Убийство, сосед и одна неловкая слежка

– Виталий! – я смеюсь, обвивая его шею, – Ты же понимаешь, что если нас поймают в таком виде, это будет выглядеть…

– Как лучший день в моей жизни? – он заканчивает фразу за меня, и в его глазах вспыхивают озорные искорки. – Лезь уже, а то я передумаю и понесу тебя обратно. В постель. Спать.

Я фыркаю, но лезу в окно – на этот раз стараясь быть потише. Хотя сердце стучит так громко, что, кажется, его слышно на весь посёлок…

Аккуратно приземлившись на пол веранды, я первым делом впускаю Виталика в дом.

– Тссс… тише, – жестом призываю Виталия к осторожности, медленно поворачивая ручку двери. Старая древесина скрипит едва слышно, но мне кажется, что этот звук разносится по всему дому, как удар гонга.

Сердце бешено колотится, а ладони стали влажными. Мысленно представляю, как баба Валя выскакивает из-за угла с криком «Ага, попались!», но коридор остается пустым и тихим.

– Ну что, Шерлок, – шепчет Виталий, плотнее прижимаясь ко мне сзади. Его дыхание обжигает шею, а руки ложатся мне на плечи – то ли для поддержки, то ли чтобы удержать меня от необдуманных действий. – План простой: заходим, ищем кухню, находим яд, уходим. Никаких приключений.

Я киваю, но в душе уже предвкушаю эти самые приключения.

Дверь наконец поддается, и мы замираем на пороге, ослепленные утренним светом, льющимся через занавески.

– Охренеть… – вырывается у Виталия.

Перед нами не кухня, а обычная спальня, залитая золотистыми лучами восходящего солнца. На кровати, под одеялом, лежит распластавшийся Аркадий Степанович. Его седые волосы торчат в разные стороны, одна рука бессильно свешивается с края кровати, а из полуоткрытого рта доносится мерное похрапывание.

– Так вот где наш ловелас ночует! – ахаю я, замечая на спинке стула аккуратно сложенную женскую кофту.

Виталий осторожно трогает меня за локоть:

– Может, не будем смотреть, куда дед ходит в гости? Это же личная жизнь…

Но любопытство уже берет верх. Я делаю шаг вперед, стараясь не скрипеть половицами, и вдруг замечаю на тумбочке: пустую бутылку портвейна, коробку конфет «Мишка на севере», и… о боже… две использованные рюмки.

– Кажется, у нас кризис жанра, – шепчет Виталий, сжимая моё плечо. – Вместо детектива про отравление получается любовная драма на пенсии. Может, они просто решили бабу Лиду помянуть, а Аркадий Степаныч переборщил и решил здесь заночевать.

Я скептически пожимаю плечами.

– Больше похоже не на поминки, а на романтический вечер.

Вдруг мы слышим, как хлопает калитка

– Аркаша… – голос бабы Вали раздаётся совсем близко, заставив нас с Виталиком вздрогнуть.

– Шкаф! – шепчет он, хватая меня за руку и резко дёргая в сторону массивного деревянного шкафа.

Мы втискиваемся внутрь в тот самый момент, когда дверь в спальню скрипит. Плотные ряды платьев, пахнущих лавандой и чем-то сладковатым, обступают нас со всех сторон. Я прижимаюсь к Виталию, чувствуя, как его сердце колотится так же часто, как моё.

– Тссс… – он прикладывает палец к моим губам, и я киваю, стараясь дышать как можно тише.

За дверцей шкафа раздаются шаги.

– Аркаша, ну сколько можно спать? – баба Валя говорит негромко, но с заметной нежностью. – Вставай, я за молоком сходила, сейчас блины напеку

Аркадий Степанович что-то невнятно бормочет, ворочается, но наконец встаёт и выходит из комнаты.

Минуты тянутся мучительно медленно. В шкафу тесно, душно, а главное – невероятно неловко. Я пытаюсь отвлечься, разглядывая в полумраке платья бабы Вали – все аккуратно развешанные, некоторые даже с сохранившимися бирками.

– Виталий… – шепчу я еле слышно. – Мы что, теперь будем сидеть здесь, пока они…

– Пока они не уйдут из дома, – он так же тихо отвечает. – Или пока мы не задохнёмся.

– Попробуем выйти через окно по-моему методу.

– Давай, – кивает Виталий, – только очень осторожно.

Я киваю, но, когда пытаюсь вылезти, нога цепляюсь за подол одного из платьев. Шкаф дрожит, вешалки звенят, и…

– БАХ!

Мы с Виталиком вываливаемся наружу в самом неудачном положении: он – на спине, я – сверху, а вокруг нас, как после урагана, лежат платья, шали и один очень старомодный мужской пиджак.

– Что это? – слышен голос бабы Вали, – Аркаша, иди посмотри!

Я кивком показываю Виталию на кровать. Он понимает меня без слов. Сгребает в охапку упавшие вещи, заныривает с ними под кровать, и одним движением подтягивает меня к себе под кровать. В этот же момент мы слышим как дверь в комнату открывается, видимо заглядывает Аркадий.

– Да нормально всё, ты слишком нервная Валентина, всё здесь спокойно, – кричит он ей и захлопывает дверь.

Мы с Виталиком еле сдерживаем смех.

– Ох, и везучая ты, Алиска, – шепчет мне Виталий, крепко прижившись ко мне. – Выходи давай, пока всё спокойно.

Покрытые пылью мы выбираемся из-под кровати. Запихиваем вещи в шкаф не глядя, Валентине придётся повозиться с ним, чтобы привести всё порядок, как было. К нашему счастью, окно открыто и мы можем спокойно выбраться, не думая как его открыть и закрыть.

Виталий спрыгивает на землю, протягивает ко мне руки и я спускаюсь в его объятия. Совершенно бесшумно вы выбираемся из дома, я уже облегченно выдыхаю – наше приключение благополучно закончилось. Мы тихо направляемся к калитке. Но я не учитываю одного.

– О Виталий, ты чего здесь делаешь? Кто это с тобой? – раздается голос Валентины.

Окна кухни выходят прямо на калитку.

Глава 9

Мы с Виталиком замираем у калитки, будто влитые. В голове паника: Она не знает. Она ничего не видела. Надо играть спокойно.

– Да так… гуляем, – выдавливаю я, делая вид, что рассматриваю цветы на клумбе.

Виталий неестественно громко кашляет:

– Воздухом… дышим! Утром полезно!

Баба Валя прищуривается, но лишь добродушно кивает:

– Ну раз гуляете, может, зайдёте? Я как раз блинов напекла.

– Нет-нет! – мы синхронно мотаем головой. – Мы уже… э… позавтракали!

– Ой, правда? – она смотрит на мои дрожащие руки и взъерошенную причёску соседа. – А то вы какие-то взволнованные…

– Бегали! – выпаливает Виталий. – Утренний кросс! Для здоровья!

– Да, всегда утром бегаю. Попросила Виталика составить мне компанию.

– А ко мне зачем зашли? – неуверенно спрашивает Валентина через окно.

– Познакомить хотел, – быстро соображает Виталий. – Это Алиса, наша новая соседка. Присматривает за домом Лены, пока та в отъезде.

– Здравствуйте! Приятно познакомиться, – излишне воодушевленно кричу я.

– Так заходите, если знакомится пришли, – машет нам Валентина.

Мы садимся за накрытый стол. Блины лежат горкой на фаянсовом блюде, золотисто-коричневые, с кружевными поджаристыми краями. От них так и пышет жаром – видно, только что со сковородки.

В прозрачной вазочке алеет малиновое варенье – целые ягоды плавают в густом сиропе, переливаясь на солнце рубиновыми бликами. А в миске лежит творог, перемешанный со сметаной и изюмом – видно, что домашний, зернистый, чуть желтоватого оттенка.

– Берите, не стесняйтесь, – баба Валя шлепает мне на тарелку два блина, и они мягко опадают, чуть слышно шурша. – Смазывайте хорошенько.

Я добавляю ложку варенья – малиновый сок сразу пропитывает блин, окрашивая его в розоватые разводы. Первый кусочек тает во рту, оставляя после себя сладость ягод, сливочную нежность и едва уловимую ванильную нотку.

– Ну как? – прищуривается баба Валя.

– Объедение! – искренне восклицаю я, уже намазывая второй блин творожной начинкой. Творог холодный, чуть кисловатый, идеально сочетается с горячим тестом.

Виталий тем временем демонстрирует высший пилотаж – сворачивает блин трубочкой, обильно поливает сгущёнкой и отправляет в рот целиком, блаженно зажмуриваясь.

Разговор за столом у нас не клеится. Мы с Валентиной обмениваемся дежурными фразами и замолкаем. Аркадий в обиде за вчерашнее и демонстративно с нами не разговаривает.

– Соседи, пришли, – процедил он сквозь зубы и больше ни слова не сказал.

Валентина сначала пытается как-то поддержать беседу, но потом замолкает и грустнеет.

Нам с Виталиком становится неловко и мы, посидев еще пару минут, благодарим за угощенье и уходим.

– Опять несолоно хлебавши, – печалюсь я.

– Зато мы знаем, что в шкафу и под кроватью ничего запрещенного она не хранит, – подбадривает меня Виталий, – во всем нужно видеть плюсы.

– Да, и похоже, что с Аркадием её связывает не только дружба. Давай зайдем к внучкам, может сегодня получится поговорить.

Мы подходим к дому бабы Лиды. Сегодня нам везёт – Ольга поливает цветы перед домом. Она стоит с лейкой, и солнечные блики играют в струйках воды, как в детском калейдоскопе. Увидев нас, она машет рукой:

– Заходите, извините, что вчера так получилось. Вы что-то хотели? Знали бабушку?

– Да, я Виталий, живу…

– Ах, Виталик, – прерывает его Ольга. – Бабушка много о вас говорила, всегда хвалила вас. Много раз её выручали: в город отвезти, дверь подправить; а как она нахваливала ваши кулинарные способности, говорила, лучший повар в её жизни. Просто золото, а не сосед.

Виталик смущенно улыбается, а я испытываю неприятное чувство. Это что? Ревность?!

– Я по-свойски, по-соседки. Баба Лида была приятной женщиной. Всегда своими овощами с грядки угощала, закрутки давала. Как не помочь такой приятной бабушке, – будто оправдываясь, говорит Виталий, а у самого довольная улыбка до ушей.

«Так вот какой путь к твоему сердцу – похвала. А говорили, что для мужчин не важно. Оказывается, очень даже важно» – осеняет меня.

Ольга улыбается ему в ответ, и я ревниво замечаю, что у неё на руке нет обручального кольца.

– Алиса, – делаю шаг вперед и протягиваю руку. Ладонь у Ольги теплая, чуть шершавая от садовых работ. – К сожалению, знала вашу бабушку всего день, но о ней остались только теплые воспоминания. Добрая была.

Ольга улыбается, но глаза остаются грустными. Внезапно она кивает куда-то за мою спину:

– Это Алла.

На старой лавочке под раскидистой яблоней, которую с первого взгляда и не заметишь, сидит худая девушка в черной ветровке. Когда мы поворачиваемся, она резко встает – движение резкое, будто ее дернули за невидимую нитку. Солнечные блики скользят по ее бледному лицу, и на секунду мне кажется, что я где-то видела эти высокие скулы, этот острый подбородок… Но мысль ускользает, как тень.

– Наверное, в бабушку, – шепчу я Виталию, пока Алла молча проходит мимо нас, хлопая дверью дома.

Ольга сжимает лейку так, что белеют костяшки пальцев:

– Пять лет не приезжала. А теперь… – ее голос дрожит, будто натянутая струна, – даже поговорить не может. Как будто бабушка для нее чужая.

В ее глазах – целая буря: обида, одиночество, желание выговориться. Она нервно теребит подвеску на шее – старый медальон, точно такой же, какой носила баба Лида..

Я понимаю, что Ольге здесь не с кем поговорить. Ей нужна поддержка, утешение и чтобы кто-то просто выслушал её.

– Ольга, пойдемте ко мне, выпьем чаю, – предлагаю я.

Виталик поднял брови, словно я предложила ему разгадать ребус, но через секунду его лицо озарилось пониманием.

– Ольга! – кричит он в сторону дома, голос звучит по-домашнему тепло. – Пойдем, конечно!

Ольга замирает а мгновение, будто взвешивая, стоит ли отвлекаться, но затем резко кивает:

– Сейчас, только переоденусь.

Ее пальцы нервно теребят подол – на ткани темнеют влажные пятна. Видимо, земля в огороде еще не просохла после утреннего полива. Прядь волос выбилась из наспех собранного пучка.

– Да не торопитесь, – успокаиваю её я, но Ольга уже скрывается в доме, оставив за собой легкий шлейф аромата – смесь лаванды и свежеиспеченного хлеба.

Тишина.

Только пчелы лениво гудят в кустах сирени, а где-то в траве трещит кузнечик. Мы с Виталиком переглядываемся и без слов начинаем медленный обход участка. Солнце играет в каплях росы на листьях, а из-под ног то и дело вспархивают бабочки-крапивницы.

– Ну, как тебе владения бабы Лиды? – Виталик разводит руками, указывая на аккуратные клумбы, потрепанных временем садовых гномов и поблескивающую на солнце теплицу. – Ничего особенного, обычный дачный участок.

Я иду вдоль палисадника, скользя взглядом по ярким тюльпанам, нежным нарциссам и кустам роз, от которых веет сладким, почти конфетным ароматом. Но лилейник под окном привлекает мое внимание – стебли будто кто-то примял.

Только я наклоняюсь, чтобы разглядеть следы поближе, как взгляд падает на белесый клочок в траве. Билет на электричку. Дата: 25 апреля. За неделю до смерти бабы Лиды.

– Виталик, – тихо зову я, поднимая находку. – Ты посмотри…

Но в этот момент дверь дома с грохотом распахивается.

– Готова! – Ольга вылетает на крыльцо, словно порыв свежего ветра, в мягкой голубой кофте, с влажными прядями волос, еще блестевшими от воды. Ее глаза сразу же находят меня возле окна – и сужаются. – Что ты там нашла?

Я незаметно сжимаю билет в кулаке и улыбаюсь:

– Да так… Цветы ваши рассматриваю. Очень красиво.

Ольга отвечает улыбкой, но в ее глазах мелькает что-то острое, настороженное.

В ответ мои пальцы сжимают билет сильнее.

Глава 10

Мы устраиваемся в саду у Лены. Я выношу чашки с золотистой каёмкой, пузатый чайник, ставлю на стол хрустальную вазочку с конфетами.

Солнце мягко пробивается сквозь кружево листвы, рассыпая золотые блики по столу. В хрустальной вазе с конфетами играют солнечные зайчики – то вспыхивают, то гаснут, будто подмигивают нам. «Берите, не стесняйтесь», – словно говорят.

Мы устраиваемся за столом – Ольга садится напротив, ее пальцы медленно крутят чашку, будто пытаясь согреться, хотя день теплый. В глазах тоска и что-то еще, невысказанное.

Солнце играет в волосах Ольги, окутывая ее теплым золотистым сиянием. Рядом с нами пестреют разноцветные тюльпаны – алые, желтые, розовые – все они тянутся к солнцу, будто хотят уловить каждый его лучик. За нашими спинами старая яблоня покрылась белыми соцветиями, словно сахарной ватой, и ее сладковатый аромат смешивается с запахом свежей травы. Воздух полон весенними ароматами: где-то цветет сирень, а легкий ветерок доносит терпковатую нотку молодой хвои. Даже земля, прогретая майским теплом, источает едва уловимый запах влажной зелени и прошлогодних листьев.

Виталий разваливается на стуле, ловит взглядом пчелу, которая жужжит над чайником. «Чай, видимо, сладкий», – шепчет он мне, и я фыркаю.

Вокруг – тихий гул весны: проснулись и жужжат пчелы, и воздух будто звенит от тепла.

Но под этой идиллией – напряжение.

Ольга начинает говорить, не дожидаясь вопросов.

«Она была мне больше, чем бабушкой…»

Голос Ольги дрожит, как лист на ветру. Её пальцы сжимают чашку так, будто пытаются ухватить последнее тепло.

– Когда мамы не стало, а Алла сбежала в город… мы остались вдвоём. Как два одиноких дерева в этом саду.

Луч солнца скользит по её слезе, прежде чем она резко смахивает её.

– Аркадий? Ха!

Горький смешок вырывается из её груди.

– Бабушка видела его насквозь. Даже в восемьдесят лет – всё тот же бабник. Ходил между ней и Валей, как кот между мисок.

Она резко встряхивает головой.

– За неделю до… она сказала: ‹Олюшка, хватит. Этого козла пора гнать метлой›. Но…

Ольга замолкает. Где-то над нами с тяжёлым жужжанием пролетает шмель.

«Не успела.»

«За неделю, —стучит у меня в голове, – за неделю, это 25 апреля.»

– За неделю? – тихо спрашиваю я.

– Я как раз в тот день к ней приезжала…

Ольга перебирает край скатерти, и вдруг её пальцы замирают. Губы дрожат в попытке улыбнуться, но получается только горькая складка.

– Как всегда – с полными сумками. Бабуля ведь даже холодильник для меня специальный держала, знала, что я люблю её соленья…

Ветер шевелит ветви яблони над нами, и тень листьев пляшет по её лицу – то тёмному, то светлому.

– Тот день… —Она резко сглатывает. Сидели вот также за столом. Она пирог с вишней достала – знала, что мой любимый. И вдруг говорит таким… таким твёрдым голосом: «Оля, хватит. Как Аркашка из санатория вернётся – метлой его.»

В её глазах вспыхивает что-то яростное:

– А знаешь, как она ножи точила? – неожиданно бросает Ольга, и её пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. Так вот… так же и голос у неё стал. Острый-острый.

Я обмениваюсь с Виталиком многозначительным взглядом – в его глазах мелькает тот же вопрос, что и у меня. Пальцы сами собой сжимают билет на электричку в кармане.

– А что ещё было интересного в те выходные? – осторожно спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал просто любопытно.

Ольга задумчиво вертит в пальцах чайную ложку. Солнечный луч играет на металле, бросая блики на её лицо.

– Вроде бы всё как обычно… – она делает паузу, и в этот момент где-то в кустах резко чирикает воробей, будто торопя её. – Разговаривали много. Бабуля…

Губы её вдруг дрогнули. Ложка со звоном падает на блюдце.

– Она хотела дом на меня переписать.

Виталик резко поднимает брови. Я чувствую, как у меня перехватывает дыхание.

– Говорит: Ты одна обо мне заботишься. Аллу я много лет не видела – зачем он ей? Пусть всё твоё будет.

Ольга нервно проводит рукой по скатерти, смахивая невидимые крошки.

– Я сначала отказывалась… А потом решила – пусть будет, как бабушка хочет.»

Тень от яблони вдруг удлиняется, будто сад затаил дыхание.

Только…» – её голос становится едва слышным, – всё осталось на словах.

«Вспомнила!»

Ольга резко вскидывает голову, и её волосы, выбившиеся из пучка, ослепительно вспыхивают на солнце.

– В тот день приходила Татьяна…

Её пальцы вдруг сжимают край стола так, что белеют костяшки.

– Опять скандалили. Боже, как они орали!– она машинально понижает голос, будто даже сейчас боится быть услышанной. – Этот их дурацкий спор длится с самой зимы. Из-за трактора…

Виталик перехватывает мой взгляд – в его глазах тот же немой вопрос.

– Бабуля же у нас председатель поселка была, – Ольга нервно облизывает губы. А Татьяна своё старьё ей впарить пыталась. Говорила: «Вам же для хозяйства надо!» А бабушка…, она отказалась. Говорила мне потом: «Олюш, это не просто трактор… Там что-то нечисто.»

Тень скользит по её лицу, когда облако закрывает солнце.

Ольга вдруг сникает, будто из неё выдернули стержень. Плечи опускаются, словно под тяжестью невидимого груза, а по щекам – одна за другой – скатываются слезинки. Они падают на скатерть, оставляя тёмные круглые пятна, будто следы дождя на пыльной дороге.

Мы с Виталиком застываем в растерянности. Он беспомощно переводит взгляд с Ольги на меня, его пальцы нервно барабанят по столу.

Но я уже двигаюсь – инстинктивно, без раздумий. Присаживаюсь рядом с Ольгой на садовую скамью, которая скрипит под нашим весом. Осторожно обнимаю её за плечи – и чувствую, как она вся дрожит, как натянутая струна.

«Всё хорошо…» – шепчу я, хотя прекрасно понимаю – ничего не хорошо. Её горе горячее, чем солнце над нашими головами, а боль – острее, чем шипы на бабушкиных розах.

Ольга бессильно роняет голову мне на плечо. «Она последняя была…» – вырывается у неё сдавленно. «Последняя, кто меня по-настоящему любил…»

Виталик тихо пододвигает коробку салфеток. Его обычно озорные глаза сейчас серьёзны и печальны. Где-то вдали кричит петух – будто пытается разорвать эту тягостную тишину.

А я просто сижу и глажу Ольгу по спине, чувствуя под пальцами её хрупкие плечи. Такие же хрупкие, как и эта история, которая с каждым словом становится всё страшнее и запутаннее…

Глава 11

Ольга уходит, а нас с Виталиком ждет горячее обсуждение.

– Так, – Виталий резко хлопает ладонью по столу, отчего подпрыгивают чашки. – Давай по порядку. У нас есть – он загибает пальцы, перечисляя: билет на электричку – 25 апреля, день, когда баба Лида решила прогнать Аркадия и когда приехала Ольга. Странный трактор – который Татьяна пыталась всучить, а бабушка считала «нечистым». Неоформленное наследство.

Я киваю, достаю из кармана смятый билет и кладу его на скатерть рядом с сахарницей.

Виталий наливает нам по чашке остывшего чая. В его глазах – знакомый блеск азарта.

– Значит, план такой: идём к тёте Зине. Если кто и знает всю подноготную про Татьяну и её трактор – так это она.

Тётя Зина встречает нас на пороге с кастрюлей в руках.

– Ой, детки, а я думала, кто под окнами шуршит – то ли ворюги, то ли ёжики! А это вы… Ну заходите, коль припёрлись. Только тихо – у меня тут кот спит, а он у нас нервный, как та самая Татьяна после трёх рюмок.

Мы с Виталиком проскальзываем в дверь

– Тётя Зина, вы же всех здесь знаете и Татьяну с трактором тоже наверное знаете. Мы вот познакомиться с ней хотели.

Тётя Зина ставит кастрюлю на стол с таким грохотом, что из-под печки выскакивает рыжий кот и недовольно шипит в нашу сторону.

– Чего там знакомиться-то?– фыркает она, закатывая глаза. – С Татьяной, говорите? Да она ж, милок, не для знакомств – она для выживания. Как та оса: подойдёшь не так – цапнет!

Кот, будто в подтверждение, выпускает когти и рвёт половик.

– А уж с её-то сынком…– тётя Зина машет половником, как дирижёрской палочкой. – Он у нас не тракторист, а стихийное бедствие! Этот «специалист» после первой борозды мог запросто вспахать соседский забор вместо картошки! Бабка Лида говаривала: «Зин, да я лучше на себе плуг таскать буду, чем этому алкашу технику доверю!»

– То есть… причина отказа была не в тракторе, а в…, – кашляет Виталий.

– В том, что у его руля сидел человек, который путал педали с бутылками! – но вдруг тётя Зина становится серьезной. – Но вот что странно – после отказа Лиду как подменили. Ходила, всё на тот трактор косилась, будто он не железный, а проклятый…

Тётя Зина уже раскачивается на стуле, разгоняясь для новой тирады.

– А вы, птенцы, лучше скажите – чего на самом деле ковыряетесь? А то у меня кот чует, когда врут…

Кот, как по команде, усаживается перед нами и сверкает зелёными глазами.

– Ну… – я осторожно ковыряю пальцем трещину в столешнице. – Просто интересно, почему баба Лида так упёрлась насчёт этого трактора…

Тётя Зина хитро прищуривается.

– Так и мне вот интересно. Сынок Татьянин, конечно, пьяница, но не настолько же тупой, чтобы в забор въезжать! – постукивает себе пальцем по виску. – Так и где же она трезвых трактористов-то видела? Так и я вот не пойму, что же она так уперлась.

Мы отходим от дома тёти Зины, оставив за спиной её предостерегающий взгляд и настороженного кота. Вместо ответов, у нас появились только новые вопросы.

– Ну и что теперь? Будем как настоящие детективы следить за Татьяной и её алкашом-сыном? – я шаркаю ногами по пыльной дороге.

– Со слежкой у нас, мягко говоря, не очень получается. – Виталий потирает подбородок. —В прошлый раз даже кот нас раскрыл. Давай по-простому – пойдём и познакомимся.

– Ага, и как звучит наш ненавязчивый вопрос? Извините, а не продаёте ли вы случайно трактор, в котором может быть спрятана улика к убийству? – говорю я с сарказмом в голосе.

– Эврика! Мы можем попросить её вспахать огород!

– Гениально. Только есть нюанс – у нас нет огорода.

– Ну… – Виталий не хочет сдаваться, – можно сказать, что для бабушкиной клумбы. Или…

В этот момент из-за угла появляется сам «объект нашего интереса» – сын Татьяны, переваливающейся походкой. От него пахнет, как от перебродившего компота. Он не уверено останавливается.

– Вы… вы ко мне?

– Да! – быстро соображаю я. – Мы как раз хотели… э-э-э… узнать, не пашете ли вы огороды на заказ?

– Нам бы небольшой участок… – подхватывает Виталий, —для цветочков… бабушке… покойной…

Сын тупо смотрит на нас, потом машет на нас рукой, и идет дальше по своим делам.

– Кажется, наш план «ненавязчивого знакомства» дал трещину…, – шепчет мне Виталий.

А в кустах за нами снова мелькает рыжий хвост – кот тёти Зины явно пришёл посмотреть на наш провал.

Мы направляемся к Татьяне – уж с ней-то мы точно найдем общий язык. В крайнем случае, вытянем нужную информацию по-хорошему.

Мы подходим к дому Татьяны, и она встречает нас на крыльце, закатав рукава и вытирая руки о замасленный фартук. Её взгляд – как у следователя на допросе.

Но сама хозяйка встречает нас далеко не так приветливо, как её жилище. Татьяна стоит, закатав рукава, вытирая ладони о замасленный фартук. Взгляд – острый, будто скальпель.

– Ну, чего надо? – бросает она, словно мы пришли не с добрыми намерениями, а с ордером на обыск.

– Мы насчёт трактора, – начинает Виталий, стараясь звучать непринуждённо.

– А вам-то зачем? – Татьяна скрещивает руки на груди. – У Лены – один сад, у тебя, Виталик, лужайка да два куста смородины. Вам трактор, как собаке пятая нога.