Завтра, завтра

Сальватора помрачнела.

– Лоренцо, мне совсем не нравится, когда ты говоришь об отце в таком тоне. Ты обязан уважать его. Ты и твоя сестра. А вы все время объединяетесь против него…

Лоренцо вздохнул и посмотрел на нее с выражением, в котором читалось: «Ничего не поделаешь, ты всегда на его стороне, даже когда его совсем не надо защищать». Он поднялся, обошел стол, положил руки на плечи матери и поцеловал ее в лоб.

– Ну, я пошел, – только и сказал он.

* * *

Лоренцо припарковал «Ламбретту» перед большими деревянными воротами фабрики, слез с мотоцикла и достал из кармана связку ключей. Повернул в замке длинный латунный ключ и вошел внутрь, закрывая за собой ворота.

Запах мыловарни тут же окутал его, словно мантия: это был единственный и неповторимый аромат, смесь растительных жиров, цветочных и фруктовых эссенций и ланолина, смол, щелока и растворителей.

Лоренцо прошел вперед по крашеному цементному полу, отмечая эхо при каждом шаге: в такой тишине, без рабочих и с выключенными станками, он внезапно почувствовал себя последним человеком на Земле. Эти стены из необработанного камня и высокие потолки с детства были для него и Аньезе вторым домом: они провели здесь множество беззаботных часов, играя в прятки между огромными паровыми котлами и ваннами для охлаждения мыла, пока однажды после обеда – Лоренцо и Аньезе тогда еще ходили в начальную школу – дедушка Ренато не пригласил их к себе в кабинет и не сказал, одарив своей фирменной полуулыбкой: «Однажды вам предстоит взять управление фабрикой в свои руки. Как только вы закончите среднюю школу, я хочу, чтобы вы работали на мыловарне с утра до вечера. А пока вам предстоит многому научиться. Вы будете приходить сюда после уроков каждый день, без исключения, вы хорошо меня поняли?»

Потом он отвел Лоренцо в сторону и прошептал ему: «Я на тебя рассчитываю, парень. На тебе лежит большая ответственность, тебе предстоит продолжить дело Риццо. Ты же это знаешь, верно?» Лоренцо кивнул и пообещал, что ни за что его не разочарует. И чуть слышно добавил: «Дедушка, я все равно хочу закончить лицей. Как ты! Но буду приходить на завод каждый день после уроков. Клянусь!» С того дня Ренато принялся обучать внуков всему, что знал сам, и брат с сестрой постепенно узнали все секреты мыловарения. Особенно преуспела в этом Аньезе, дедушка не зря говорил, что она унаследовала его нос. И он имел в виду не только внешнее сходство, которое было заметно невооруженным взглядом, – нос у них обоих был асимметричным с чуть неровным профилем, – но и необычную способность девочки запоминать ароматы всех эссенций и их свойства и распознавать их по запаху, словно ищейка. Лоренцо на миг показалось, что он как будто видит их, Аньезе и дедушку: как они с азартом экспериментируют, добавляя в смесь мыла красители, ароматы и активные вещества.

Он уже собирался войти в кабинет, когда услышал резкий звук с цокольного этажа. Лоренцо спустился вниз, туда, где стояли цистерны с маслом из оливкового жмыха. Ему было чуть больше четырех лет, когда отец впервые привел его сюда, и он хорошо запомнил этот момент, потому что Джузеппе тогда резко сделал шаг в сторону и его стошнило прямо на пол от запаха, который царил в помещении. «Тебе плохо, папа?» – спросил мальчик взволнованно. «Это все жмых, – ответил отец, стараясь прийти в себя. – Я никогда не смогу привыкнуть к этому запаху…» И тем не менее именно оливковый жмых принес их семье удачу: дедушка вовремя понял, что отходы от производства оливкового масла можно пустить в дело. В ход шло все – кожица, остатки мякоти, фрагменты косточек, – и в результате получалось масло, которое нельзя было употреблять в пищу, но зато оно идеально подходило для производства мыла.

«Во́т что это было, – подумал Лоренцо, заметив, что окно под потолком закрыто. – Наверное, захлопнулось от ветра». Он влез на стул, снова распахнул окно, чтобы комната проветривалась, и только потом вернулся на первый этаж. Открыл дверь кабинета, который когда-то принадлежал дедушке, а сейчас – отцу, в те редкие моменты, когда тот бывал на заводе, и сел в кожаное кресло за письменным столом. На противоположной стене висел диплом Ренато об окончании факультета сельскохозяйственных наук, а вокруг него, чтобы занять оставшуюся часть стены, были развешаны в рамках все грамоты, сертификаты и премии, которые мыловарня «Дом Риццо» получила за эти годы. Некоторое время назад к ним присоединились плакаты и рекламные вывески, которые рисовал Лоренцо. Последняя его работа была посвящена хозяйственному мылу «Снег»: на плакате молодая женщина с лицом Анджелы доставала простыню из полного мыльной воды и пузырей-снежинок таза. Женщина с удивлением смотрела на безупречно чистое белоснежное белье. На полу рядом с ней, на переднем плане, была изображена упаковка твердого мыла, а на голубой этикетке крупными и такими же белоснежными, как простыня, буквами было написано «Снег».

Лоренцо открыл папку с эскизами и достал из нее рисунок, который собирался закончить сегодня, – он работал над ним уже некоторое время. Им нужен был рекламный плакат для перезапуска «Олив», питательного мыла для лица на основе оливкового масла. Его продажи с самого начала шли не слишком бойко, потому что не всем нравился аромат оливок, но сейчас Аньезе слегка изменила формулу и сделала аромат более мягким, добавив в него букет ириса и туберозы.

Лоренцо открыл коробку с цветными карандашами и продолжил с того места, где остановился в прошлый раз. В верхней части плаката рядом с ребенком на корточках сидела женщина и, закрыв глаза, нюхала его щеку с выражением блаженства на лице, а от розовой кожи малыша разлетались во все стороны крошечные лепестки. Внизу плаката Лоренцо сделал набросок новой упаковки «Олив»: прямоугольной формы, с зелеными уголками, а посередине – светло-фиолетовый овал с надписью курсивом фиолетового цвета: «Олив».

Ниже он набросал карандашом рекламный слоган: «Питательная сила оливкового масла с упоительным ароматом ириса и туберозы». Он работал над плакатом добрый час, пока не услышал, как заскрипели ворота. Лоренцо встал и со скрежетом отодвинул кресло, но в этот момент дверь офиса распахнулась и на пороге появилась Аньезе: ее кудри были собраны в высокий хвост, желтое платье обнажало крепкие икры.

– А, это ты, – сказал Лоренцо, снова усаживаясь в кресло. – Почему ты не хочешь выспаться? Сегодня же воскресенье…

– По той же причине, что и ты, – ответила Аньезе, уставившись на него своими темными кошачьими глазами.

Он улыбнулся и повернул лист с эскизом.

– Хочешь взглянуть?

Аньезе взяла лист и присмотрелась к рисунку.

– Вот это да! – воскликнула она. – Мне ужасно нравится! – Она снова посмотрела на рисунок и удовлетворенно кивнула. – Да, да, он очень красивый. Но что, если мы немного изменим слоган? Давай напишем: «Привычная нежность оливкового масла с новым ароматом ириса и туберозы»? Так будет понятно, что это обновленный продукт.

Лоренцо ненадолго задумался.

– Нет, слишком длинно. Мне не кажется, что это хорошая мысль. – Он закусил нижнюю губу. – А что, если так: «Питательное оливковое масло с новым чарующим ароматом»?

– Да, замечательно! – воскликнула Аньезе, хлопнув в ладоши.

– Значит, так и напишем, – сказал Лоренцо с улыбкой и снова склонился над листом.

Непослушные пряди упали ему на лоб. Он стер ластиком вторую часть фразы и написал ту, что они только что придумали.

Аньезе сидела на письменном столе, склонив голову набок, и болтала ногами, пристально следя за каждым штрихом грифеля.

– Завтра же отправим в печать, – объявил Лоренцо, закончив рисунок и откладывая карандаш в сторону.

– Да, только сначала покажем папе… – предложила Аньезе.

Брат отодвинул кресло назад и поднялся.

– Какой смысл? Он едва взглянет на него, как всегда. Не думай о папе. Главное, чтобы плакат нравился нам с тобой.

Аньезе опустила глаза и скривила губы.

– Как хочешь, – пробормотала она. – Послушай, раз уж мы здесь, давай проверим резочный станок? Вчера у него два раза заедало педаль.

Лоренцо посмотрел на настенные часы: они показывали четверть одиннадцатого.

– Не успеем. В одиннадцать я встречаюсь на пляже с Анджелой и Фернандо. Ты же помнишь, что он сегодня уезжает? Мне еще надо заехать домой за плавками.

– Мне тоже нужно взять купальник, – ответила Аньезе. – Ладно, значит, займемся этим позже. После пляжа.

* * *

Раскаленный песок обжигал ноги. Разуваться было не лучшей идеей, думала Аньезе, прыгая на цыпочках к берегу. Рядом с ней, перекинув через плечо пляжное полотенце, шагал Лоренцо. Они пробирались к морю между шезлонгами, между кричащими и брызгающимися детьми, игроками в волейбол и рядами полотенец, на которых загорали женщины с журналами Gente и Marie Claire.

Из киоска с напитками доносились звуки радио. «Eri piccola così»[3], – пел Фред Бускальоне. Наконец, в паре метров от берега они заметили Анджелу: она загорала на полотенце, прикрыв глаза, раздельный купальник в красно-белую полоску подчеркивал ее идеальное стройное тело. По крайней мере, именно таким оно казалось Аньезе, когда она сравнивала его со своим. Мать все время повторяла ей, что с возрастом она тоже вытянется и постройнеет, но ничего подобного не случилось: Аньезе так и осталась метр пятьдесят пять ростом, округлый живот никуда не ушел, а едва наметившаяся грудь так и не приобрела женственную форму.

Лоренцо опустился на колени и слегка поцеловал Анджелу в губы, щекоча ее лицо своими волосами. Девушка открыла глаза и вспыхнула от радости. Она приподнялась на локтях и одарила его нежным взглядом.

– Этот купальник тебе не тесноват? – спросил он, отодвигая ее волосы набок.

– Тебе не нравится? Мне его подарила соседка, ей он мал.

Лоренцо расстелил свое полотенце рядом с ней и снял брюки и рубашку.

– Я не говорил, что мне не нравится. Ты прекрасна. В этом-то и проблема: на тебя все смотрят. Будет лучше, если в следующий раз ты наденешь обычный закрытый купальник.

Анджела ничего не ответила.

– Ложись поближе ко мне, – сказал он, укладываясь на полотенце. Анджела придвинулась к Лоренцо и положила голову ему на грудь. Он поцеловал ее в лоб и погладил по волосам. Борясь с порывами ветра, Аньезе расстелила на песке свое полотенце перпендикулярно полотенцу Фернандо и села лицом к морю, повернувшись к брату и Анджеле спиной.

– Ты еще не сжарилась в одежде? – поинтересовался Лоренцо.

– Пока нет, – ответила Аньезе, обернувшись к брату. Она потянула вниз края желтого платья, чтобы прикрыть лодыжки от солнца, и заметила в море Фернандо, который плыл к берегу широкими гребками.

– Ну, здоро́во! – поприветствовал его Лоренцо, когда тот вышел из воды и подошел к ним. Фернандо улыбнулся и показал ему средний палец.

– Как вода? Не слишком холодная? – вяло поинтересовалась Анджела.

– Просто замечательная, – ответил Фернандо, отбрасывая назад мокрые волосы.

Он сел на край полотенца и подмигнул Аньезе. В этот момент Лоренцо и Анджела решили искупаться и, взявшись за руки, пошли к морю.

– А ты не купаешься? – спросил Фернандо, глядя на нее глазами цвета лесного ореха, как у Анджелы, хотя его были в тысячу раз милее.

Аньезе скрестила руки.

– Не сегодня. Во сколько у тебя поезд?

– После обеда. И ехать придется долго.

– Что ты имел в виду, когда сказал, что «Фиат» тебе не по карману, и твоя сестра чуть не испепелила тебя взглядом?

Фернандо поморщился.

– Она думает, что в Турине я живу какой-то чудесной жизнью, но на самом деле она понятия не имеет, как оно там. Знаешь, порой я спрашиваю себя: я работаю на заводе или в казарме? У нас убийственные смены, а зарплата крошечная. Хозяева богатеют, а мы остаемся бедняками. А если взбрыкнешь, тебя отправят домой. Голову вниз и работай.

– Тогда почему ты просто не уволишься и не вернешься домой?

Парень внимательно посмотрел на нее.

– И что я здесь буду делать? Все, чему я там научился, здесь никому не нужно.

Аньезе не нашла, что ответить. Они оба несколько минут молчали, глядя на Лоренцо и Анджелу, которые, стоя по пояс в воде, слились в бесконечном поцелуе.

– А ты? – спросил Фернандо, прерывая молчание.

– Что я?

– У тебя есть жених? – уточнил он с улыбкой.

Аньезе пожала плечами.

– Мне он не нужен.

Фернандо рассмеялся.

– Что значит – не нужен?

– У меня нет времени, я весь день на мыловарне.

– Но это никак не мешает любви.

– Может, и так. Но мне все равно никто не нравится.

– Это ты сейчас так говоришь. Рано или поздно появится тот, в кого ты влюбишься.

– А ты влюблен?

Фернандо уперся локтями в песок и откинул голову.

– Ужасно влюблен, – признался он. – И даже помолвлен. С одной девушкой оттуда, – объяснил он, поднимая палец. – Только не говори об этом Анджеле… И своему брату тоже, потому что он тут же ей разболтает.

– И что с того?

– Ты же знаешь, какая она, моя сестра, – только и сказал он.

Оба знали, что здесь больше нечего добавить.

Аньезе принялась чертить пальцем круг на влажном песке, потом повторно прошлась пальцем по линии, чтобы число было четным.

– И каково это? Быть влюбленным, я имею в виду, – спросила она.

Фернандо улыбнулся.

– Тебя это все-таки интересует, а?

– Простое любопытство, – возразила Аньезе. – Лоренцо так и не захотел объяснить. «Когда это случится, ты сама все поймешь», – сказала она, подражая рассудительному тону брата.

Фернандо расхохотался, потом повернулся на бок, сложил ладонь в кулак и подложил его себе под голову.

– Тогда попробую. Это когда с любимым человеком ты чувствуешь себя счастливее, чем без него.

Аньезе внезапно задумалась.

– Нет, – сказала она решительно. – Нет в мире такого человека, с которым я была бы счастливее, чем на мыловарне. Это невозможно.

И как будто в ответ на это торжественное заявление по всему пляжу разнесся гудок корабля, входящего в порт.

2

Кто мы?

Октябрь 1958 года

Бодрящий октябрьский ветерок ласкал его лицо. Стоя на палубе и скрестив на перилах тонкие загорелые руки, Джорджо всматривался в очертания города, который открывался его глазам по мере того, как корабль приближался к порту. Аралье выглядел небольшим городком с тесно прилепленными друг к другу невысокими домами из ракушечника и туфа и величественным замком, с одной стороны омываемым морем.

Он впервые был в Апулии и не мог дождаться момента, когда сойдет на берег и сможет наконец купить пачку Camel, поесть нормальной еды в какой-нибудь остерии, а может, даже хорошенько набраться вином. О большем, после нескольких беспрерывных недель в море, он и не мечтал. Последний раз его нога ступала на сушу больше двадцати дней назад, перед тем как их грузовой корабль отплыл из Индии.

Неподалеку на рыболовецком судне голые по пояс рыбаки развязывали узлы на большой сети. Когда они наконец раскрыли ее, из сети высыпался богатый утренний улов, и Джорджо ощутил хорошо знакомый запах свежевыловленной рыбы.

Пока стая чаек кружилась в танце над парусами, корабль Джорджо начал разворачиваться, чтобы пришвартоваться к причалу. Через минуту Джорджо услышал громкий хрипловатый голос старпома: «Эй, Тощий!» Так его прозвали еще в детстве, из-за излишней худобы: ребенком он был кожа да кости. С возрастом он немного окреп, но все же не настолько, чтобы избавиться от прозвища. Оно так прилипло к нему, что теперь, знакомясь с людьми, он так и представлялся: «Очень приятно, Тощий». Джорджо подозревал, что мало кто из его товарищей знает его настоящую фамилию – Канепа.

– Все остальные уже готовы к швартовке. Ты сам проснешься или тебе кофе принести? – прокричал старпом с сильным неаполитанским акцентом.

Удивительно, как такой невысокий и хлипкий человек способен издавать звуки, от которых задрожали бы даже стены в пещере, думал Джорджо. Он усмехнулся и широко раскрыл руки, как бы говоря: «Я всегда готов, разве не видишь?» Привязал мешок с песком к концу каната и бросил его одному из швартовщиков на берегу, тот ловко поймал его и, протащив по причалу, накинул на швартовую тумбу.

– Тощий, мне только футболку переодеть, и я готов, – сказал, подойдя к нему, один из товарищей – лысый и безбородый здоровяк с мускулистыми ногами и руками.

По документам он был Эмануэле Коста, но Джорджо сразу же прозвал его Бачичча[4], потому что так в Савоне, откуда Джорджо был родом, называли людей из Генуи.

– Жду тебя здесь, – ответил Джорджо. – Как только будешь готов, спускаемся на берег.

– А ты что, даже не переоденешься? – спросил его Бачичча, наморщив лоб.

Джорджо поднял руки, одну за другой понюхал подмышки и удовлетворенно кивнул, пока друг насмешливо смотрел на него.

– В отличие от тебя я не воняю, – ответил он и с улыбкой подмигнул Бачичче.

* * *

В это самое мгновение на другом конце города Аньезе шла босиком по траве. В руках у нее была тетрадь в черной обложке с красными краями, распухшая, будто она побывала в воде, а потом ее высушили на солнце. К тетради была прицеплена ручка. На локте у Аньезе болталась светлая холщовая сумка. Она брела по полю перед домом Терезы, подруги, с которой они договорились сходить за покупками.

Аньезе специально пришла пораньше, чтобы собрать осенние сциллы, которые цвели здесь особенно пышно. Подобрав подол длинного платья, она нагнулась над кустом с цветами лилового цвета в форме звезды, понюхала их, закрыв глаза, потом села на корточки, достала из сумки совок и принялась аккуратно выкапывать их, стараясь не повредить луковицы. Когда в руке собрался большой пучок, она пересчитала цветы – пятьдесят один – и тут же бросила один на землю. Потом с улыбкой принялась рассматривать маленькие престранные луковицы, напоминавшие по форме крохотные груши. В одном из университетских учебников дедушки она вычитала, что в луковицах сцилл содержатся противовоспалительные вещества, и ее тут же озарила идея: разработать формулу нового мыла, которое не просто очищало бы кожу, но и ухаживало за ней, как крем.

Пока это была всего лишь идея, гипотеза, которую предстояло проверить, поэтому Аньезе решила не рассказывать об этом никому, кроме Лоренцо. Тот, как и следовало ожидать, тут же пришел в восторг и загорелся этой идеей – так случалось всякий раз, когда сестра предлагала ему запустить новый продукт «Дома Риццо».

Аньезе сложила пучок цветов и совок в холщовую сумку, открыла тетрадь на чистой странице, стянула зубами колпачок с ручки и уже собралась записать впечатления, которые вызывал у нее аромат сцилл, когда с дороги ее громко окликнула Тереза. Аньезе обернулась и помахала ей рукой. Потом закрыла тетрадь и поспешила навстречу подруге.

– Что это ты делаешь с колпачком во рту? – спросила ее Тереза, как только она подошла ближе.

Аньезе широко распахнула глаза и вытащила колпачок изо рта.

– Совсем о нем забыла, – ответила она, как будто это было чем-то совершенно естественным. Она надела его на ручку и положила ее обратно в сумку вместе с тетрадью.

Тереза вздохнула. Ей было столько же лет, что и Аньезе, они выросли вместе, играя в стенах «Дома Риццо». Отец Терезы, Марио Греко, был одним из первых работников мыловарни. Его нанял еще дедушка Ренато, когда Марио был совсем юнцом, а сейчас он стал старшим рабочим, к которому все обращаются за советом.

– Ты собираешься идти босиком? – спросила Тереза, уставившись на подругу своими выпуклыми карими глазками, которые придавали ей настороженный вид.

Аньезе посмотрела на свои голые ноги.

– Ох ты ж! – воскликнула она, озадаченно оглядываясь по сторонам. – Но где же я оставила туфли?

Девушки принялись искать туфли вместе и нашли их неподалеку, на обочине. Аньезе надела сначала правую, потом левую, ухватившись рукой за плечо Терезы.

Они пошли дальше и через несколько минут оказались на площади у мэрии, где было много людей: одни сидели на скамейках, другие – за столиками бара «Италия» под навесами в бело-синюю полоску с рекламным плакатом вермута Cinzano на стеклянной двери. Девушки свернули направо и вышли на знаменитую «улицу ремесленников», настоящую гордость города, которая привлекала покупателей не только из близлежащих городов, но и из-за моря.

Проходя мимо магазина керамики, Аньезе заглянула внутрь: она заметила Анджелу, которая уже много лет там работала. Та с очаровательной улыбкой показывала покупательнице разноцветные тарелки.

– Давай зайдем поздороваться, – предложила Тереза, кивнув в сторону магазина.

– Нет, не хочу, – ответила Аньезе.

– Всего две минуты, что тебе стоит, – настаивала подруга.

– Я же сказала, что не хочу. Да и она не сильно мне обрадуется, – возразила Аньезе.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь… Ты же сестра ее жениха, конечно, ей будет приятно.

– Говорю тебе, она меня не выносит. Иногда мне даже кажется, что она ревнует ко мне Лоренцо.

Аньезе надула губы и, ускорив шаг, потянула Терезу вдоль выставленных прямо на улице лотков. Чего там только не было: вышитые льняные и хлопковые ткани, терракотовые вазы и самые разнообразные керамические изделия, рождественские вертепы, куклы из папье-маше и плетеные корзинки. Когда они вышли на вымощенную шестиугольную площадь, колокола на церкви Святого Франциска пробили полдень.

Аньезе зажала уши руками и быстрым шагом направилась в сторону лавки, которая располагалась в начале переулка у церкви, откуда виднелись высокие мачты парусников и где можно было срезать дорогу к порту.

– Здравствуй, Кончетта, – одновременно поздоровались девушки, заходя в лавку.

Кончетта стояла на стуле и искала что-то на одной из длинных полок, которые занимали стены от пола до потолка и ломились от самых разнообразных товаров: банок с консервированными помидорами, сигарет, стиральных порошков и наборов для шитья.

– Здравствуйте, синьорины, – поприветствовала их Кончетта, с улыбкой обернувшись к девушкам. На вид ей было около сорока: статная и высокая, с копной черных волос, разбросанных по плечам. Она спустилась со стула и направилась им навстречу, раздвигая предметы, в беспорядке расставленные на полу.

Аньезе тут же заметила новый рекламный плакат мыла «Олив», который висел на стене, прикрепленный четырьмя полосками прозрачного скотча. Под ним высилась пирамида из новых пачек мыла, а рядом, все так же на полу, стояли другие товары «Дома Риццо»: туалетное мыло «Марианн», хозяйственное мыло «Снег» и мыло для бритья «Лиссе».

– Виттория, погляди кто пришел, – крикнула Кончетта в сторону двери в глубине магазина. Послышался звук смываемой воды, и через мгновение из дверей показалась девочка лет восьми. Увидев Аньезе, она улыбнулась, и по подбородку у нее стекла струйка слюны. Нетвердой походкой она направилась к Аньезе, ноги ее заплетались при каждом шаге. Подойдя к девушке, она бросилась ее обнимать.

– Тише, тише ты, а то Аньезе сейчас упадет, – предостерегла Витторию мать, на лице которой читалась смесь жалости и нежности.

– Все в порядке, Кончетта, – тут же успокоила ее Аньезе, поглаживая короткий ежик на голове девочки.

– Понюхай! – сказала Виттория и протянула ей руки.

Аньезе наклонилась: руки девочки пахли тальком, как всегда. У Виттории было что-то вроде навязчивой идеи насчет мыла «Марианн»: она была уверена, что именно Аньезе придумала этот чудесный аромат, хотя та не раз объясняла девочке, что это заслуга ее дедушки Ренато.

– Что вам? – спросила Кончетта, вставая за прилавок.

Тереза вытащила из пышного декольте сложенный вдвое листок бумаги и уже собиралась сделать заказ, как вдруг в дверь вошли два парня.

– Добрый день, синьорины! – сказал один из них, судя по акценту, не местный. Аньезе выпрямилась, отпустив руки Виттории.

– Две пачки Camel, пожалуйста, – попросил парень, подходя к прилавку, пока его друг все еще стоял в дверях.

Аньезе украдкой взглянула на парня. «Он даже выше Лоренцо», – подумала она. У него была стройная и подтянутая фигура, длинные ноги и тонкие руки. На левом предплечье Аньезе разглядела небольшое родимое пятно с неровными контурами.

Кончетта, внезапно покраснев, протянула ему две пачки сигарет. Парень достал из кармана монету и положил ее на прилавок. Только сейчас Аньезе заметила, что подмышкой он держал свернутую газету l'Unità. Парень убрал сдачу в карман.

Когда он наконец повернулся, Аньезе почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Она никогда в жизни не видела такого красивого лица и теперь разглядывала его как завороженная: большие глаза миндалевидной формы, голубые, как море, прямой нос с округлым кончиком, полные губы с опущенными вниз уголками. И светло-каштановые волосы, такие шелковистые на вид, что так и хотелось запустить в них пальцы.

Почувствовав на себе ее взгляд, он с любопытной и одновременно игривой улыбкой посмотрел на Аньезе.

– У тебя стебель в волосах, – сказал он и, прежде чем Аньезе успела что-то ответить, подошел ближе и вытащил травинку, застрявшую в ее кудрях.