Уголёк

Беззвучно подкравшись к источнику непонятного писка, вздрогнул. Мелкие, юркие существа ринулись врассыпную. Уголёк растерялся – но лишь на мгновение. Стремительный прыжок – и существо уже бьётся под цепкой лапой. Когти впились в жертву с несвойственной яростью.

Уголёк ощутил, как в глубине его естества, в бурлящей крови проснулась древняя, неудержимая сила. И он уже не в подвале, а в тропических джунглях. Лапы стали больше, мощнее, с жёстким, пятнистым покровом. Под ними бьётся не крыса, а агонизирует поверженная антилопа. И рёв его – голос предков, стремительных и ловких охотников.

Но тут всё прошло. Волна ощущений схлынула. Существо перестало трепыхаться. Уголёк ослабил хватку и ткнул его лапой, желая поиграть, как с кроличьим хвостом. Оно выглядело мёртвым. С интересом принюхался: едкая смесь фекалий, влаги и кислятины ударила в нос. Уголёк сморщился, зажмурился и… фыркнул. В тот же миг существо выскользнуло из-под когтей и проворно юркнуло в щель. Уголёк растерянно поглядел ему вслед. Лишь в воздухе осталась мерзкая вонь – а в зубах горький привкус обмана.

Уголёк долго брёл по лабиринту подвала, едва волоча слабеющие лапы. Тщательно обнюхивал каждую трещину, шарахаясь от шорохов в тёмных закоулках. Жажда и холод почти одолели, когда Уголёк уловил едва различимый шёпот воды. Властно манящий, он придал немного сил. Уголёк упрямо пополз вперёд, протискиваясь под трубами и царапая бока о ржавые хомуты.

Наконец выбрался в просторное помещение. Оно оказалось настоящим островком спасения среди затхлой безысходности удушливых коридоров. С потолка по стенам струилась вода, собираясь в лужу на растрескавшемся полу. Он припал к ней, жадно глотая грязную жидкость с привкусом извести и ржавчины. Металлическая горечь саднила горло и язык, но Уголёк жмурился от удовольствия, наслаждаясь каждым глотком. Ни разу в жизни он не пил ничего вкуснее.

Напившись вдоволь, взобрался на тёплую трубу, обмотанную ветхой изоляцией. С облегчением ощутил, как она медленно согревает замёрзшие лапы и втянутый от голода живот. Тепло нежной рукой успокаивающе поглаживало его, измождённого и смертельно уставшего. Отяжелевшие веки предательски слипались, несмотря на попытки бороться с ними. Уголёк постепенно погружался в сон, но каждый шорох возвращал к реальности. Приоткрывая то один глаз, то второй, как часовой на посту, он пытался контролировать пространство.

Внезапно ему почудился свет – точнее, блики. Странные блестки играли на чёрной поверхности лужи, из которой он пил. Сперва Уголёк равнодушно наблюдал за ними, но вскоре насторожился. Блики ритмично плясали в воде в такт шаркающим, нетвёрдым шагам. По стенам поползли уродливые тени. Шерсть на спине встала дыбом, когти вонзились в изоляцию. Зрачки расширились, ловя каждый отблеск. Прижавшись к трубе, обратившись в слух, он вновь ощутил то самое, неведомое, древнее.

– Уголёк… Уголёк, мальчик, ну где же ты?! – умоляюще-ласково кто-то звал.

Голос чужой, надсадный, сиплый… но интонация… Какие-то неуловимые нотки… Уголёк узнал – конечно, узнал.

– Ма-а-ша! – заскрипел Уголёк таким же слабым, не своим голосом.

Эпизод 5

Из пролома в стене лился тусклый, призрачный свет. Он скользил по ступенькам лестницы, заваленной битым кирпичом, на самое дно. Дым от костра поднимался навстречу, превращаясь у самого выхода в холодный туман. Его подхватывал ветер и вихрем уносил прочь.

Уголёк дремал, свернувшись на подстилке из тряпок. Прижавшись к Маше, вполуха прислушивался к разговору.

– Хорошо хоть сумку свою нашла. У меня всегда с собой обезболивающее, ну и прокладки… – тихо говорила Маша.

– Вовремя… кровь остановила, – человек лежал на грязном одеяле. Лицо белое как мел, даже при свете костра. – Спасибо тебе…

– Ты счастливчик. – Она перебирала какие-то предметы в зелёной вязаной сумке. – Рана серьёзная. Нужен антибиотик. Завтра схожу в аптеку, на разведку.

Маша угрюмо наблюдала за тем, как сгорают в огне знакомые и привычные предметы. Приподнялась и поднесла пластиковую бутылку к пересохшим губам парня. Шумно глотая, он немного отпил.

– Вместе пойдём.

– Нет. Тебе нельзя вставать… Сама справлюсь.

– Ты и так уже много сделала. – Парень слабо кивнул на груду деревянного хлама и несколько пакетов в углу. – Дрова… еда… Нам этого точно хватит на несколько дней. А я что? Валяюсь тут… как собака.

Он было вскинулся, но бессильно опустился на одеяло. Языки пламени весело кривлялись на углях, играя на стенах, потолке и лицах причудливыми узорами света и тени.

– Я сама, – повторила Маша. – Зачем ты приходил? Спрашивал Мишу. Это же был ты? Ты знал?

– Да ничего я не знал. Чуйка это. Понимаешь? – он говорил отрывисто, с долгими паузами. – Миша мой друг. Бывший. С детства дружили. Росли здесь. В этом доме. Потом разошлись кто куда. – Парень немного помолчал, собираясь с силами. – Не важно… Но знаешь? Хоть и разошлись, а я всё равно его лучшим другом считал. Потому и пришёл… Мне один приятель… знающий… как-то намекнул… потом информация тут-там проскользнула… хотели нас биологическим сначала… ну, чтобы не сопротивлялись… а дальше всё просто. Забомбили. Небось скоро сами заявятся – полюбоваться. – Он криво усмехнулся. – В общем, когда началось что-то странное, я сразу всё понял. – Парень тяжело задышал и с трудом продолжил: – Короче, хотел предложить Мише сваливать. В деревню… куда угодно. Большие города разнесут в первую очередь.

Он хрипло закашлялся и поник.

– Миша к родителям поехал. В деревню. Ты знаешь, где это? Я должна его найти. Он жив. Я чувствую это.

Она говорила тихим и спокойным голосом, но вдруг выкрикнула:

– Ты понял!? Жив!.. – и голос сорвался. Она закрыла лицо руками. – Он жив… – Слёзы покатились по щекам, смешиваясь с сажей.

– Конечно, – тихо ответил парень. – Я уверен…

Она плакала. Плакала беззвучно, под треск сгорающей мебели. Уголёк прижался к ней и тихонько мурлыкал. Словно пытаясь унять её боль, пел ей старую как мир песню о том, что даже в конце света остаётся тепло чьей-то шерсти.

– Маша, послушай, – снова тяжело заговорил сосед. – Я знаю дорогу. Я покажу. Немного приду в себя – и вместе пойдём.

Мишиному другу, представившемуся Сергеем, наутро стало заметно хуже. Он с трудом приподнимал голову, поворачивая бледное лицо к огню, но встать не мог. Пытался, но Маша не позволяла. Разорвала на бинты футболку и наложила свежую повязку. Рана выглядела скверно – побагровела и гноилась.

– Схожу, проверю аптеку, – хмуро глядя на проступающие через тряпку бурые пятна, сообщила она.

Маша выбралась через выбитое окно первого этажа. Запахнула ворот загаженного цементной пылью пальто и осторожно пошла вдоль дома. Уголёк увязался было следом, запрыгнул на окно, но остановился. Незнакомое пространство двора пугало. Дальше идти не решился.

По засыпанным строительным мусором пролётам он сумел пробраться на четвёртый этаж. Выше не было ничего, только равнодушно плыли куда-то серые тучи. Уголёк растерянно бродил по развороченной квартире и принюхивался. Комнаты загромождали непроходимые завалы из обломков мебели и кусков бетона. Со стен клочьями свисали обои, как содранная кожа, и щетиной топорщились обрывки проводов.

Ещё вчера это был его дом. Здесь он вырос, прожил свои недолгие девять месяцев. Вся его маленькая, кошачья жизнь, казалось, погребена под этими кучами хлама. Он знал тут каждый уголок, каждую вещь, но сейчас не узнавал почти ничего. Отголоски привычных, родных ароматов потонули в вони сгоревшего пластика, а знакомые предметы выглядели безобразными карикатурами на самих себя. Вот его миска, на прежнем месте – расплавленная, бесформенная. Вот вязаная лежанка – медленно тлеет под кирпичом, источая тошнотворное зловоние.

Уголёк жалобно мяукнул, не понимая, куда исчез его счастливый мир.

Цепляясь когтями за выщербины в бетоне, он вскарабкался по обвалившейся плите на самый верх. Унылый пейзаж разрушенного города распростёрся до самого горизонта. Руины домов сломанными зубами торчали из земли. Некогда зеленеющий соснами парк выстроился частоколом обугленных стволов. Они тянулись изувеченными пальцами к грязному, пепельному небу. Ледяной ветер, пропитанный въедливой копотью горелой резины, трепал шерсть на загривке. Уголёк ежился и пушил хвост. Стоя на обломках, как путник на краю пропасти, он тревожно всматривался в чёрные дымы далеких пожарищ.

Маша пробиралась через завалы камней и металла, часто останавливалась и опасливо озиралась. Обогнув искорёженный автомобиль, резко отшатнулась, как от удара, зажав рукой рот. На тротуаре темнел силуэт, напоминавший тело человека. Уголёк, сидя на краю чёрной от сажи плиты, видел, как она застыла, не отводя испуганный взгляд от жуткой находки.

Поодаль, на детской площадке, сломанными игрушками валялись похожие предметы. Вдруг какое-то движение привлекло внимание Уголька. Высокая, тощая фигура копошилась среди обломков, старательно растаскивая кирпичи. Человек что-то искал, но заметив Машу, резко замер. Он внимательно за ней наблюдал.

Шатаясь, Маша обошла страшное место и скрылась в провале стены полуразрушенного дома. Когда вновь показалась на улице, чужак затаился и не сводил с неё долгого, изучающего взгляда. Выждав, когда Маша пересечёт дорогу и скроется за углом, человек спрыгнул на асфальт и крадучись двинулся следом.

Уголёк испытывал инстинктивный страх, следя за действиями чужака. Хруст щебня в подъезде отвлёк внимание.

– Ма-а-ша! – мяукнул Уголёк и помчался вниз.

– Почти ничего не нашла, – расстроенно говорила Маша, протягивая окоченевшие ладони к костру. – Продуктовый разрушен полностью. Чтобы там что-нибудь откопать, нужны сильные руки. Сама я вряд ли смогу. С аптекой тоже всё плохо. Антибиотиков нет. Удалось найти пузырёк перекиси и ещё пару бинтов. Это всё.

– Что там… наверху? – тихо, почти неразборчиво спросил Сергей. – Что на улице? С… с нашим домом?

– Хреново там, – Маша устало потерла лицо. – Город горит. Руины, куда ни глянь. Люди… люди валяются, как мусор. От нашего дома ничего не осталось выше четвёртого… Я еду искала… прошла по квартирам. Никого. Наверное, все на работе были… А на третьем… и на четвёртом… – она запнулась, – там… женщину плитой задавило.

При этих словах Маша содрогнулась, силясь сохранить самообладание.

– Сейчас ещё раз пройдусь по нашему подъезду, – она встряхнула головой, будто хотела избавиться от увиденного. – Поищу лекарства. Хоть что-нибудь.

Наступила ещё одна тревожная ночь. Из-за накопившихся переживаний Маша не могла уснуть. Она стояла в квартире на четвёртом этаже, облокотившись о край провала, на месте которого некогда было окно спальни. Их спальни. Задумчиво смотрела в безучастное небо. Ни звёзд, ни луны. Уголёк жался к плечу. Жгучий ветер трепал его шерсть и её кудряшки.