Шепот Мертвого Тростника

– Сегодня. Через час после полуночи. У задних ворот морга. И если это ловушка, господин следователь, – она посмотрела ему прямо в глаза, и в ее взгляде была сталь, – то вы об этом пожалеете.Это был правильный ответ. Со-ри на мгновение задумалась. Это был риск. Огромный, смертельный риск. Но это был и шанс. Шанс доказать свою правоту и, что важнее, сделать первый шаг по тому пути, что она наметила в ту ночь.

Ночной морг был местом, где застывал сам холод. Каменные стены, каменный пол, ледяные столы, на которых под грубыми холщовыми покрывалами покоились те, чьи истории закончились. Му-ён, используя свое положение, отослал ночного смотрителя под выдуманным предлогом. Когда Со-ри, закутанная в темный плащ, скользнула внутрь, он уже ждал ее.

– Он здесь, – коротко бросил Му-ён, указывая на один из столов.

Со-ри молча подошла и откинула покрывало. Лицо мастера Чхве было спокойным, почти умиротворенным. Для неопытного глаза – идеальная картина смерти от остановки сердца. Она зажгла свою небольшую лампу, поднеся ее ближе к лицу покойного.

– Петехии. Крошечные красные точки. Кровоизлияния в капиллярах. Такое бывает при резком скачке давления, но чаще – при асфиксии или действии определенных ядов, парализующих дыхание. Придворные лекари не стали бы искать так тщательно. Зачем, если перед ними старик?– Смотрите, – тихо сказала она. Му-ён наклонился. – Видите? Под веками. Она осторожно оттянула верхнее веко каллиграфа.

– Это был не сердечный приступ, господин следователь. Его отравили. Ядом, сделанным из перетертых абрикосовых косточек. В большой дозе он вызывает почти мгновенный паралич сердечной мышцы. Симптомы почти неотличимы от инфаркта. Почти.Затем она взяла руку покойного. Ногти. Они имели легкий, едва заметный синюшный оттенок. Она поднесла руку к своему лицу, принюхиваясь. – А вот и ответ, – прошептала она. Она посмотрела на Му-ёна. – Вы чувствовали в его мастерской запах горького миндаля? Му-ён вздрогнул. Да. Тот самый призрачный запах, который он не смог опознать.

Она говорила спокойно, констатируя факты, но для Му-ёна ее слова были подобны удару молнии. Она не гадала. Она знала. Ее знания были глубже, точнее, чем у всех придворных лекарей вместе взятых. Эта женщина была не просто знахаркой. Она была гением. Опасным, немыслимым гением.

– Мой отец был лекарем, – сухо ответила Со-ри, снова накрывая тело. – Он учил меня читать по телам, а не по слухам.– Как… откуда вы это знаете? – вырвалось у него.

– У нас нет ничего общего, господин, – ледяным тоном ответила Со-ри, не оборачиваясь. – У вас – ваше расследование. У меня – моя работа. Я сказала вам правду. Что вы будете с ней делать – ваше дело.Она повернулась, чтобы уйти. – Стойте, – остановил ее Му-ён. Его мир, такой упорядоченный и понятный еще утром, трещал по швам. – Теперь у нас есть общее дело. Я не смогу вести его без вас.

Она выскользнула за дверь, оставив его одного в ледяной тишине морга, наедине с телом убитого каллиграфа и горьким запахом яда в воздухе. Он понимал, что она права. У них не было ничего общего. Он был стражем закона, она – его нарушительницей. Он был сыном Левого советника Кана. А она… она была тайной, которую ему отчаянно необходимо было разгадать. И он чувствовал, что эта тайна была смертельно опасной.

Дождь наконец прекратился, оставив после себя вымытый, посвежевший Ханян. Воздух был прозрачным и прохладным, а редкие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь облака, заставляли лужи на дорогах блестеть, как расплавленное серебро. Для Юн Со-ри эти дни затишья были самыми сложными. Ночь с ее тайнами и работой давала выход ее деятельной натуре, но день растягивался в бесконечную череду тихих, пустых часов.

Единственным ее убежищем, единственным местом, где она могла дышать полной грудью, не будучи ни «Призрачным лекарем», ни дочерью предателя, была старая книжная лавка недалеко от ее дома. Лавка принадлежала ворчливому старику, который помнил ее отца и из жалости или уважения к его памяти позволял ей часами сидеть в углу, перебирая свитки, которые она никогда не смогла бы купить. Запах старой бумаги, пыли и чернил был запахом ее детства, ее единственным наследием.

Именно здесь, в этом тихом, пахнущем мудростью и забвением месте, Кан Му-ён нашел ее.

Со-ри сидела на низкой скамеечке в самом дальнем углу, углубившись в сборник стихов китайской династии Тан. Ее пальцы осторожно касались тонкой бумаги, а глаза скользили по изящным иероглифам, которые складывались в строки о мимолетности жизни и вечности печали. Она была так поглощена, что не сразу заметила, как в лавке стало тише. Лишь когда высокая тень упала на страницу перед ней, она подняла голову.

Сердце пропустило удар. Перед ней стоял он. Кан Му-ён. Не в синем мундире следователя, а в скромной, но добротной одежде ученого-янбана. Без формы он выглядел иначе – моложе, не так официально-сурово, но его внутренняя сила и властность никуда не делись. Они сквозили в его прямой осанке, в спокойном взгляде, в том, как хозяин лавки заискивающе склонился перед ним в поклоне.

Паника обожгла ее ледяной волной. Что он здесь делает? Как нашел? Он знает. Он все понял и пришел арестовать ее. Мысли метались в голове, но внешне она осталась абсолютно неподвижной, лишь медленно закрыла книгу. Годы тренировки в сокрытии эмоций взяли свое. Она подняла на него спокойный, почти безразличный взгляд, как смотрят на незнакомца, нарушившего уединение.

– Прошу прощения за беспокойство, госпожа, – его голос был ровным и глубоким, лишенным той металлической резкости, что звучала в нем в морге. – Я увидел книгу в ваших руках. Нечасто встретишь того, кто ценит поэзию Ли Бо в наше прагматичное время.Он, казалось, не заметил ее внутреннего смятения. Он чуть склонил голову в вежливом приветствии, которое было уместно при обращении к благородной девице, пусть и обедневшей.

– Великие строки не подвластны времени, господин, – тихо ответила она, опустив глаза. – Они говорят с душой, а душа не знает прагматизма.Это была искусная уловка. Он не нападал, не обвинял. Он заходил издалека, предлагая безопасную тему для разговора. Со-ри поняла правила игры. Она должна была играть роль скромной, образованной девушки из хорошей семьи, пережившей трагедию. Роль, которая когда-то и была ею самой.

– «Подниму я чарку, луну приглашу, да тень свою – вот и трое нас», – негромко процитировал он. – Великий поэт умел находить компанию даже в полном одиночестве.Он кивнул, его взгляд задержался на ее лице дольше, чем позволяли приличия. Он изучал ее.

– Возможно, потому что луна и тень – самые честные собеседники, – парировала Со-ри, поднимая на него взгляд. – Они не лгут и не предают. Они лишь отражают то, что есть.

– Вы правы, госпожа, – сказал он, и в его голосе появилась новая нотка, нотка уважения. – Честность – редкая добродетель. Особенно в нашем городе. Поэтому такие люди, как я, и пытаются утвердить ее силой закона. Закон – это та же луна. Один для всех, беспристрастно освещающий и дворцы, и хижины.В тусклом свете лавки их взгляды встретились. Это был поединок. Поединок умов, облеченный в изящные метафоры. Он говорил об одиночестве, а она – о предательстве. Му-ён понял это. В его глазах промелькнуло удивление, смешанное с неподдельным интересом. Он ожидал найти напуганную простолюдинку, а нашел равного по уму собеседника.

– Но луна порой скрывается за тучами, господин, – возразила Со-ри. Ее голос был тихим, но твердым. – И тогда во тьме творятся дела, которых ее свет никогда бы не одобрил. А закон пишут люди. И люди могут ошибаться. Или намеренно лгать. Разве истинная справедливость не в том, чтобы разогнать тучи, а не в том, чтобы слепо верить, что луна все еще на небе?

Ее слова повисли в тишине. Она сказала слишком много. Она перешла грань отвлеченной философии и заговорила о том, что болело. О своем отце. О его судьбе. Она видела по лицу Му-ёна, что он тоже это понял. Он больше не смотрел на нее как на случайную собеседницу. Он смотрел на нее как на ключ к загадке.

Впервые с момента их встречи Со-ри почувствовала не только ненависть и страх. Она почувствовала нечто иное, куда более тревожное. Он не был тупым исполнителем, слепым винтиком системы. Он был умен. Он искренне верил в свои идеалы, пусть эти идеалы и служили той власти, что уничтожила ее семью. В его глазах она не видела жестокости его отца. Она видела пытливый ум, стремящийся к порядку, к истине в том виде, в каком он ее понимал. И этот ум сейчас был направлен на нее. Это было опасно. И, к ее ужасу, это было… интересно. Она впервые видела в нем не только сына своего врага. Она увидела человека.

– Мой отец, – коротко ответила Со-ри, снова прячась за маской скорби. – Он был лекарем. Он учил меня, что истину нужно искать в первопричине, а не в симптомах.– Вы мудро рассуждаете, госпожа, – медленно произнес Му-ён, нарушив затянувшуюся паузу. – Видно, что у вас был хороший учитель.