bannerbanner
Ни слова маме
Ни слова маме

Полная версия

Ни слова маме

Язык: Русский
Год издания: 2022
Добавлена:
Серия «Психологический триллер (АСТ)»
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 5

Они взглянули друг на друга и улыбнулись, это перемирие уж точно для меня – ничего против не имею.

– Хадсон, пора жарить курицу, – сказала я, показав на тарелку на столешнице.

Кивнув, он встал и обошел нас, открыл боковую дверь и вышел во двор с курицей. Комнату наполнил запах гриля вперемешку со свежим воздухом и скошенной травой.

– Не будь с ним так жестока. – Иду к холодильнику и достаю пакет с салатом.

– Я беспокоюсь о тебе, мам, – ответила она. – Он приехал, чтобы заботиться о тебе, и я хотела убедиться, что именно этим он и занимается.

Рассмеявшись, я покачала головой.

– Ты так говоришь, будто мне лет сто.

– Никто не думает, что тебе сто, правда.

– Ладно, тогда восемьдесят, – подмигиваю я.

– Даже если тебе и восемьдесят, выглядишь куда лучше, чем я, – она провела рукой по своему животику.

Она часто себя недооценивает, но в этот раз как-то по-другому. С горечью. Внешне она пошла в отца. Ей достался и его обмен веществ. И с формами ей повезло куда больше, чем мне. Чуть смуглая кожа, большие светлые глаза, пухлые губы, темные кудрявые волосы. Только открываю рот, чтобы сказать, какая она красивая, как воздух сотрясает детский крик. Брови Кендры поднимаются, в теле появляется напряжение.

– Если хочешь, я схожу за ним.

Махнув рукой, она отказалась:

– Не. Все в порядке. Сейчас вернусь.

Но когда она выходила из комнаты, я заметила, насколько тяжелая у нее походка, как она напряжена.

Кендра никогда не умела принимать помощь. Мучить себя – вот что у нее лучше всего выходит.

Пока ее нет, решаю заправить салат. Дым от гриля, густой и серый, окутал окно. Заправив салат, наполняю кувшин ледяной водой и ставлю его на столешницу рядом с раковиной.

За спиной раздается детское бормотание, оторвавшись от своих мыслей, поворачиваюсь.

Кендра вошла, держа Мейсона на руках лицом вперед. Одетый в ползунки, болтает ножками. Во рту соска. Глаза широко открыты, щечки розовые.

– Эй, кто это пришел? – умилилась я. Вытянув руки, сказала: – Ну же. Иди к бабуле.

Никогда не думала, что из меня выйдет «бабуля». Кендра, беременная Мейсоном, однажды спросила, как меня называть: бабой, бабушкой или бабулечкой. Хорошенько подумав, в конце дня я объявила, что буду «бабулей».

Не перестаю удивляться.

Взяла Мейсона на руки, невольно заметила на лице Кендры облегчение. От него пахло влажными салфетками и слегка детской присыпкой. Провожу носом по волосикам на голове – макушка мягкая и нежная.

Открывается дверь. Входит Хадсон с тарелкой курицы в руках. Как из выхлопной трубы, за ним тянется дым. Свободной рукой закрывает дверь, но светло-серые струйки все равно попадают в кухню.

– Он жив, он жив! – проходя мимо ребенка, пропел Хадсон, словно актер из фильма про Франкенштейна.

Покачивая Мейсона, я сказала:

– Плохой дядя!

Хадсон поставил тарелку на столешницу, неспешно подошел к племяннику и начал щекотать его под подбородком. Мейсон жмурился от удовольствия.

– Славный. Видимо, в дядю пошел, – подмигнул Хадсон.

Кендра усмехнулась.

– Да неужели!

Я и забыла, как мне этого не хватало. Подшучивания. Подтрунивания.

Нас прерывает стук в дверь, я немного злюсь. Знаю, что это Тео, ничего против него не имею. Но он пришел, и теперь общение пойдет по-другому. По характеру он скорее как Кендра. Интеллигентность, граничащая с высокомерием. Задумчивость и немного молчаливости. Не то чтобы я ожидала, что Кендра выйдет за весельчака вроде Хадсона, но я была бы этому рада. Может, это бы ее раскрепостило.

– Извиняюсь за опоздание, – входя в дом и сверяясь с часами на запястье, говорит Тео. На нем брюки и рубашка, волосы уложены гелем на одну сторону. Должна признать, выглядит хорошо. А еще он вежливый: целует меня в щеку и благодарит за приглашение.

Мейсон рад его видеть, когда Тео произнес «привет», он задергал ножками и заулыбался. Я протянула ребенка отцу.

– Ужин готов, – сказала я.

– Я как раз вовремя! – Тео улыбнулся, показав ряд жутко белых зубов.

Пока мы с Кендрой накрывали на стол, они с Хадсоном обменялись новостями. Ужин прошел без происшествий. Тео много говорил о работе и сводил разговор к темам, которые мало кому интересны. Мир финансов совсем не мое. Хадсон со скучающим видом кладет еду в рот – понимаю, что он того же мнения, что и я. Но они с Кендрой хотя бы не ссорятся.

Спасибо тебе, Господи, за маленькие радости!

Пару раз Кендра вмешалась в монолог и рассказывала о курсах по подготовке медсестер. А Мейсон, пытаясь обратить на себя внимание, иногда лепетал на своем высоком стульчике. Когда он это делал, я задавалась вопросом: может, он, как и все мы, тоже устал от этого монолога.

После ужина Хадсон предложил убрать со стола, а я в это время залила кофейник и достала десерт.

– Тогда я займусь малышом, – Тео убрал с колен салфетку, подошел к стульчику и достал Мейсона.

– Вытри его сначала, – строго сказала Кендра.

– Все нормально, – процедил сквозь зубы Тео.

– Он испачкает тебе рубашку.

– Неважно, – ответил Тео и, улыбаясь Мейсону, поднес его к себе.

– Да неужели, это тебе-то неважно, как ты выглядишь! Что-то новенькое.

Неся в руке стопку тарелок, Хадсон бросил на меня тревожный взгляд и специально вышел на кухню. Я пошла за ним, слыша за спиной голос Кендры:

– Тео, хватит его качать. Он только поел.

– У них всегда так? – спросил Хадсон, открыв кран с водой.

– Ну… не всегда. Но ты же знаешь Кендру.

– Ага, знаю, – усмехнулся Хадсон и взял тряпку.

Ругань Кендры и Тео продолжается в соседней комнате, а Хадсон в это время перемыл все тарелки. Сварился кофе.

– Что ты думаешь о… – Всё, ступор. В голове пусто и темно. Звенящая тишина. Это слово… Оно вертится на кончике языка. Все время его произношу. Смотрю на этот предмет, вот он, на столешнице. Но как ни пытаюсь, названия не вспомнить… Ужас! Я превращаюсь в собственную мать! Сглатываю, губы пересохли.

– Ну? – Один уголок рта Хадсона забавно поднялся.

Он не взволнован, я это понимаю. Когда дети были помладше, со мной часто случалось подобное. Но тогда было по-другому. Тогда ко мне приходило вдохновение, в самый неподходящий момент в голове проносился текст песни, и я теряла ход мыслей.

– Эм… – Ищу другое слово, которое смогу вспомнить. – Кофе и… – Показываю на столешницу, на тарелку, где лежит то, что я не могу назвать.

– Десерт? – Хадсон выручает меня, и только тогда я замечаю, что он нахмурился.

Чтобы успокоить его, тихонько смеюсь:

– Ой, да, ну и рассеянная же я.

– Подслушиваешь их? – он с пониманием улыбается и кивает в сторону столовой, где Кендра и Тео продолжают ругаться в полголоса.

На вопрос не отвечаю, но по его ухмылке понимаю: решил, что да. Тоже ему улыбаюсь – пусть так и думает.

– Все же давай вынесем это на веранду? – предлагаю я Хадсону. Вспомнились вечера, что были десять, а то и больше лет назад: дети на ступеньках ели мороженое, а мы с Дарреном качались на качелях. Не допущу, чтобы из-за провалов в памяти растерялись самые светлые воспоминания.

– Звучит неплохо, – сказал он как обычно холодно. Порой я спрашиваю себя: может ли он действительно чему-то обрадоваться?

Поставила на поднос чайник с кофе, очень красивые фарфоровые чашечки и тарелку с двумя кусочками яблочного пирога. Знаю, что к десерту Кендра и Тео не притронутся. Они постоянно на какой-нибудь диете. Отнесла поднос на веранду и поставила его на плетеный стол у качелей. На улице свежо, пахнет розами и мокрой травой. Солнце прячется – над головой зажегся фонарь. Вдалеке щебечут птицы. Где-то на улице мяукает кот.

Все выходят на веранду, беру Мейсона на руки и сажусь на качели. Оттолкнувшись ногой, начинаю раскачиваться, он визжит. Хадсон ковыряется ложкой в пироге, Кендра пьет пустой кофе. Тео приходит с очередным бокалом вина – я немного удивилась. Он и на ужин пропустил бокал. Похоже, их договоренность не пить алкоголь стала односторонней. С удивлением Кендра на него смотрит, как бы давая понять, что незамеченным он не остался.

– Мейс, смотри, птичка, – показываю я на колибри, та зависла над кормушкой, подвешенной к навесу крыльца. На красном оперении выделяются голубые пятнышки. Улыбаясь, Мейсон что-то щебечет и тянется к ней.

Доев пирог, Хадсон поставил тарелку на стол.

– Никогда не понимала, как можно есть так много сладкого и оставаться худым, – надувшись, заметила Кендра. – Помнишь, мы ездили в «Диснейленд»? Тогда тебе было восемь. В тебя влезало штук десять чурросов.

– Не десять, – закачал головой Хадсон. – Но все равно много.

Кендра рассмеялась.

– Десять чурросов? Да это же ужасно! – сморщился Тео.

– Ужасно? Ты их вообще пробовал? Это же еда богов! – возразил Хадсон.

– Они вкусные, но не десять же штук в день, – вмешалась Кендра.

– Это, случаем, не та поездка, когда ты выкинула мой ободок с ушами Микки Мауса из окна машины? – спросил Хадсон сестру.

– Только потому что ими ты колотил меня по голове.

– Надо же! Я думал, тебе нравится, – фыркнул брат.

На этих словах Тео тоже расхохотался.

– А что это за девушка нам машет? – всматриваясь, спросила Кендра.

Я вскочила с качелей и тоже вгляделась. Мимо пробегала милая девушка в белых наушниках. Перейдя на шаг, она начала нам махать.

– Я ее не знаю, – продолжила Кендра. – А ты?

Думала, она обращается ко мне, но ответил Тео.

– Молли, привет! – Тео спустился с веранды.

Вытащив наушники, девушка остановилась. Она зашла во двор и, поднявшись на первые ступеньки, поздоровалась с Тео.

– Не знал, что ты тут живешь, – сказал он.

– Снимаю дом прямо за углом. Его сразу видно: на улице самый маленький, а на почтовом ящике – огромная наклейка с флагом, – ответила девушка. Знаю, о каком доме она говорит. Каждое утро, когда гуляю с Боуи, прохожу мимо. Незнакомка показала на дом. – Твой?

– Нет, тещи, – показал он на меня и добавил: – Мы с Молли вместе работаем. Молли, а это моя прекрасная жена Кендра, наш сын Мейсон, моя теща Валери и брат жены Хадсон.

Кендра поприветствовала ее не очень дружелюбно, и я понимаю почему. Сама терпеть на могла красавиц-коллег Даррена. Невольно заметила, что с появлением Молли Хадсон начал улыбаться намного шире.

Когда она убежала, Хадсон хлопнул Тео по спине:

– А эта штучка ничего.

– Ну вот, – Кендра закатила глаза.

– Дружище, организуй нам встречу.

– Ты серьезно? – удивленно спросил Тео и пожал плечами. – Ладно. Что-нибудь придумаю.

Глава 7

– Маам! Маам! – голос Хадсона отдается эхом, будто говорит он в огромном пустом соборе, слова кружат надо мной как стая ворон.

«Тепло и полно света, значит не собор», – сонно думаю я. А большая пустая сцена, сверкающая в свете прожекторов. Не хочу уходить, но его слова не оставляют меня в покое.

– Маам, – на этот раз настойчивее.

Меня хватают за плечо – резко просыпаюсь. Попадаю в реальность, из окна на пол падает свет.

– Все хорошо? – Хадсон закусил нижнюю губу. Наморщив лоб, он подозрительно смотрит на меня – выглядит намного старше своих лет.

– Который час? – присев, тихо спросила я. Вглядываюсь в окно гостиной, солнце высоко в небе.

– Половина четвертого, – ответил Хадсон.

– Дня? – На столе перед собой вижу наполовину не допитый кофе и пустой стакан.

– Да. Первый день работал на карьере, вот только вернулся.

Точно. Когда я проснулась, его уже не было дома.

На мне спортивная одежда и кроссовки. Я что, лежу тут еще с прогулки? Нахмурившись, пытаюсь убедить себя, что впереди весь день, но это не так.

В голове всплыло лицо Тео, и я не сразу поняла почему. Потом вспомнила: он заходил вчера вечером. Его визитом я была удивлена и первые секунды с ужасом думала, что снова забыла посидеть с Мейсоном.

Он сказал: «Я за Хадсоном. Отдохнем вдвоем».

Смутно припоминаю. В пятницу, когда ребята собрались уже уходить, они с Хадсоном договорились встретиться в воскресенье вечером.

Тео крикнул Хадсону, чтобы тот спускался, посмотрел на часы, достал телефон. В комнату вошел сын. На нем была идеально выглаженная рубашка, лучшие джинсы, волосы на голове уложены, надушился одеколоном. На миг я задумалась, имеет ли их встреча какое-то отношение к той симпатичной блондинке, с которой нас познакомил Тео.

Остаток вечера помню смутно. Вроде, выпив один-два бокала красного, смотрела телевизор. Наверно, «Корону»[4], не уверена.

Это вчера. А что было сегодня?

Потянувшись, взяла со стола кружку. На дне – пара глотков кофе, все еще пахнет ванилью. На ногах до сих пор кроссовки, пальцы ног немного вспотели.

Чем я занималась, когда вернулась домой и выпила кофе?

Снова смотрю на Хадсона: надо мной он больше не стоит, расположился на другом конце дивана. Но на его лице все еще читается волнение.

– Как первый рабочий день? – вспомнила, что до сих пор не узнала.

– Нормально.

– После встречи с Тео выспался?

Он кивнул:

– Мы недолго сидели. Обоим надо было вставать рано на работу.

– Я немного удивилась, что вы сидели вдвоем, – честно призналась я.

– Я тоже. Это он предложил. Я чуть было не отказался, а потом подумал: что тут такого? Он муж моей сестры. Не стоит его отталкивать. – Хадсон едва улыбнулся. – И знаешь что? Оказывается, он интересный парень.

– Неужели? – Сказать, что я удивлена – ничего не сказать. – Он пил?

Хадсон ответил не сразу:

– Да. Только Кендре не говори.

– Не переживай. В чужие дела я нос не сую.

Начинает болеть голова – тру пальцами виски. Слышу, что открылась дверца для собаки. Боуи зашел на кухню. Прибежал в комнату, идет прямо ко мне. Вяло опускаю руку и кладу ему на голову.

С лица Хадсона исчезает улыбка.

– Ты что, заболела?

– Да, наверно, – тыльной стороной ладони трогаю лоб, так же я делала, когда дети были маленькие. Чувствуется температура. По правде говоря, я этому рада. Уверена, какой-то вирус. Провести весь день в постели из-за Альцгеймера – не могу себе такого позволить. По крайней мере пока.

Не пришло еще время.

Подняв руку, трогаю жирные волосы и прихожу в ужас.

– Я в душ.

– Давай помогу подняться, – говорит Хадсон, беря меня под руку.

Поблагодарив, соглашаюсь и позволяю отвести себя на второй этаж. По пути кладу голову ему на плечо. Только мы дошли до четвертой ступеньки, как, обогнав нас, Боуи убежал в мою спальню. Во рту пересохло, язык еле ворочается. Тяжело сглатываю. Добравшись до комнаты, говорю Хадсону, чтобы занимался своими делами. Отчаянно пытаюсь снять спортивный костюм. Он весь мокрый, неприятно прилипает к коже.

– Сама справлюсь, – говорю я. – Спасибо за помощь.

– Точно?

Киваю.

– Ладно. – Он пошел к двери, но остановился: – Если что-то нужно, дай знать.

– Хорошо.

Войдя в душевую кабину, почувствовала, как накатывает тошнота, пришлось облокотиться на стенку и глубоко дышать, пока не станет легче. Когда все прошло, быстро помыла голову, тело и выключила воду. Дрожа от холода, завернулась в полотенце. Тошнота вернулась – неприятная жидкость наполнила рот.

Я упала на колени и склонилась над унитазом. Но из меня ничего не вышло. Может, просто надо что-нибудь съесть. Поднявшись, прошла в спальню и надела теплую пижаму.

Боуи запрыгнул на кровать и начал укладываться в ногах, ожидая, что я скоро залезу под одеяло.

У меня нет сил спускаться на первый этаж. Ложусь, подложив под голову подушку. Знаю, что поесть надо – обед давно прошел, а про завтрак я ничего не помню. Пишу Хадсону, прошу принести тарелку супа.

«Без проблем», – ответил он.

Через пятнадцать минут входит с тарелкой супа на подносе. Заставляю себя съесть хотя бы половину. Хадсон забрал посуду.

Немного почитала и снова крепко уснула.

Сны сумбурные, смесь совсем разных воспоминаний.

Хезер сидит в гостиной, точно такая же, как и в нашу последнюю встречу, пьет чай со своей матерью. Но возраст Лесли не соответствует тому времени. С первого взгляда тяжело сказать, сколько ей. Прическу она не меняла уже лет двадцать. Короткое обесцвеченное каре. Волосы с одной стороны всегда заправлены за ухо. Ее возраст выдает одежда: штаны на резинке, блузка в цветочек – так она одевается сейчас.

Подхожу к ним. В руках у меня чашка чая. Держу ее так, как Кендра носит на руках Мейсона. Сидим втроем и болтаем, словно ничего не произошло.

Пару раз за ночь я просыпалась от боли в животе и тошноты. Открывая глаза, видела, что заходил Хадсон. На тумбочке – стакан воды, тарелка с крекерами и один раз каким-то чудом появился стакан с шипящим спрайтом. Благодаря сыну и пережила эту ночь.

Утром мне стало чуть лучше.

По пути на кухню заглянула в гостиную и заметила, что Хадсон за мной убрал. Кружки помыты, на ручке дивана сложен плед, подушки взбиты.

На кухне светло и просторно. Хоть мне и лучше, в животе все равно неспокойно, так что решаю перекусить одним тостом. Засовываю в тостер кусок хлеба и наполняю кофейник.

На улице Лесли разговаривает с Бет и Шелли. На ней те же штаны и блузка в цветочек, что и во сне; она будто вышла из него прямо на крыльцо своего дома. При этой мысли у меня мурашки по спине бегут. Разглядывая соседок, думаю, что наша жизнь могла сложиться совсем иначе. Во сне мы пили чай вместе с дочками. Когда мы были друзьями, именно так я и представляла себе наше будущее. На протяжении семи лет я видела Хезер каждый день. Я знала ее, будто собственного ребенка. Ее смех, улыбка, манеры – я знала их наизусть. Теперь они преследуют меня во снах.

– Мам, – Хадсон напугал меня. Была уверена, что он на работе. Посмотрела на часы. Еще рано. Намного раньше, чем я обычно встаю.

Чувствуя себя ребенком, которого поймали за поеданием шоколада, я поворачиваюсь к сыну. Изобразив на лице улыбку, радуюсь, что мои мысли он прочесть не может. Тогда бы он узнал: я думаю о том, о чем мы никогда не говорили. О Хезер и о том, что он сделал.


В среду утром, возвращаясь с прогулки с Боуи, заметила, что машина Хадсона все еще стоит у дома. Он должен был уехать.

Переживая, что он проспал, стучу к нему в комнату.

– Хадсон!

Тишина.

Стучу еще раз, на этот раз сильнее.

Сквозь дверь слышу шорох, приглушенный стон. Делаю шаг назад, рука повисла в воздухе. С ним кто-то есть?

Закусив губу, ухожу от двери. Нет никакого желания видеть его в постели с девушкой. Когда он был подростком, я пару раз врывалась. Хватит и того, что было.

Так я когда-то и узнала, что их отношения с Хезер перешли на новый уровень. Она почти жила у нас. Когда ее семья переехала в наш район, спустя месяц они с сыном сдружились. На нашей улице Хезер была единственной ровесницей Хадсона. Не знаю, нужно ли было тогда переживать, что это девочка и мальчик, что они, может быть, уже знают разницу или даже чувствуют влечение… Но тогда я не видела причин для беспокойства.

Каждый день они бегали то в один дом, то в другой. Часами сидели за приставкой Хезер, пихались локтями, проходя «Гонки с Марио», и по очереди учили друг друга играть в «Зельду». Летом, когда им было по двенадцать, они снимали фильмы на новую видеокамеру Лесли. В основном это были пародии на детективы, где Хезер играла следователя, а Хадсон всех остальных, включая жертв. Мой сын любил бейсбол и всячески подначивал Хезер, чтобы вместе побросать мяч на заднем дворе. Но приходила Кэти О’Коннелл, и все прекращалось – Хадсон жутко бесился: с ее появлением Хезер выбирала «игры для девочек».

Детям тогда было по пятнадцать. Помню, после обеда Лесли позвонила и попросила отправить Хезер домой, чтобы помочь с ужином. Я знала, что они сидели наверху в комнате Хадсона, до меня доносилась музыка. Я даже не подумала постучать, прежде чем распахнуть дверь.

Их руки переплелись в объятии, губы слились в поцелуе.

Они тут же в ужасе отодвинулись друг от друга. Хезер и говорить не надо было, что мама ее зовет, – схватив свой рюкзак, она убежала, по пути пробормотав: «Пока, Валери».

– Ты и вправду удивлена? – спросил Мак, о случившемся я рассказала ему чуть позже на репетиции. – Думаю, что нет. В них бурлят гормоны. А в мозгах ведется строительная работа.

– Ну и метафора, – нахмурилась я, хотя он был прав.

Теперь же, задумавшись у двери Хадсона, я услышала, как он слабо позвал:

– Маам.

Я толкнула дверь: он перевернулся в кровати и посмотрел на меня покрасневшими глазами. Лицо бледное, все в поту.

– Боже мой, и ты заболел? – Я как-то даже съежилась, качнулась назад.

– Видимо, – еле слышно произнес он. – Спасибо, что заразила.

Я чуть улыбнулась.

– У меня хорошая новость: вирус действует всего сутки. Завтра будет полегче. В воскресенье мне было очень плохо, но в понедельник утром я была как огурчик. – Неужели я так сказала? Про огурчик все время говорила моя мать.

Он застонал.

– Тебе что-нибудь принести?

Он покачал головой.

– Звонил на работу?

Закрыв глаза, он кивнул.

– Хорошо, отдыхай.

Он угукнул, я закрыла дверь.

В коридоре тихо, слышно, как на первом этаже тикают часы.

Вышли мыши как-то разПосмотреть который час…

В стене что-то было. Оно шуршало поздно ночью, родители давным-давно пожелали мне добрых снов, и я теперь лежал в кровати. Услышав шум, я сполз с постели, встал на четвереньки и залез под кровать – пытался понять, что это. Дрожа от страха, на пару секунд решил, что застрял, из-за пыльного ковра кирпичного цвета не мог дышать, но что за шум – так и не понял.

Я помчался в спальню родителей, сразу к их кровати.

Прокрался по ковру, дошел. Засунув руки под подушку, отец спал лицом к стене. Я чуть было не рассмеялся. Мы спим одинаково. Ближе ко мне была мама: она спала на спине, руки – вдоль тела. Так же в гробницах лежали мумии, что я видел на фотографиях. Я легонько толкнул ее в плечо.

Она подскочила, выдохнула.

– Господи, как же ты меня напугал!

Спрятаться бы. В коробку на стеллаже, прямо за родительской кроватью. А лучше исчезнуть, как Девушка-невидимка.

– Мне страшно, – сказал я, поняв, что совсем не супергерой.

– Чего ты боишься? – усаживаясь, спросила она.

– В стене что-то есть. Оно скребется, я слышу.

Мама вздохнула:

– В стене ничего нет. Тебе показалось.

– Нет, есть, – возразил я, дергая ее за руку. – Пойдем посмотрим.

– Я слишком устала. – Она выдернула руку, провела ей по лицу и откинула волосы назад. – Возвращайся в свою комнату. Там никого нет.

Я взглянул на отца – его надо было будить.

– Повторяю еще раз. Иди спать. – Мама уже легла. Ее не переубедить.

Нехотя, бурча себе под нос, я выскочил в коридор. Мама даже не шелохнулась. Судя по сопению, уснула.

– Это мышь.

С криком я подпрыгнул от страха, голос Энди до жути меня напугал. Она стояла напротив, из-под длинной сорочки торчали голые ступни.

– Что? – Я тяжело дышал, прижав руку к сердцу.

– Шум в стене. Это мышь. Ей не выбраться.

– Не выбраться? – Вдруг мне стало холодно, на коже появились маленькие шарики – руки сморщились, стали похожи на куриные ножки, которые еще не приготовили.

Она пожала плечами.

– Не волнуйся. Она скоро умрет.

– Умрет?

– Ну да, – ответила она так, словно я ей уже надоел. – Но это же хорошо? Тебе больше не придется слушать ее шуршание.

Я кивнул, но в животе стало нехорошо, будто снова отравился.

– К тому же мышь сама виновата – нечего было туда лезть.

Теперь по ночам я не мог уснуть. Сжав край одеяла, я лежал на боку и слушал скрежет. Уставившись на стену, представлял себе, как мышка застряла в маленьком отверстии и не может выбраться. А вдруг это шуршание не просто так. Слышит ли мышь меня? Надеется ли она на мою помощь? Мама убьет меня, если попробую вырезать в стене дырку. Так как же мне быть? Вспомнил те секунды, когда подумал, что из-под кровати мне не выбраться, и с болью в сердце представил бедную мышку, которая сидит тут уже не первый день. Не в силах слушать скрежет, я закрыл уши руками.

«К тому же мышь сама виновата – нечего было туда лезть».

В голове крутились слова сестры. Думала ли она так на самом деле? Что мышь получила по заслугам.

Может ли один неверный шаг разрушить нашу жизнь?

Глава 8

Тук. Тук. Тук.

Поначалу звук тихий, почти не слышно – сливается с шумом телевизора. Потом становится громче. Беру пульт и делаю тише. Телевизор выключается. Сижу в темноте. Моргаю. Должно быть, нажала не на ту кнопку. В последнее время я постоянно их путаю. Когда глаза привыкают к темноте, начинаю различать предметы. Под покрывалом торчат мои ноги. Поднимаю взгляд и вижу темный силуэт. По коже бегут мурашки. У дивана стоит девочка, в ее руках большой мяч.

На страницу:
4 из 5