Трагедия дракона

Дом – горячечный, дом – болезненный, дом – простуды. Ого, как понесла меня нелегкая по дорогам и ухабам: что за непонятные сочинительства и что за неуместная суета без объявления войны? Я сильно простудился и от этого суечусь! Я измождено вздохнул. Будь я школьником, историю с простудой я бы описал в позитивном ключе: это какой шанс отвлечься от школы! Но мне стукнуло немало лет – школьная пора вспоминается обрывками и эпизодами, – поэтому я умерил пыл в том, чтобы радоваться простуде.

Царское ложе и еще какое-нибудь ложе – думал, мой лексикон – золотая жила сравнений, только успевай самое аппетитное вынимать, а на деле сдался, даже не успев расправить крылья, – такими пафосными словами я наградил свой диван. Сейчас я занят приятным, но вынужденным делом – лучше опускать плечи от груза вещей, которые приносят радость, – лежу изнуренный на диване с ноутбуком. Этот кусок железа словно в весе прибавил, причем так, что я с ним до дивана на четвереньках добирался. Проползу метр с горем пополам по полу, волоча его за собой, – прилягу, преодолею с ним, согнувшись в три погибели, еще метр – передохну, миную еще столько же, не поднимаясь на ноги, – замру. И всегда задыхаюсь так, точно я пожарный, который потерял в задымленной комнате кислородную маску.

А каким боком вылез на свет Божий дом? Я проболел в нем две недели. Я весь горячий – не мужчина, а печь или мангал, эй любители шашлыков, выстраивайтесь в очередь ко мне с мясными заготовками: пир на весь мир закатим. Осторожнее, не рискуйте здоровьем, прикасаясь ко мне, игры с огнем могут аукнуться страшными ожогами. Градусник, который я почти не вынимаю из-под мышки, – как бы он таким образом с кожей не сросся – не станет занижать или завышать результат, он покажет столько, сколько есть. О, остановите Землю, мне не терпится спрыгнуть! Я вижу, что у меня температура держится на угрожающей отметке тридцать девять градусов. От удивления у меня в глазах зарябило и закололо. Как же я докатился до такой драматичной жизни? Право же, пришло время испугаться за пуговицы на рубашке – не расплавятся ли они прямо на мне?

Я устало провел подрагивающей ладонью по лбу. Озноб выпятил всю свою уродливую сущность: я трепещу и дрожу от отвращения, гадко до мурашек по спине, влажно и липко, словно слизней стошнило на лоб. Мой диван не ванна, воды не нальешь в него, чтобы расслабиться, тогда почему с меня течет так, будто только что искупался и не вытерся? Я постоянно болезненно щурюсь и пальцами тру закрытые веки, чтобы глаза сильно не напрягались. Свет мучает мои глаза. Такое жжение, такая резь и боль от него, он же не щипцы, которые на огне несколько часов держали, чтобы они раскалились докрасна, до желтизны, – а потом, как говорится, долой правый глаз, до свидания, левый глаз! Я обнял себя и стал вяло растирать плечи и тело, чтобы согреться, так как страшно зябну. Меня на мороз силой не выволакивали (забавно получилось – я до того ослаб, что даже в тексте от моих ног никакой опоры), и в дом пурга не нанесла таких сугробов, что без рытья в них туннелей мне не пробраться из комнаты в комнату. Так почему я зябну? Уверяю, я во столько слоев одежды закопался: кофта, рубашка, шуба и куртка – Боже, кто-то в мире по моей вине теперь остался голым, – что нельзя не удивляться, как я еще дышу. Я ощущаю себя мороженным ростбифом! Я недовольно заворчал.

Сейчас я буду строчить историю и предсказываю: получится длинное полотно – наверное, на три гроша по важности и с убийственной неоригинальностью. В общем, если ожидания изначально были низкими, то и теперь нечего пытаться их повысить.

Итак, мой дом! Апчхи, апчхи, апчхи, и носом хлюп-хлюп…

На первый взгляд – случается, что с ним прямо в точку попадаешь, однако чаще внимание привлекает нечто, уже превратившееся в закономерность (я не беру на себя полномочия судьи – развлекайтесь, как хотите), возникает вопрос: что такого в моем доме? Этажи, комнаты? Ха! Напугал кота кошачьей едой – дай действительно интересную особенность! Хорошо. Покажется банальным, если скажу, что дом мой одноэтажный, но (слово «но» на то и существует, чтобы как камнем разбивать ожидания, а потом – так их, так их – ногой втаптывать в землю, вот и сейчас – зачем кричать громче всех) в действительности у него два этажа. Однако то ли архитектор недосмотрел, ошибки всегда останутся ошибками, и обойди хоть весь земной шар, не найдешь того, кто идеально застрахует от них, то ли кто-то не знал, что пить за работой дело негодное, но вышло так. Весь первый этаж: с гостиной, кухней, туалетом и ванной – оказался под землей. Только небольшие окна, через которые худой маленький человек еще сумел бы пролезть в дом, а вот человеку в теле эта задача уже была бы не по возможностям, находятся на уровне земли и закрыты решетками, чтобы кого попало не искушать на воровство. А что там со вторым этажом? Второй этаж находится на том месте, где у обычных домов располагается первый этаж – да, все каноны планировки шиворот-навыворот. От изумления мои губы медленно растянулись в хилой улыбке.

Мой дом кирпичный, и будь он бревенчатым, то появился бы намек на сказочность и старину, однако в наш век не пристало губить много живой природы. У дома покрытые белой штукатуркой стены. Что-то в уме не возникает единый вид оштукатуренной кирпичной стены, мешают перебивки отдельными образами кирпичей и облупившейся штукатурки. Мое лицо такое же белое и болезненное, как белые стены дома; меня пока снеговиком не называют за белый цвет кожи, но не за горами тот час. И маленький аккорд напоследок. Я бесстрастно перекрестился, не то моему обещанию остановиться никто не поверит. Любой другой дом без крыльца у меня даже голова не заболит представить, зато свой я не смогу описать полностью, не упомянув о крыльце. Я себя ощущаю домом, в котором поселилась болезнь.

2. Четвертый, пятый и шестой день моей простуды

У меня за домом растет береза, и больше никаких лесов, дубрав и отдельных деревьев нет. Я равнодушен к деревьям, но все равно собираюсь написать о березе. Эта зебра от мира растений (нет, здесь я уже по чьим-то следам ступаю – тогда так: дерево, напоминающее полосатую тельняшку, которые носят моряки) была ростом мне по горло. Определенно, кто-то пожалел копейку на подкормку дереву: росла она и росла, а потом однажды раз – и остановилась на половине пути до обычного роста и так в карликах теперь и существует. Жаль! Соседей, как известно, не выбирают. Это как смерть – у каждого есть мечта, которая хоть и не раскрашена, как радуга, но и не измазана черной краской, отойти в мир иной во сне. Ха-ха-ха! Да-да, желать не по носу ложкой получать! Короче, березу я не выбирал в соседи. Кто и когда ее посадил тут, я не знаю, могу предположить, что ее семя сюда ветром надуло. Я неуверенно приподнял руку ладонью вверх. Но соседство это не рвет мне душу и не играет на нервах. Мой диван стоит напротив окна (возможно, из меня дизайнер такой же ужасный, как из птицы хоккеист; впрочем, может, это самое удачное место для дивана), и поэтому всегда, просыпаясь и глядя в окно, я встречаю березу. Понятно, что с одной краской на палитре пестрой картины не получится.

Нет, скудная матушка-природа определенно визуально не принимает березу – есть, конечно, чем польстить красоте дерева, изящному стволу, пышным ветвям, и все же это не поможет ей вписаться гармоничнее. С моей простудой то же самое: смотрится она во мне инородным вкраплением. Помню, когда я был маленьким, от детского любопытства, ведь, как известно, дети бывают страсть какими неугомонными, я пробовал пару раз покарать дерево. Однако или в силу малых лет не наработал нужной сноровки, или березу надо было как-нибудь иначе штурмовать, но вышло так, что на последней попытке я едва с жизнью не распростился – упал так серьезно, что ребро сломал. Я почти равнодушно расстегнул рубашку и приподнял майку. Эта длинная белая черта – шрам, напоминающий, что глупость детским возрастом не оправдывается. С тех пор я боюсь лазить на деревья.