" – Дима поднял стопку, щурясь от едкого запаха спирта.

Максим усмехнулся: "Да нормально. Только Аня вечно ноет – 'Где деньги?', 'Когда ремонт?', 'Почему опять пьёшь?'".

"А ты ей скажи, что водка – это инвестиция в креатив", – Дима фыркнул, разливая вторую порцию. "Кстати, насчёт денег… Ты не мог бы немного подкинуть? До зарплаты три дня, а у меня…"

Максим вздохнул, доставая кошелёк. Он знал, что эти деньги никогда не вернутся. Так было всегда.

"На", – он протянул две тысячи, смятые в комок. "Но это в последний раз, я серьёзно".

"Ты лучший!" – Дима схватил купюры, словно боясь, что они исчезнут. "Клянусь, как только получу премию за тот проект…"

"Какой проект?"

Пауза. Дима отхлебнул из стопки, избегая взгляда.

"Ну… Тот, над которым я работаю. В общем, скоро всё будет огонь".

Максим не стал уточнять. Он уже понимал – никакого проекта нет.

Пять лет назад: Последний звонок

Телефон завибрировал в кармане. Максим, не глядя, отклонил вызов.

"Опять Димка?" – Аня поставила тарелку с супом перед ним.

"Да. Наверное, опять деньги просить".

"А ты не думал… перестать давать?" – её голос был осторожным, будто она наступала на тонкий лёд.

Максим резко отодвинул тарелку: "Это мой друг".

"Друг, который уже полгода не работает и живёт за твой счёт".

"Ты ничего не понимаешь!" – он встал так резко, что стул упал на пол. "Он был со мной, когда мне никто не был нужен!"

Аня не ответила. Она просто взяла тарелку и унесла её на кухню. Через час, когда Максим вышел покурить, он увидел, что её машины нет во дворе. Она уехала к подруге. Снова.

А телефон звонил ещё два раза.

Три года назад: Развод

Юрист говорил что-то про раздел имущества, но Максим не слушал. Он смотрел на Аню через стол. Она была в синем платье, том самом, которое он подарил ей на годовщину.

"Максим, вам нужно подписать здесь", – юрист пододвинул бумагу.

"Лиза…" – он попытался поймать взгляд Ани. "Я могу её видеть?"

"По графику", – ответила она, не глядя на него. "Каждую вторую субботу".

"Это же смешно! Я её отец!"

"Отец, который забыл её в саду. Который не пришёл на утренник. Который…" – её голос дрогнул, но она взяла себя в руки. "Подписывай, Максим".

Он вцепился в ручку, будто это был последний якорь в шторме. Костяшки пальцев побелели от напряжения, а на бумаге остался неуверенный росчерк – кривой, скомканный, точная копия его судьбы.

Два года назад: Первая попытка завязать

Бутылка, запотевшая от конденсата, стояла нетронутой. Максим впился в неё взглядом хищника, ощущая, как в горле пересыхает от одного только вида этикетки.

"Справишься," – выдохнул он, больше похоже на заклинание, чем на ободрение.

На кухонном столе, придавленная чашкой с остывшим кофе, лежала распечатка. Вакансия в IT стартапе – зарплата вполовину меньше прежней, но… потенциальный билет в другую жизнь. Единственный. Телефон разорвал тишину незнакомым номером на экране. Максим машинально поднес трубку к уху, еще не зная, что этот звонок переломает ему жизнь.

"Алло?"

"Максим? Это… это Света…" – женский голос дрожал, слова тонули в мокром хрипе. "Димочка… его больше нет. Вчера вечером…"

Он рухнул на стул, будто у него внезапно отняли ноги. Голос звучал как будто из туннеля: "Как…?"

"Сердце…" Света сделала надрывный вдох. "Врачи сказали… алкогольное сердце. Оно просто… остановилось."

Взгляд сам потянулся к бутылке на столе. Еще час назад она была символом его силы, доказательством, что он может устоять. Теперь же…

Через шестьдесят минут на дне оставались лишь стеклянные блики, отражающие пустоту в его глазах.

Сейчас: ДТП

Фары встречной фуры ослепили его. Максим резко дёрнул руль вправо, но было уже поздно.

Последнее, что он успел подумать: "Наконец-то".

А потом – удар. Стекло. Тишина.

Детство Максима было окрашено в серые тона. Десять лет. Хрущёвка на окраине города. Он прижался ухом к двери ванной, слушая, как отец блюёт после очередной пьянки. Запах – кислый, с примесью дешёвого одеколона и чего-то медицинского – пропитал всё в их трёхкомнатной клетке.

"Мам", – шёпотом спросил он, "а папа опять не пойдёт на собрание?"

Мать, худую, с вечно потрескавшимися губами, будто ветер обжигал её даже дома, даже не повернулась: "Не пойдёт".

Она стирала в тазике его школьную рубашку. Вода была розовой от крови – сегодня утром отец разбил бутылку об стену, и осколок задел Максима.

"Но ты же сказала, что если я исправлю двойку по математике…"

"Максим, хватит!" – она ударила кулаком по воде, брызги попали ему в лицо. "Ты уже большой. Пойми – на него нельзя рассчитывать. Никогда".

За дверью ванной отец застонал, потом засмеялся чему-то своему.

Подросток: Первая измена

Они прятались за ржавыми гаражами, и её губы пахли жвачкой "Турбо". Катя из параллельного – с косичками, которые всё время расплетались, и смехом, как звон разбитого стекла. Максим тогда был уверен: вот она, та самая, на всю жизнь.

А потом – школьный двор, жара, и Катина рука в руке у Сашки-футболиста. Его майка залита потом, он крутит её за талию, а она… смеётся тем же самым смехом.

"Это не то, что ты думаешь!" – Катя вцепилась ему в рукав, но он уже выдернул руку. Не побежал, нет. Просто развернулся и пошёл прочь, сжимая в кармане её заколку – ту самую, синюю, что она забыла вчера на лавочке.

Дома он нашёл отцовский коньяк. Выпил залпом, потом стошнил прямо на ковёр с оленями.

"Ну что," – отец стоял в дверях, наблюдая, – "научился пить как мужик?"

Максим не ответил. В горле горело, но не от алкоголя.

"Правильно," – хрипло хлопнул его по плечу отец, – "бабы… они все такие. Чем раньше поймёшь, тем лучше."

Наутро, с головной болью и горьким послевкусием предательства, он дал себе слово: никогда не станет таким, как он.

Университет: Аня

Аудитория пахла меловой пылью и старыми книгами. Максим должен был слушать про античную диалектику, но вместо этого считал веснушки на щеке девушки с третьего ряда.

Рыжие волосы, собранные в небрежный пучок. Зелёные глаза, которые на лекциях сужались, будто разглядывали мир через прицел. И главное – привычка подпирать подбородок ладонью, оставляя на щеке красный след от надавленных пальцев.

"Ты вообще слушаешь?" – она внезапно обернулась, поймав его взгляд между строк конспекта.

"Нет," – честно признался он, не отводя глаз.

Она рассмеялась – звонко, беззлобно, и в этот момент он понял: вот она, та самая ошибка, на которую хочется подписаться кровью.

Через месяц её общежитие. Узкая койка, простыни с казёнными инициалами, тени от уличного фонаря на потолке. Он, никогда не знавший нежности, вдруг обнаружил, что боится дышать, чтобы не раздавить этот момент.

"Ты какой-то… слишком правильный," – как-то сказала Аня, закуривая после. Дым кольцами уплывал в форточку.

"Это плохо?"

"Не знаю. Страшно."

Он не понял намёка тогда. Поймёт через десять лет, когда она будет кричать ему в лицо: "Ты не живёшь, ты как робот – боишься сделать лишний шаг!" А пока… пока просто целовал её плечо, где веснушки складывались в созвездие Большой Медведицы.

Первая работа: Дима

Офис стартапа пах свежей краской и перегоревшим кофе. Максиму – двадцать три, он лучший кодер в команде, но его стол завален пустыми банками энергетиков. А за соседним – Дима. Вечный должник с хаотичной шевелюрой и рубашкой, неглаженной со времён университета. Его клавиатура была залита пивом, а на мониторе – код, похожий на шизофренический поток сознания.

"Орём!" – Дима врезал кулаком по столу, отчего задребезжали чашки. "Опять этот долбаный код не пашет!"

Максим, не вставая, наклонился к его экрану. "Ты точку с запятой забыл. Вот тут."

"Ты гений!" – Дима обнял его так, что хрустнули рёбра, – "Выручай, брат!"

Потом были бары. Дешёвое пиво в запотевших кружках, ночные разговоры о вселенной, смех, переходящий в кашель. Дима жил без страховки, без накоплений, одалживал на такси до зарплаты – так, как Максим никогда не позволял себе.

Он называл это "безответственностью". Но когда Димка, напившись, залезал на стол и читал Есенина наизусть – в Максиме копошилось что-то тёплое и колючее одновременно.

Не дружба. Не зависть.

Просто "я тоже так хочу, но не могу".

Комната выборов

Белое пространство пульсировало, как живое. Стены дышали кадрами его прошлого – вот он пьяный разбивает ноутбук, вот Аня уходит, хлопнув дверью, вот Лиза впервые называет его "папкой".

"Выбирайте", – голос Проводника вибрировал в воздухе, будто исходил отовсюду сразу.

Максим сжал кулаки. "Докажи, что это не бред моего умирающего мозга."

"Доказательства не предусмотрены", – ответило пространство.

"Тогда в чем смысл?"

"В понимании".

"Это что шутка?!" – он швырнул в стену несуществующую кружку. На миг мелькнуло его отражение – тридцатипятилетний алкоголик с глазами затравленного зверя.

Пальцы дрожали, когда он коснулся изображения: маленький Максимка, прижавшийся к батарее, пока отец в хрущевке орал что-то про "сволочь-жену".

"Верните меня ТУДА", – голос сорвался на хрип..

Запах детства ударил в ноздри – едкий коктейль из тополиного пуха, мокрого асфальта и выхлопов «Жигулей». Максим зажмурился, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Когда открыл глаза – перед ним были его руки. Маленькие. Грязные. С разбитой костяшкой (вчерашняя драка с Сашкой за честь дворовой футбольной команды).