Буриме в одно лицо. Более-менее полная антология текстов «Неоретро»

Артур Ефремов

Буриме в одно лицо. Более-менее полная антология текстов «Неоретро»

© Ефремов А., 2025

© Каюкова Е., 2025

© «Геликон Плюс», макет, 2025

Лично я никогда не читаю все эти «От автора», «Предисловие автора», предпочитая сразу окунуться в текст. Если книжка зацепит, то можно будет к этому разделу вернуться позже. Если нет, то зачем тратить время жизни?

Так что, если вы проигнорировали эти строки, я вполне вас понимаю.

Если вы это всё же читаете, то кратко, как в театральной программке под грифом «Действующие лица и исполнители», я представлю свой, необходимый для понимания дальнейшего глоссарий.

«Диалог» – Народный театр-студия из Магнитогорска, с которым я в разных ипостасях сотрудничал более 20 лет. В начале 2000-х «Диалог» прекратил своё существование. Некоторые из студийцев впоследствии стали профессиональными служителями Мельпомены.

Голицын Леонид Александрович (Линсаныч) (1949–2003) – основатель «Диалога», рок-фестиваля «Арт-платформа» и других творческих проектов, всеядный меломан и автор-исполнитель песен под гитару. Взаимодействие с «Диалогом» и личная дружба с Линсанычем во многом определили сюжетную тематику и визуализацию «Неоретро».

Коля Сергачёв (1959–2020) – безусловно, премьер «Диалога» и режиссёр-постановщик по меньшей мере десятка спектаклей. В нескольких была занята детская группа театра (в среднем 15 человек), которую воспитывал Николай. В эту группу входили в основном дети «стариков», но были некоторые «с улицы».

НР – сокращённо «Неоретро».

Некоторые детали.

В первую очередь, эта книжка – максимально полный сборник текстов песен, которые я написал для своего любимого ансамбля, и я намерен избегать заглублений в историю «Неоретро». Не факт, что у меня это получится.

Велик соблазн не включать сюда откровенно неудачные опусы, но тогда – прощай, антология!

Я никогда не ставил в конце своих текстов точную дату и геолокацию их написания, почему-то считая это признаком графомании. Так что указанные здесь годы, за некоторыми исключениями, скорее означают время реализации песен – в концертном исполнении или в записи. Между созданием текста и песни из него могло пройти несколько лет.

К отдельным опусам я даю необходимые, на мой взгляд, пояснения-бэкграунды. Воспринимайте их как флешбэки в кино.

Некоторые песни повторяются в более поздних альбомах – как правило, в другой аранжировке, с другими музыкантами.

………………..

Почему меня не покидает постоянное ощущение, что я, как в «школьные годы чудесные», выполняю «работу над ошибками»?

«Буриме в одно лицо» – звучит несколько парадоксально, согласитесь? Ведь «буриме» – это игра, а для игры, как и для танго, нужна хотя бы пара участников. К танго мы ещё вернёмся, а что касается парадоксальности, то она лишь кажущаяся.

Ведь когда человек берётся рифмовать, пытается облечь в стихотворные формы какие-то, возможно, не вполне ему самому понятные образы, видения, ассоциации, он, по сути, сам с собой играет в буриме. И если получается поймать за талию Эвтерпу и словесный пасьянс складывается, а на листок ложатся более-менее стройные строчки – это же своего рода победа. Автора можно поздравить!

У Артура Ефремова всё получается. И эта книга – лучшее тому доказательство, хотя, разумеется, далеко не единственное. Потому что были ещё сотни концертов его группы «Неоретро», созданной без малого сорок лет назад, восемь её альбомов и десятки песен, каждая из которых достойна вашего просвещённого внимания.

Говорю как непосредственный свидетель этого, безусловно, нерядового явления отечественной рок-культуры, причём формулировку эту лично я понимаю абсолютно буквально. Начнём с того, что впервые об Артуре и группе «Неоретро» я услышал от весьма приятной дамы, в далёком уже 1987 году руководившей Дворцом культуры Костомукши. Я был тогда относительно молодым репортёром Карельского радио и отправился в этот северный город в поисках новостей, достойных внимания аудитории нашей республики.

Цитирую близко к тексту рекомендацию, которую мне тогда выдали в том знаменитом ДК: «Советую вам познакомиться с Артуром, но, имейте в виду, что человек он необычный, но очень интересный, и творчество у него такое же».

Конечно, знаменит тот Дворец культуры не только тем, что там часто играли музыканты «Неоретро», и не только тем, что в августе 1989-го на его сцене прошёл первый карело-финский рок-фестиваль, я был его ведущим, а группа Артура – одним из хедлайнеров. Зал этого ДК на протяжении многих лет принимал Международный фестиваль камерного искусства, о котором сложены легенды, но это уже другая история. Не будем отвлекаться.

Так вот, буквально в тот же вечер, когда я впервые услышал о «Неоретро», Артур принимал меня у себя дома и угощал не только чаем: главным угощением, конечно, была музыка, его удивительные песни, которые меня, что называется, накрыли буквально с первых же тактов.

Разумеется, я привёз на радио его записи, они сразу попали в наш республиканский эфир и понравились как тем людям, которые их в этот эфир запускали, так и тем, кто их слушал. И понеслось: группа «Неоретро» стала постоянным участником разного рода рок-тусовок, проходивших в Петрозаводске, столице Карелии, а также лауреатом конкурса популярного в те времена питерского литературного журнала «Аврора». Опять же, я всё это рассказываю либо как свидетель, либо как участник тех событий…

Давно это было. Но даже если мы с Артуром не виделись уже больше двадцати лет, некая астральная связь благодаря современным телекоммуникационным технологиям оставалась, и когда он мне прислал рукопись книги, которую вы держите в руках, меня накрыло вновь, как тогда, осенью 1987-го…

Андрей Лось

Если раньше я только слушал эти песни и смотрел какие-то их видеоверсии, то сейчас с искренним интересом читал их тексты, и это впечатляло совершенно по-новому. Разумеется, сразу захотелось всё переслушать, и я всё глубже погружался в эти рифмы, мелодии и ритмы, среди которых было и что-то, похожее на танго, – я же обещал вернуться к этой теме.

В общем, делайте со мной, что хотите, считайте меня необъективным, но мне просто нравится. Потому что это НЕзаезженно, НЕшаблонно, НЕстандартно и НЕобычайно талантливо. Потому что это – «НЕОРЕТРО»!

Андрей Лось, журналист

Мадригал

Если б не был слепым, не открыл бы я глаз,Чтобы не видеть, как стелется дым, стелется газ.Если б не был глухим, я б уши руками зажал,Чтобы не слышать, как вянут цветы, скрежещет металл.Если б не был немым, не открыл бы я рта,Чтобы не знать, как песня умрёт, не дожив до конца,Не дожив до конца.Только чувствовать боль твою – вот и всё, что могу.Только чувствовать холод рук – вот и всё, что могу.Только знать, что вокруг —Часовых механизмов сердца,Шестерни,Цепи.Им не видно конца, им не видно конца.Им не видно конца, и не видно конца.От рождения слепой, от природы глух и нем,Где-то видел я уже солнца свет.Чьи-то слышал голосаВ лабиринте мёртвых стен.И слова любви шептал кому-то вслед…

«Осязание», 1987 «Финский альбом», 1996

* * *

Когда мне было 16, я влюбился в музыку Ренессанса, ромбообразные нотные знаки которой казались мне почти что алхимическими символами. Я покупал нотные сборники с именами Орландо ди Лассо, Джованни Пьерлуиджи да Палестрины, пластинки с записями лютневой музыки, ходил на концерты «Мадригала» – ансамбля старинной музыки, когда гастрольный тур коллектива пролегал через Магнитогорск. Ещё у меня была антология «Образцы музыкальных форм от григорианского хорала до Баха» Карла Пэрриша и Джона Оула. Я проникся «Лютневыми танцами» – настолько, что заучил пьесу наизусть, и спустя несколько лет (в 1982-м) сочинил для неё незамысловатый текст, слегка изменив ноты оригинала. Прошло ещё пять лет, и «Мадригал» стал открывающей песней первого магнитоальбома «НР», а его текст повлёк за собой название альбома – «Осязание». А что ещё остаётся персонажу, который «от рождения слепой, от природы глух и нем»? Разве что обоняние…

Гражданин метро

Поездка ценой в один пятак.Поездка длиной в предсмертный миг.Он похож на собственный саркофаг —Так непроницаем его лик.Ты не спрашивай его ни о чём.Ты его, пожалуйста, не тронь.Ритм его жизни задаёт метро… } x 3Эскалатор вверх и вниз.Но ни в коем случае назад.Празднует бессмертье биомеханизм.Нескончаем пёстрый людопад.Он в сиянии искусственных лампад.Он в струе подземных ветров.Темп его жизни задает метро… } x 3Где-то есть иная жизнь.Он об этом, кажется, читалДо того, как тело поглотилПневматических дверей оскал.Он стучится в собственную пустоту —Незначительный, невидимый нейтрон.Вопрос его жизни задает метро… } x 10

«Осязание», 1987

Начала

Штабелями сложены грустные клоуны,Маршируют заводные Арлекины.Где-то по селектору транслируют Бетховена.Лица этих кукол раскрашены наполовину.Они изучают геометрию «Начал» —Круг друзей, любви треугольник.Таблицу умножения лёгких побед.Не чувствуя боли там, где им больно.Ёмкая память стенографии в подъезде.Джульетта пишет азбукой Морзе.Первое предательство, первое возмездие,Пока ещё целясь не в спину, а в морду.Хаосы реплик, модули встреч.Первая повесть, законченная в постели.Дайте им фальшивый мост – они желают что-нибудь сжечь!Дайте им новый след, но не забудьте довести до цели!Лоскутного цвета пальто,Взгляд, вычисляющий во мне неприятеля.Разбил мандолину Пьеро.И нежные губы шепчут вслед мне проклятья…Лоскутного цвета пальто,Взгляд, вычисляющий во мне неприятеля.Разбил мандолину Пьеро.И нежные губы шепчут вслед мне проклятья…

«Осязание», 1987

Жёлтый снег

Это день или век? Как на грех, выпал в снег.Жёлтый снег нас настиг – это день или миг?Это я, это ты, но следы не видны.И слова не слышны в тишине желтизны.Разлинован по ролям, по квадратам, по часам.Неизвестно, где я сам, сны твои мне не ясны.Но как нам сохранить их до весны?Как нам сохранить их до весны?Это лёд и туман, это деньги в карман.Это «пиво-на-всех» —Всё смешал жёлтый снег.Где ответ на вопрос, что за ветер принёсЭтот горестный смех, этот снег, жёлтый снег?Разлинован по ролям, по квадратам, по часам.Неизвестно, где я сам, сны твои мне не ясны.Но как нам сохранить их до весны?Как нам сохранить их до весны?Знаю, будет синева, будет море зелени.Увижу я, увидишь ты, какие мы, какие мы.Лишь дай нам Бог остаться до весны.Дай нам Бог остаться до весны.Дай нам Бог остаться до весны.Дай нам Бог остаться до весны.

«Осязание», 1987

* * *

Нет, это не тот жёлтый снег из альбома Фрэнка Заппы 1974 года «Апостроф», где маэстро пел:

…And my mama cried… And she said, with a tear in her eyeWatch out where the huskies go,and don’t you eat that yellow snow.

Это – о вечернем снегопаде в жёлто-оранжевом свете натриевых ламп на какой-то провинциальной вокзальной площади или перроне – уже и не вспомнить.

Тайна

Пепельные стены, пепельные лица.Кровь застыла в венах – что-нибудь случится.Кто-нибудь поверит в то, что где-то ветер,В то, что где-то берег, в то, что где-то вечер?Два безмолвных тела – святость замкнутого круга.Этой ночью белой мы боимся спугнуть друг друга.Два безмолвных тела – святость замкнутого круга.Этой ночью белой мы боимся спугнуть друг друга.Горе или радость? Горечь или милость?Может, показалось, может быть, приснилось:Пилигрим случайный или дым пожара,Отголоски тайны в отзвуках гитары.Два безмолвных тела – святость замкнутого круга.Этой ночью белой мы боимся спугнуть друг друга.Два безмолвных тела – святость замкнутого круга.Этой ночью белой мы боимся спугнуть друг друга.Каждая минута смерти равносильна.Птица бьётся в путах, стол, покрытый пылью.Кто-нибудь ответит, рассуждая мудро,Что утихнет ветер и настанет утро.Два безмолвных тела – святость замкнутого круга.Этой ночью белой мы боимся спугнуть друг друга.Два безмолвных тела – святость замкнутого круга.Этой ночью белой мы боимся спугнуть друг друга.

«Осязание», 1987 «Лицо из глины», 1992

* * *

Весной 1986 года я познакомился с барабанщиком Аркадием Котоем, который на тот момент был таким же «бесхозным» музыкантом, как и я, и предложил ему совместными усилиями записать мой новый опус – «Тайну». Он не возражал, и у нас это получилось практически с первой «сессии» – если можно так назвать запись в коридорах и на лестничных клетках Дворца культуры. (Зато в нашем распоряжении были микрофоны Sennheiser MD 441). Мы также исполнили этот номер на каком-то городском open-air тем же летом, и в копилку тогда ещё безымянного ансамбля лёг первый трек. Меломаны распознают в отсутствующих «отзвуках гитары» реминисценции от Roxy Music и OMD. Вариант «Тайны» 1992 года спустя 10 лет открывал спектакль Коли Сергачёва («Диалог») «ОБЖ», поставленный по «Рыжей пьесе» Ксении Драгунской.

Сны наяву

Бесконечный пустой коридор и пустые шаги в темноте.Я слышал о себе разговор, но лица были явно не те.Я всё это видел и был здесь когда-то, но вспомнить уже не могу.Мне так не хватает сестры или брата, что я доверяю врагу.Как много событий, как много чужих имён!Я стараюсь поверить, что это не сон.Как много событий, как много чужих имён!Я стараюсь привыкнуть, что это не сон.Я стараюсь запомнить, что это не сон.Стена – с неё я сорвался вчера и рухнул к себе на постель.Сегодня на теле – следы топора, но завтра я взорву Гранд-отель.Риск не проснуться однажды велик, и к этому я не готов.Возможно, тогда я увижу на миг толковый словарь своих снов.Как много событий, как много чужих имён!Я стараюсь поверить, что это не сон.Я стараюсь запомнить, что это не сон.Я пью жидкий аргон за здоровье своих друзей.Видимо, я обречён, но от этого мне веселей.Я выйду и встречусь с тем, которого ждал так давно.Все точки над i, но это – ещё одно «но»…Как много событий, как много чужих имён…Я стараюсь поверить, что это не сон.Я стараюсь привыкнуть, что это не сон.Я стараюсь запомнить, что это не сон.

«Осязание», 1987 «Лицо из глины», 1992

* * *

Депрессивная версия «Снов» (1992 года) была сделана для клипа, который так и не случился. Может, оно и к лучшему.

Романс (Осколки зеркала)

Каким жестоким может быть молчание.Каким пустым бывает взгляд красивых глаз.Не теми – чужими – кажутся молитвы-заклинанья.Не удержать рукой былого лёгкий газ.Осколки зеркала – вот суть воспоминаний.Истошный крик стекла, прощальный звон любви.Осколки зеркала… А в деревянной раме —Лишь только мрак, лишь сумерки одни.Я не могу принять полуразлуку.По мне, хоть лезвие, но – сразу, но – в лицо.Из книги вырваны последние страницы.И что в конце, узнать не суждено.Осколки зеркала – вот суть воспоминаний.Истошный крик стекла, прощальный звон любви.Осколки зеркала… А в деревянной раме —Лишь только мрак, лишь сумерки одни.Осколки зеркала – вот суть воспоминаний.Ищу последний знак, оставленный тобой.Остолки зерна, а в деревянной раме —Лишь только мрак. Лишь мрак ночной.Лишь только мрак. Лишь мрак ночной.Лишь только мрак. Лишь мрак ночной.

1982 «Осязание», 1987

* * *

Это моя любимая «салонная» песня – я её исполнял почти на всех корпоративах, где были клавиши, а градус ещё позволял различать чёрные и белые. Как и «Мадригал», я написал её во время прохождения срочной службы в непобедимой и легендарной, где я был барабанщиком военного оркестра. «Романс» открывает спектакль «Зеркала» (ДИАЛОГ, 2000 г.), поставленный Николаем Сергачёвым по одноимённой поэме Семёна Кирсанова.

Homo telephonus

Пластмассовые уши, пластмассовые рты,Пластмассовые души, лишённые мечты, —Всем этим правит единый электронный мозг.Идёт игра жёстких правил; нам изменить еёСложнее, чем сломать земную ось.Сложнее, чем сломать земную ось.Забыл твоё лицо, но пальцы помнят номер.Я позвоню тебе, я рад, что ты не помер.Суета, тлен, нервозность этих дней —Мы попали в плен безжалостных сигналовСистемы индикаторных огней.Системы индикаторных огней.Я чувствую себя придатком аппарата.Мне к прошлому обличью нет возврата.Хомо-телефонус – не предусмотрен ДарвиномНо я – здесь, я – такой. Хотите слышать?Мой номер наберите правильно.У меня есть яд и мёд, вода живая,Клевета, лесть, ложь – всё то, что пожелаешь.Я расставил пластиковый алфавит —Идёт игра жёстких правил —Забвение в кредит.Отсутствие души не заболит…

«Осязание», 1987

1000 и одна ночь

Эта игра начинается здесь,Здесь я играю в необарда, ультра-Орфея.Люди, звери и птицы собираются здесь.Звуки чарующей лжи слушают, млея.В воздухе слышен запах весны,Смешанный с запахом тления.В мертвенном свете желтушной луны —Бабочек ночных роение.У каждой свой комплекс объятий и слов,У каждой свой сборник арабских сказок.Дайте им тысячу и одну ночь,Чтоб убедиться, насколько сладокИх мир, их оазис, их остров любви,В котором всё просто и однозначно.Безоблачно небо, ткани легки,Зарыты в песок предчувствия мрачные.Дайте им тысячу и одну ночь! } x 4Я шью из марли баллад и гимнов огромный пёстрый сачок.Теперь я энтомолог, я чувствую голод – и жажду его утолить.Дайте им тысячу и одну ночь! } x 4Наутро я становлюсь ещё одним экземпляромВ коллекции одной из этих нимф.

1987 «Провинциальные сюжеты», 1988

Сад камней

Я сюда приходил, я кому-то мешалОщущать себя личностью.На исходе всех сил ненавидел, любил,Не считаясь с обычностьюЭтих лиц, замурованных в золото, бархат и мех.И мне дорого встал мой дешёвый успех.Я всего лишь певец, так похожий на всех.Сотни тысяч певцов, друг на друга похожих,И каждый надеется,Что отыщет лицо – среди сада камней станет деревцем.Вот и мне не ясно, что ждет меняВ конце этого дня – серый каменьСмутных жизненных вех?Я всего лишь певец, так похожий на всех.Будет дан мне янтарь, будет дан мне гранит,Но любой сохранитЛаску солнечных дней и дороги моейНеухоженный вид.Прикоснись, и в звучанье, возникшем в слепой тишине,Будет горечь потерь, будет радость утех.Я всего лишь певец, так похожий на всех,Будет в спину кинжал, будет в сумерках смех.Я всего лишь певец, так похожий на всех,Будет горечь потерь, будет радость утех,Я всего лишь певец, так похожий на всех.Я всего лишь певец, так похожий на всех!

«Осязание», 1987

17 августа

Это пыльный степной дракон —Он стучится ко мне в дом,Он хохочет за окном.Но меня пугает звонПавших листьев, высохших стеблей.Но меня пугает стонВ дальней выси крыльев и ветвей.Это дождь, не замеченный мной, —Он остался за стеной,Он не узнан, он чужой.Он сказал бы мне: «Постой!» – если б мог.Если только мог.Он шепнул бы мне: «Открой,Я промок с головы до ног».Это воск, превращённый в туман.Он вздыхает по утрам, расползаясь по углам.Он растает где-то там…Я не знаю, что оставит он:Может быть, сплошной обманОбещаний, карканье ворон.Это белый слепящий шар —Гасит ночь влюблённых пар,Душит хор ночных гитар,Дарит мне последний жар —Это август мечется в бреду.Одолел его кошмар:Белый парус мчится сквозь пургу…

1987 «Провинциальные сюжеты», 1988

Дом белых ворон

Вытри пот со лба – всё не так страшно.На этот раз собаки нас не догнали.Так мало воды! Как не хватает нас кому-то,Когда мы в опале.Я думаю, с утра они пойдутОпять, но более широким фронтом.Гаси огонь, будь осторожен.Я слышал пение собак за горизонтом.Нам нужно найти этот дом —Дом, где живёт стая белых ворон.Я лично знаком с их вожаком,Но кругомПолным-полно зон,Куда нам въезд воспрещён.Но кругомПолным-полно зон,Куда нам въезд воспрещён.Куда нам вход воспрещён, куда нам взгляд воспрещён.Не пугай меня, знаю, они близко.Они грызут всё, что пахнет иначе.Это их шерсть – она летит по небуИ выпадает в огородах тех, кто по ночам не плачет.Есть больная печень, есть больные зубы.Но кто предъявит скальпелю больную совесть?Каждый надеется из автобиографии выжать если не роман,То хотя бы повесть.Нам нужно найти этот дом —Дом, где живёт стая белых ворон.Я лично знаком с их вожаком,Но кругомПолным-полно зон,Куда нам въезд воспрещён.Но кругомПолным-полно зон,Куда нам въезд воспрещён.Куда нам вход воспрещён, куда нам взгляд воспрещён.Я читал газету, я огорчён: собаки сровняли с землёй тот дом —Дом, где жила стая белых ворон. Они расправились с их вожаком.Объявлен розыск белых ворон…И кто-то из нас обречёнСтать вожаком новых белых воронТам, где кругомПолным-полно зон, куда нам въезд воспрещён.Куда нам вход воспрещён, куда нам взгляд воспрещён.

1987 «Провинциальные сюжеты», 1988

Май и декабрь

Закинули в небо свой невод —Май и декабрь стоят на дворе.Чёрный кот за углом танцует брейк-данс,Кто-то вешает на уши тяжёлый металл,Но этих, одетых в строгое, вряд ли кто ждал.Но этих, одетых в строгое, вряд ли кто ждал.Здравствуй, время цитат и песен,Полных расхожей воды из кранов!Здравствуй, время безликих, время долгов,Время, которое наполнит вокзал!Но этих, одетых в строгое, вряд ли кто ждал.Но этих, одетых в строгое, вряд ли кто ждал.Страницы «Бурды», на сердце Будда:Не жди, и тогда снизойдёт благодать.Мы умеем сценично падать и чётко вставать,Лишь только почувствуем зрительный зал.Но этих, одетых в строгое, вряд ли кто ждал.Но этих, одетых в строгое, вряд ли кто ждал.Знаешь, это всё здесь и это всё есть,Но где тот поэт? Его с нами нет.Но хочется петь, и только б успеть.Свинец переплавить на медь,Свинец переплавить на медь.И снова, как в раннем детстве, тихонькоЗалезем в разгар юбилея под стол,Мечтая о том, чтобы никто не нашёл…Но вверх ползёт скатерть, и щерится зрительный зал.Но этих, одетых в строгое, вряд ли кто ждал. } x 4Знаешь, где-то есть ключ от запертых душ,От всех тайников и ржавых замков,Но шустрая ртуть и вязкий свинецНе годятся для хрупких сердец,А значит, нам нужно суметьИз пепла выплавить медь. } x 4

1987 «Провинциальные сюжеты», 1988

Игра в дурака

Им выдали маски со стен, а мне с потолка:В руках оказалось живое лицо дурака.Для них – аргумент, чтоб смотреть свысока.Для них – аргумент, чтоб хранить на векаСвинцовые маски со стен в своих сундуках.Они вышли снова и снова поют о былом.О тонком, высоком, o том, как прекрасен их дом.Но в доме их пусто и нечего есть.Им нужен дурак, чтоб излить свою спесь.Меня приглашают к ним в дом, чтоб быть дураком.Я знаю их карты и помню примерный расклад.Возможно, здесь пахнет цветами, но это распад.Я знаю их карты наверняка.Они продолжают глядеть свысока.Но я продолжаю свою игру в дурака.Часы по нулям, но маскам не видно конца.Они посылают в другое столетье гонца.Вряд ли можно что-то предвидеть на тысячу лет вперёд,Но я знаю точно, что эта игра не умрёт.Вряд ли можно что-то предвидеть на тысячу лет вперёд,Но я знаю точно, что эта игра не умрёт.Вряд ли можно что-то предвидеть на тысячу лет вперёд,Но я знаю точно, что эта игра не умрёт

1987 «Провинциальные сюжеты», 1988 «Оркестровые манёвры», 2002

Звёздная болезнь Линды

После того как ты снялась в кино,К тебе так просто не подойдёшь,Проходят дни, но ты проходишь мимо.Но я надену брюки-клёш,Я всё надеюсь, ты поймёшьМеня, упрямая красотка Линда.Линда, ах, Линда, ах, Линда,Мне так больно, больно, больно и обидно.Линда, ах, Линда, ах, Линда,Мне так больно, больно, больно и обидно.Я всё внимание – тебе одной,А ты, похоже, мнишь себя звездой. И всёЗабыть не можешь режиссёра.Ты вспомни, как он груб с тобою был,Он издевался над тобой, что было сил,И ко всему он – бабник и обжора.Линда, ах Линда, ах Линда,Мне так больно и обидно.Линда, ах Линда, ах, Линда,Мне так больно и обидно.Но ты пойми, что твой успех не только твой,Кабы не я, тебе не быть звездой.Ты вспомни, как я тебе читал Састре и Беккета.Кто помогал тебе бороть свой страх,Когда ты плавилась в прожекторахИ думала, что песня твоя спета?Линда, ах, Линда, ах, Линда,Мне так больно, больно и обидно.Линда, ах, Линда, ах, Линда,Мне так больно, больно и обидно.Но всё так странно изменилось вдруг.Поверь – я не пастух тебе, а друг,Но вышло так, что стали мы чужими.Я взглядом встретиться с тобой боюсьИ наблюдаю, спрятавшись за куст,Как гордо ты несешь свои рога и вымя.Линда, ах, Линда, ах, Линда,Мне так больно, больно, больно и обидно.Линда, ах, Линда, ах, Линда,Мне так больно, больно, больно и обидно.

1987 «Провинциальные сюжеты», 1988