
Полная версия
Кирие Элейсон. Книга 6. Его высочество Буриданов осел.
– Мама! Матушка! – время от времени стонал папа римский, и от этого крика не по себе становилось всем, кто его в это время слышал, но более прочих сенатору и принцепсу всех римлян.
Престарелый кардинал-епископ Гвидон прибыл к концу дня, и его появление вдохнуло новую жизнь в парализованный ужасом и бездействием римский клир. Чего нельзя было сказать о бедном Иоанне, к этому моменту понтифика уже колотила лихорадка и начали один за другим сдаваться пораженные инфекцией органы. Его высокопреподобие в итоге совершал виатикум над уже бессознательным и начинающим заживо гнить телом. В течение всех последних минут Иоанна в этом мире подле него находился его младший брат, великий принцепс тряс его за руку и тщетно пытался добиться для себя прощения.
Эпизод 5. 1690-й год с даты основания Рима, 16-й год правления базилевса Романа Лакапина
(июнь 936 года от Рождества Христова).
Когда римские сенаторы Альберих и Кресченций поднялись на парапет Фламиниевых стен и обозрели подступающее к городу чужеземное воинство, в их свите помимо воли раздался ехидный смех. Что, король в самом деле рассчитывает взять древний город столь малой кровью? Уж не сошел ли он с ума? Уж не возомнил ли он свою персону равной Велизарию или Нарзесу, после того как прошлым летом одолел баварцев? Уж не заручился ли он поддержкой темных, а потому невидимых сил и не стоит ли нашему новому папе Льву сотворить крестное знамение, чтобы обнаружить их?
Пока свита упражнялась в остроумии, сенаторы тихо переговаривались между собой, не отрывая взгляда от обустраивающего свой лагерь неприятеля. Действительно, королевское войско на сей раз составляло, по беглым расчетам, не более пяти сотен, среди колышащихся штандартов преобладали желто-красные и желто-синие сочетания, указывающие на принадлежность их хозяев к бургундскому рыцарству. Сколь ни присматривались римляне, они не увидели в королевском войске ни одного осадного орудия, и ничего не указывало на то, что эти орудия враг намерен здесь собрать по частям. В самом деле, на что же тогда рассчитывает король?
Кресченций, прервав игривое настроение свиты, дал распоряжение всем декархам римских округов усилить беспрерывное наблюдение за окрестностями Рима: возможно, враг решил на сей раз совершить обходной маневр и попытаться взять Рим с юга или со стороны Яникула21. Альберих же направил своего сводного брата Сергия к папскому двору. Сергий, не по годам рассудительный юноша, успешно начавший свою церковную карьеру, повез поручение папе Льву Седьмому установить на ближайшее время постоянную связь Рима с епископами субурбикарных церквей, а также направить доверенных людей под монашеской рясой, но с разведывательными целями в епархии Северной Италии.
Папа Лев исполнил приказ принцепса безукоризненно, так же как он исполнял волю Альбериха еще в те времена, когда был пресвитером церкви Святого Сикста. Нюансы миссии ему также не надо было объяснять, еще недавно он сам подобным образом путешествовал по дворам приальпийских монархов, добывая нужную для Рима информацию и вникая в хитросплетения местных интриг. Именно в расчете на исполнительность и аккуратность Льва Альберих при выборе кандидатуры понтифика в итоге предпочел его Стефану, священнику церкви Святых Сильвестра и Мартина. Всего четыре дня тогда оставался вакантным Святой престол. Третьего января 936 года тиара была возложена на голову Льва, а сама коронация запомнилась только почти полным отсутствием высших чинов католической церкви. По официальной версии римской курии, трон Апостола не мог ждать, покуда в Риме соберутся епископы дальних епархий, занятые к тому же сейчас рождественскими праздниками. Для независимого взгляда столь поспешная папская коронация стала свидетельством сохраняющегося диктата Альбериха над папским двором. Рупором такой версии стал, по слухам, глубоко оскорбленный в своих надеждах священник Стефан, еще недавно полагавший, что его собачья преданность Альбериху станет в борьбе за тиару решающим фактором.
Отправляя своих шпионов, Альберих рассчитывал в течение двух последующих недель собрать максимальную информацию по маневрам своих недругов. Конечно, подобная информация поступала к нему всю эту весну. Негоцианты и монахи неоднократно сообщали, что король Гуго готовится к походу на Рим, что все итальянские вассалы и бургундские наемники получили заманчивые обещания от короля, заручившегося, по слухам, поддержкой как Византии, так и Венеции, в будущем двух непримиримых соперников, но пока еще способных на альянс. Однако сейчас король предстал перед Римом со столь малым войском, что это поневоле заставляло искать подвох с его стороны.
На следующий день после появления бургундцев под Римом, незадолго до полудня, к Фламиниевым воротам подъехала небольшая делегация, среди которой выдающимся лиловым пятном своей далматики выделялся епископ Манассия. Альберих после недолгого размышления не стал тревожить папу Льва и отвлекать того от богослужений ради встречи с тем, чьи светские устремления были известны всем гораздо лучше, чем клерикальные. Посоветовавшись с Кресченцием, принцепс и вовсе решил продемонстрировать посланнику Гуго всю жесткость своего к нему отношения. Епископ Вероны, Мантуи и Тренто не был препровожден ни в Ватикан, ни ко дворцу принцепса, его поезд был остановлен сразу после въезда во Фламиниевы ворота, и приветственную речь свою епископ был вынужден вести на площади, впоследствии получившей название Народной22, и примерно в том самом месте, куда папа Сикст Пятый через шесть с половиной веков перетащит из Цирка Максимуса обелиск фараона Рамзеса.
– Священному Риму, городу апостолов Петра и Павла, его сенату, его мирянам и клирикам Гуго, сын Теобальда, король бургундов и лангобардов, желает процветания и мира! – с достоинством начал Манассия, стойко выдержав оскорбительный прием властей города.
– Бургундов? – насмешливо переспросил Кресченций. – Вот как! Король Гуго по-прежнему считает Бургундию своим владением?
– Несчастный король Рудольф! Похоже, его опять обманули, – в тон ему подхватила стоявшая рядом Теодора. Альберих также улыбнулся.
Манассия затряс своими бульдожьими брылями, затрудняясь найти выход.
– Вы напрасно ерничаете над христианнейшим королем, его преподобие сказал нам сущую правду. Взгляните на его лагерь, бургундских баннеров там значительно больше, чем лангобардских, – Альберих присоединился к хору насмешников.
– Это потому, что король родом из бургундских земель, он по-прежнему является владельцем обширных бенефициев в Провансе, чьим сюзереном, вы правы, с некоторых пор стал его высочество Рудольф, – епископ все-таки нашелся с ответом.
– Разве король не уступил своих бенефиций другому вашему дяде, своему брату Бозону? Кресченций намеренно не давал Манассии продолжить свою речь, заставляя того нелепо оправдываться и не давая перейти к сути дела.
– Король их в свое время подарил графу Бозону…
– Но тот не оправдал его надежд, не так ли?
Подбородки Манассии вибрировали все сильнее, с них начал капать пот.
– Всем нам заповедано прощать врагов наших, а братьям заповедано тем более. Граф искренне раскаялся перед королем, и тот, будучи христианином не на словах, а по вере, смягчил свое сердце и вновь приблизил его.
– Но Тоскану ему так и не вернул, судя по тому, что там теперь заправляет бастард Умберто, а ваш родной брат Теобальд возвращен в Сполето.
– Господа сенаторы, я прибыл сюда не для того, чтобы обсуждать решения своего короля. – Насмешки римлян понемногу вывели из себя даже такого опытного и невозмутимого дипломата, как Манассия.
– Как? Неужели для того, чтобы облобызать римские святыни? – Кресченций постепенно входил в раж. Альберих, видя, что лицо Манассии приобрело оттенки августовского помидора, сделал Кресченцию знак попридержать язык.
– Говорите же, ваше преподобие. Только не утомляйте Рим многословным вступлением, любовь короля к нам слишком хорошо известна, а судьба епископа Ратхерия не оставляет даже малейших сомнений в благоговении короля перед кафолической церковью и достославными отцами ее. Итак, чего хочет король Гуго?
– Его высочество выражает желание заключить мир со священным городом Римом, его принцепсом, его сенатом, его жителями. Его высочество горит желанием пасть ниц перед преемником Святого Апостола и дать клятву быть заступником престола его. В подтверждение сердечности своих намерений и дабы закрепить будущий союз Павии и Рима, король Гуго обращается к тебе, благородный Альберих, принцепс и сенатор римлян, с предложением руки своей дочери, благородной и чистой девы Хильды.
Насмешники замолчали, Манассия получил возможность перевести дух и попросить у своих слуг платок, чтобы вытереть лицо. Знатные горожане города с любопытством поглядывали на Альбериха, погрузившегося в раздумья.
– Теперь понятно, почему Гуго пришел сюда со столь малой свитой. Оказывается, это не воины, а свадебные гости, – заметил Кресченций.
– Это лестное предложение, Альберих, – прокомментировала услышанное Теодора.
– Consilia omnia verbis prius experiri, quam armis sapientem decet23, – веско добавил пресвитер Стефан, стоявший за спиной Альбериха. Блеснувший эрудицией прелат мигом сообразил все выгоды настоящего момента, когда судьба предоставляет шанс заработать дополнительные очки не только в субъективном рейтинге принцепса, но и в глазах его вероятного тестя. Епископ Манассия благодарно закивал Стефану, тот же мог поздравить себя с тем, что королевский племянник теперь непременно доложит своему сюзерену об оказанной его посольству поддержке.
– Я бы хотел увидеть портрет мой возможной невесты, – наконец заявил Альберих.
– О-о-о, благородный принцепс, – растекшаяся по лицу Манасии улыбка зрительно увеличивала количество подбородков епископа, – с превеликой радостью вам таковой предоставляю.
Он хлопнул в ладоши, и слуги быстренько поднесли принцепсу портрет Хильды, выполненный, без сомнения, классическим мастером того времени. С полотна на Альбериха осоловелыми глазами равнодушно взглянуло существо неопределенного пола, с кислой физиономией, непропорционально длинной шеей и руками-граблями. Альберих отдал портрет слугам – вообще-то своей уловкой и отсылкой к традициям сватовства он лишь хотел выиграть время для решения.
– Принцепс, если того пожелает, может увидеть деву Хильду воочию, ибо она находится в лагере короля. Бездушный портрет никогда не заменит живого впечатления от встречи.
Еще бы. Особенно портрет Десятого века.
– Передайте благородному королю Гуго, повелителю лангобардов, всю мою признательность за столь лестное предложение. Прежде чем увидеть его дочь, я прошу дать мне время на размышление. Я прошу короля Гуго за эту отсрочку не таить на меня обиду, поскольку в настоящий момент я обдумываю аналогичное предложение, поступившее ко мне от базилевса ромеев. Склоняясь перед величием обоих государей, я нахожу их предложения одинаково лестными для меня, поскольку обоих вышеназванных государей признаю равными, – свой монолог Альберих закончил на абсолютно фальшивой, но зато весьма лестной для Гуго, ноте. Хорошо, что в тот день подле принцепса не было греческих послов, они неминуемо оскорбились бы.
На другой исход Манассия сегодня и не рассчитывал. Добрым знаком и для себя, и для своей миссии он посчитал приглашение немедленно посетить оффиций шестого часа24 в базилике Санта-Мария-ин-виа-Лата, в которой не так давно, кстати сказать, закончилось строительство второго этажа.
– Veritas odium parit, obsequium amicos25, – вновь изрек за спиной Альбериха любитель античных драматургов, за что удостоился от принцепса испепеляющего взгляда.
Эпизод 6. 1690-й год с даты основания Рима, 16-й год правления базилевса Романа Лакапина
(июнь 936 года от Рождества Христова)
– Моя бабка, всем вам хорошо известная сенатриса Теодора, однажды прочла мне старую греческую сказку. Когда-то греки очень долго осаждали и не могли взять одну грозную крепость. Тогда их архонт приказал сделать огромного деревянного коня, которого греки поднесли этой крепости в дар, а сами будто бы готовы были удалиться с миром. Радостные и гордые своей победой защитники крепости приволокли это коня к себе на площадь, не подозревая, что внутри подарка прячется отборный отряд греческих воинов. Ночью воины вышли из этого коня и открыли ворота, тем самым великая крепость пала. Так вот, зная короля Гуго, считаю его предложение весьма схожим, пусть не по форме, но по мотивам и содержанию.
Своим монологом принцепс Альберих открыл заседание малого совета, на котором, помимо него, присутствовали Его Святейшество Лев VII, сенаторы Кресченций и Теодора, а также священники Стефан, Марин и Агапит. Последний в одном лице представлял собой как клир, так и городскую знать, будучи потомком славного рода Анициев.
– Каким же образом вам может навредить его дочь, Альберих? Если только спустя время родит вам наследника, который будет больше любить своего деда? – Тема с деторождением с недавних пор перестала быть неприятной Теодоре, тогда как еще три года назад она заходилась желчью, как только кто-нибудь в ее окружении заговаривал о детях. Позапрошлым летом она наконец подарила себе, мужу и миру первенца. Ее супруг Кресченций к тому моменту уже грешным делом подумывал спровадить Теодору в монастырь, имея основания подозревать ее в бесплодии. Он даже пару раз заговаривал на эту тему с Альберихом, оба при этом испытывали крайнюю неловкость, так как Теодора могла устроить им грандиозный скандал с далеко идущими последствиями. Однако все обошлось как нельзя лучше, со здоровьем у Теодоры оказалась все в порядке, и к исходу четвертого десятка лет ее пашня неожиданно начала плодоносить. Кресченций жарко при этом благодарил Небеса, а Теодора отдавала должное своей выдержке и предусмотрительности, не позволившие ей в свое время расправиться со столь полезной, даже в заточении, старшей сестрой.
– Главной целью греков было попасть внутрь крепости. Вот и главной целью Гуго является сейчас проникнуть в пределы Рима.
– Однажды ему это удалось, вот только не помню, чтобы это доставило ему много удовольствия, – насмешливо возразил пресвитер Стефан.
– Ваше преподобие просто не владеет всем тем, что стало нам известно, – за принцепса ответил Кресченций. Он взглянул на Альбериха, и тот взмахом ресниц разрешил ему озвучить все собранные за последнее время сведения.
– Месяц тому назад в Бари прибыла греческая флотилия. Как и в прошлом году, возглавляемая Епифанием.
– Епископ Иоанн Беневентский в своем письме к Святому престолу пишет, что греки ведут себя миролюбиво, – заметил Его Святейшество.
– Возможно, их присутствие призвано утихомирить капуанских князей, не более, – ответил Кресченций.
– Согласен с вами, сенатор, – Альберих подвел черту краткому спору, – продолжайте.
– Нами также получены данные о том, что в Терни находится трехтысячное войско, состоящее в основном из дружин сполетских и тосканских баронов. Ими руководит Теобальд, племянник Гуго, узурпатор Сполето, – Кресченций умел следить за своим языком, поэтому не мог допустить присвоение Теобальду титула герцога Сполетского.
– Королю удалось невероятное, примирить сполетцев с тосканцами! – воскликнул папа.
– Лишив и тех и других их законных сюзеренов, – интонации в голосе принцепса не позволили шутке папы далеко распространиться.
– Подождите, Ваше Святейшество, это еще не самое удивительное. Еще далее, возле Флоренции, стоит почти такое же по численности войско Беренгария Иврейского.
– Как? Беренгарий помогает королю? – изумился папа Лев.
– Уже не в первый раз, Ваше Святейшество.
– У Беренгария, конечно, свои планы, – заметил Альберих, – поэтому я вас поправлю, сенатор. Пусть в этой дружине большинство составляют туринцы и вассалы Бозона, королевского брата, общее руководство возложено на Лотаря, единственного законнорожденного наследника Гуго.
– Не считая вашей невесты Хильды, принцепс, – усмехнулся Стефан.
– Она пока мне не невеста, ваше преподобие. И неизвестно, станет ли.
– Таким образом, Гуго в качестве приданого для Рима припас шесть тысяч копий, – отметил Кресченций.
– Хорошее приданое. Такое трудновато будет вернуть обратно.
– И все же, в чем коварство предложения короля? Не кажется ли вам, Альберих, что, если вы женитесь на Хильде, перед вами и вашими потомками откроются дворы всех королевств франков? – Теодора искренне не понимала упрямство и трусость принцепса.
– На это Гуго, боюсь, и рассчитывает. Что блеск корон застит нам глаза и мы откроем двери Рима, поддавшись на их обманчивый блеск. К тому же не забывайте, что в этих дворах и так уже не продохнуть от претендентов, начиная от многочисленных бастардов короля и заканчивая нашим противоречивым другом Беренгарием.
– Возможно, Гуго рассчитывает на мир с вами, принцепс. Ведь того же Беренгария ему удалось приручить, как только тот женился на племяннице Гуго Вилле, дочери Бозона, – папа Лев в своих размышлениях был настроен воистину пацифистски.
– Да, да, – задумчиво ответил Альберих, как будто соглашаясь с папой.
– Навряд ли бы королю удалось легко приручить Беренгария, если бы перед этим он убил его мать, – фраза Стефана резко прозвучала в ушах Альбериха. Принцепс скрипнул зубами. Кресченций постарался успокоить его взглядом.
– Кстати, вы заметили, что король больше не бросается тяжелыми обвинениями в ваш адрес, принцепс? – спросил папа. До этого он осуждающим взглядом наградил отца Стефана за бестактную фразу.
С момента бегства из Рима и по сию пору Гуго на всех перекрестках и при каждом удобном случае, словно буддистский монах мантру, твердил о том, что именно Альберих убил свою мать, чтобы дорваться до власти. Кое на кого эти слова действительно подействовали, послы Гуго в Константинополе отличались умением выстраивать логически выверенные версии.
– Еще бы он продолжал делать это, одновременно ведя свою Хильду к венцу, – возразил Его Святейшеству Кресченций.
– Как вы думаете, сенатор, сколько времени понадобилось бы дружинам в Терни и Флоренции, чтобы при случае достичь Рима maximus cito26?
– Сполетцы здесь были бы уже на третий день, туринцы с павийцами – не ранее чем через неделю. Но это если брать в расчет ланциариев. При желании катафракты из Терни здесь могут быть уже через четыре часа после приказа выступать. Или даже раньше.
– А ведь такой приказ, благодные мессеры и святые отцы, они могут получить лишь при одном известии, что короля впустили в город, – сказал Альберих, обводя взглядом присутствующих, – таким образом, королю Гуго нужно будет продержаться в Риме всего несколько часов, чтобы решить исход кампании в свою пользу. Разумеется, если мы окажемся такими наивными и откроем ему ворота.
– Да, принцепс, силы римской милиции не хватит на открытое противостояние с дружиной Терни, – признался Кресченций.
– Ну а флорентийский легион подойдет к Риму либо когда уже все решится, либо когда обе стороны будут изнурены долгим сражением, – сказал папа, а сидевший рядом с ним Стефан продолжил:
– И одному Господу известно, что тогда предпримет Беренгарий, выступит ли он на чьей-нибудь стороне или же навяжет всем выжившим свои интересы. Так или иначе, но Риму несдобровать.
– Вот именно, святой отец, – согласился Альберих, – потому-то Беренгарий тоже здесь.
– И византийцы в Апулии.
– И королевский братец Бозон, лишенный феодов.
– Однако, – заметил Кресченций, – быть может, когда вокруг столь много хищников, жаждущих поживы, у потенциальной жертвы, напротив, есть шанс выжить, стравив их между собой?
Альберих не ответил, священники же закивали головами, соглашаясь с подобным тезисом, но не представляя, каким именно образом этот тезис можно было бы применить в данном конкретном случае.
– Сенатор, попрошу вас уведомить короля Гуго о нашем желании встретиться с его дочерью.
Слова принцепса огорошили всех. Битый час говорить о коварстве короля, приводить в пример античные истории, пугать грозными армиями, подкрадывающимися к Риму, и вдруг согласиться на предложение Гуго?!
Альберих невесело улыбнулся, видя такую реакцию своего окружения.
– Должен же я увидеть, кого мне прочат в жены? Может, это новая Вальдрада или Мароция? Может, у нее такая грудь, что вы все упадете? Ну простите великодушно, Ваше Святейшество, вы, конечно, выше всего этого, вы устоите. По крайней мере, кто-нибудь хоть знает, сколько ей лет?
Эпизод 7. 1690-й год с даты основания Рима, 16-й год правления базилевса Романа Лакапина
(июнь 936 года от Рождества Христова)
Прежде чем принцепс Альберих встретился со своей невестой, в Риме произошло еще одно событие, напрямую повлиявшее на общий настрой принцепса и его окончательное решение. На следующий день после совета в Ватикане, в районе трех часов дня, когда принцепс, отобедав в одиночестве, улучил часок для отдыха перед вечерним визитом к северным стенам Рима, его потревожил препозит Константин, доложивший о приезде бенедиктинского монаха Панталеона.
Альберих тут же стряхнул с себя сонное оцепенение, что мигом подметил лисий глаз его препозита. Брат Панталеон прошлой осенью сменил на ответственном посту своего соратника Маттео, скончавшегося на острове Искья. Альбериху потребовалось определенное время, чтобы среди сонма достойных кандидатов остановить свой выбор на Панталеоне, особую роль здесь сыграли набожность и ответственность монаха, а также то, что в Монте-Кассино он прибыл уже после переворота в Риме, проведя свои первые тридцать лет жизни в стенах Студийского монастыря и получив благословение на поездку в Италию от самого настоятеля Антония27.
Альберих приказал немедленно позвать к себе этого Панталеона, и препозит про себя удивился такому вниманию правителя к безвестному монаху. Впустив брата Панталеона к себе, Альберих лично закрыл двери в свой таблинум28. Как только он сделал это, Панталеон рухнул на колени и с гулом ударился головой об пол.
– Прости, принцепс, недостойного слугу своего! Недоглядел я и должен быть тобой наказан!
Сердце Альбериха сжалось в комок.
– Что случилось? Говорите скорее!
– Клянусь всеми святыми, я не мог увидеть это и не мог даже догадываться! Я увидел, когда все уже случилось!
– Да что случилось?! Отвечайте немедленно, оставьте ваши причитания!
– Любое ваше наказание я восприму как милость вашу!
– Эта милость будет вам оказана немедленно, если вы тотчас не заговорите!
– Беда случилась еще до моего прибытия на остров.
– Что вы там бубните? Встаньте и расскажите же все, что произошло!
Монах тяжело приподнялся на колени, но Альберих силой заставил его окончательно встать и сильно тряхнул за плечи.
– Все произошло почти сразу после смерти брата Маттео, да пригреют его душу ангелы на небесах. Охранники узницы, по своему положению мало чем отличавшиеся от нее, ибо со всех сторон были заперты морем, истомили души свои, сделав их тем самым подвластными самым гнусным искушениям. Свое дело сделало и вино, доставленное к ним слугами сенатрисы Теодоры.
– Когда на остров приплывали слуги сенатрисы?
– В начале сентября. Мне сказали, что они всегда приплывают на остров в это время, чтобы что-то передать и забрать у заключенной.
– Так-так, интересно.
– Охранники узницы, дорвавшись до вина, вняли нашептыванию диавола, и случилось страшное. В один из вечеров пятеро самых отчаянных зашли к ней и взяли ее силой. Они заходили к ней еще несколько дней, пока на остров не прибыл ваш покорный слуга.
Альберих задохнулся от ярости. Он схватил монаха за капюшон и зашипел ему в лицо:
– Какого дьявола ты тут стоишь и сообщаешь мне то, что случилось чуть ли не год назад?! Отчего ты не сообщил мне и не явился ко двору немедленно?!
– Клянусь Священным Писанием, всеми патриархами и пророками, упомянутыми в нем, что я ничего не знал, а она пожелала сохранить все в тайне. Но еще в Святом Евангелии сказано, что все тайное становится явным. Все открылось, когда она уже не могла скрыть последствия содеянного.
Альберих ошибся, когда мгновением ранее подумал, что произошло самое страшное, что только могло быть.
– Я узнал обо всем, когда у нее начались схватки. Она рассказала мне все.
– Ребенок родился?
– Да, принцепс. Она сама все сделала для себя, как волчица, я ей помог, но совсем немного.
– Кто родился?
– Мальчик.
– Ребенок должен быть доставлен сюда.
– Это уже сделано, принцепс. Он прибыл со мной и сейчас вместе с кормилицей находится внутри носилок у входа в Город Льва.
Альберих с уважением взглянул на монаха.
– Хвала вам, брат Панталеон. Вы все сделали правильно, и я награжу вас.
– О, могу ли я сам выбрать себе награду?
В любой другой момент Альберих непременно бы отпустил по этому поводу шутку. Но сейчас ему было не до того.