Виталина Григорьева. Синяя лента

Он бросил рацию на ближайшую груду мусора и повернулся к Виталине. В его глазах не было ни цинизма, ни усталости. Была тяжёлая, как свинец, серьёзность и что-то ещё – предчувствие начинающегося кошмара.

– Ну, вот и сказочке конец, новобранец, – сказал он тихо, почти беззвучно. – Добро пожаловать в настоящий ад Лесняково. Твой первый маньяк вышел на сцену. И судя по всему, он только начал представление.

За окном промзоны завыл ветер, поднимая вихри серого снега. А внутри, в мёрзлом мраке заброшенного цеха, синяя атласная лента на шее убитой девушки казалась единственной яркой точкой в мире, погружающемся во тьму. Виталина поняла: её изгнание в Лесняково только что закончилось. Началось нечто гораздо более страшное.

Глава 4. Лента

Холод в заброшенном цеху стал осязаемым, почти живым существом. Он висел в воздухе, смешиваясь с запахом крови, пыли и разложения, создавая невыносимую, тошнотворную смесь. Виталина прислонилась к холодной бетонной стене, стараясь дышать ртом, мелко и часто, борясь с подкатывающим комом в горле. Её взгляд снова и снова возвращался к этому пятну синего на бледной шее. Атласная лента. Безупречный бант. Абсурдный, кощунственный акцент на картине дикого насилия.

Шум снаружи нарастал. Скрежет тормозов, хлопанье дверей, резкие команды. Волков прибыл с подмогой. Его грузная фигура заполнила проем в перегородке. Он вошёл, тяжело дыша, пар вырывался изо рта клубами в ледяном воздухе. Его взгляд скользнул по телу, по обезображенному лицу, и остановился на синей ленте. Лицо Волкова, обычно землистое, стало серым. В глазах мелькнуло нечто большее, чем профессиональное внимание – чистый, животный страх. Но он мгновенно взял себя в руки, натянув привычную маску цинизма.

– Блядь… – выдохнул он, почти как Гера минуту назад, но с другим оттенком – с ненавистью. – Действительно вернулся. Сука позорная.

Он подошёл ближе, не глядя на Виталину и Геру, уставившись на ленту.

– Ты уверен, Герасимов? Не подстава? Не провокация»

– Слишком похоже, Артем Сергеевич, – ответил Гера мрачно. – И место… Помните, ту девчонку три года назад тоже в таком же виде нашли?

Волков не ответил. Он выругался ещё раз, тихо и злобно. Потом резко обернулся к операм, толпившимся в проёме.

– Чего встали, как истуканы? Оцепление! Шире! Никого посторонних! Фотограф, где черт возьми фотограф? Освещайте! Трупника вызывали? Людмилу Петровну?

Началась суета. Вспышки фотоаппаратов ослепляли, выхватывая из мрака жуткие детали: сломанные пальцы, рваные раны на лице, тёмные потеки на бетоне. И всегда – этот синий бант, как зловещая метка. Оперативники осторожно двигались, ставя вешки, укрываясь от ледяного ветра, дувшего через выбитые окна. Их лица были напряжены, но не удивлены. Словно они ждали этого. Словно Лесняково лишь подтверждало свою репутацию.

Волков наконец обратился к Виталине. Его взгляд был тяжёлым, недобрым.

– Ну что, Григорьева? Довольна? Нашла себе «интересное» дело?» В его голосе звучало обвинение. «Вот он, ваш серийник. Поздравляю. Только вот статистику он нам сейчас конкретно испоганит.

Виталина с трудом сдержала резкий ответ. Вместо этого она кивнула в сторону тела.

– Нужно установить личность. Опросить тех, кто её нашёл. Осмотреть периметр на предмет следов…

– Осматривать будет тот, кому я скажу! – отрезал Волков. – А вам, товарищ следователь, я даю первое поручение. Вон видите тех оборванцев? – он мотнул головой в сторону входа, где участковый с трудом сдерживал кучку бледных, дрожащих от холода и страха мужиков в рваной одежде. – Это местные «искатели цветмета». Они её нашли. Идите и опросите. Тщательно. Может, что видели. А я пока тут разберусь с настоящей работой.

Это было унижение. Отправка на самую грязную, черновую работу, пока начальство разбирается с главным. Виталина почувствовала, как кровь приливает к лицу. Она видела едва заметную усмешку в глазах одного из оперов. Гера хмуро смотрел в пол.

– Я могу помочь с осмотром места… – начала она.

– Вы можете выполнить приказ, Григорьева! – рявкнул Волков. – Или вам сразу напомнить о субординации? Идите!

Виталина стиснула зубы. Гнев и унижение горели внутри, но спорить сейчас было самоубийственно. Она кивнула, коротко и резко, и направилась к выходу, проходя мимо Геры. Он не поднял на неё глаз, но его сжатый кулак говорил сам за себя.

На морозе, у входа в цех, стояли трое. Двое помоложе, испуганно жавшиеся друг к другу, и один постарше, с обмороженным носом и мутными, бегающими глазами. От них несло дешёвым портвейном и немытым телом.

– Я следователь Григорьева, – представилась Виталина, стараясь говорить ровно, несмотря на дрожь от холода и внутренней бури. – Расскажите, как нашли.

История была грязной и жалкой. Искали медь в старых трансформаторах. Забрели в этот корпус, потому что другие уже обшарены. Старик, по имени дядя Витя, полез в дальний угол «конторы» справить нужду. И нашёл. Сначала подумал – спящая, потом понял. Заорал. Они прибежали. Увидели. Убежали звонить в милицию. Ничего не трогали. Клянутся. Ничего подозрительного не видели и не слышали. Ни машин, ни чужих людей. Только ветер да крысы.

– А ленту заметили? – спросила Виталина.

– Ленту? – переспросил дядя Витя, тупо уставившись на неё. – Какая лента? Баба вся в крови была… Глаза выбиты… Страшно. Мы не разглядывали! Убежали!

Она задавала вопросы снова и снова, меняя формулировки, пытаясь поймать их на противоречиях, выудить хоть кроху полезного. Но ответы были одинаковыми: страх, паника, ничего не видели. Ощущение было такое, будто она топчется на месте в ледяной грязи, в то время как внутри цеха разворачивается настоящее расследование, от которого её отстранили. Гнев кипел в ней, смешиваясь с леденящим холодом.

Вернувшись в цех, она увидела, что тело уже грузят на носилки, чтобы везти в морг. Волков о чем-то оживлённо, но тихо говорил с прибывшим начальником криминалистов. Гера стоял в стороне, курил, глядя в пустоту. Он встретил её взгляд и едва заметно покачал головой: ничего нового.

– А лента? – спросила Виталина, обращаясь ко всем. – Её сняли? Фотографировали?

Волков обернулся, раздражённо.

– Естественно, сняли. По протоколу. Доктор Соколова забрала её с собой. Будет смотреть в стерильных условиях. Тебе какое дело?

– Я хотела бы присутствовать при осмотре ленты, – сказала Виталина твердо, чувствуя, как все внутри сжимается от его тона. – Это ключевая улика. Возможно, на ней есть следы…

– Возможно, на ней есть следы того, что тебе нужно сидеть в своём кабинете и составлять бумаги по опросу этих бомжей! – Волков подошёл ближе, его дыхание пахло перегаром и злобой. – Не лезь не в своё дело, Григорьева. Ты здесь новенькая. Сиди и слушай старших. Лентой займутся специалисты. Понятно?

Она снова промолчала. Сжала кулаки в карманах пальто. Понятно? Нет, не понятно. Но спорить было бесполезно. Она видела торжество в его глазах. Он поставил её на место. Отстранил. И это было только начало.

В морге было ещё холоднее, чем в цеху. Но этот холод был чистым, стерильным, не несущим запаха смерти, лишь запах хлорки и формалина. Виталина пришла сюда сразу, как только Волков отпустил группу. Он сам уехал «докладывать наверх», оставив Геру оформлять бумаги. Гера лишь махнул рукой:

– Иди, если хочешь. Но толку…

Доктор Соколова уже работала. Тело лежало на металлическом столе под ярким светом ламп. Она была в халате, маске и перчатках, её движения были точными, экономичными, как у хирурга. Рядом на маленьком столике, под стеклянным колпаком, лежала та самая синяя лента. Она казалась ещё ярче, ещё нелепее здесь, в этом царстве смерти и науки.

Соколова взглянула на вошедшую Виталину. Её глаза над маской были непроницаемы.

– Вы хотите посмотреть? – спросила она ровным голосом, не прерывая работы.

– Да. И на ленту тоже. Волков сказал…

– Майор Волков не является моим начальником, – холодно отрезала Соколова. – Мой начальник – наука. И труп. Смотрите, если хотите. Но не мешайте.

Виталина подошла к столу. Вид тела при ярком свете был ещё ужаснее. Следы пыток, множественные ножевые ранения, переломы… Жестокость была запредельной. Но Виталина заставила себя смотреть. Изучать. Запоминать. Это была её работа. Её долг перед этой несчастной девушкой, чьё имя они ещё не знали.

Через некоторое время Соколова отошла от стола, сняла окровавленные перчатки и подошла к столику с лентой. Виталина последовала за ней.

– Вот она, – сказала Соколова, не снимая колпака. – Атлас. Высокого качества. Дорогой. Не местного производства, точно. Шелковистый, глубокий цвет. Длина ровно 35 сантиметров. Ширина – 2.5 сантиметра.

Она включила яркую лампу с лупой.

– Смотрите. Завязка. Идеальный бант. Симметричный. Завязан туго, но без перетягивания ткани. Концы аккуратно подрезаны под углом. Это… ремесло. Тщательность. Человек знал, что делает. У него было время. И спокойствие.

Она осторожно пинцетом приподняла край ленты под лупой.

– Следов крови на видимой поверхности нет. Но под ней… – Соколова слегка отогнула ленту, показывая изнанку. – Видите? Микроскопические вкрапления. Кровь и… что-то ещё. Липкое. Прозрачное. Я возьму пробы. Возможно, клей. Специальный. Для ткани. Чтобы лента держалась идеально, не сползала.

Виталина смотрела, затаив дыхание. Эта холодная, методичная точность Соколовой была гипнотической. Она превращала кошмар в набор фактов. В улики.

– Почему клей? – спросила Виталина. – Может, просто прилипло?

– Маловероятно, – покачала головой Соколова. – Распределение слишком равномерное. И состав… он не похож на обычные загрязнения. Я проверю. Но если это клей… – она посмотрела на Виталину поверх лупы, – …это значит, он принёс её с собой. Заранее подготовленную. С нанесённым клеем. Это не импульс. Это ритуал. Тщательно спланированная часть действа. Его… подпись.

Слово «подпись» повисло в стерильном воздухе морга. Виталина посмотрела на синюю ленту под стеклом. Теперь она видела не просто кусок ткани. Она видела послание. Вызов. Тщательно исполненный жест человека, абсолютно уверенного в себе. В своей безнаказанности.

– Он насмехается, – тихо сказала Виталина. – Этой красотой… на фоне такого ужаса.

Соколова кивнула, почти незаметно.

– Да. Театральность. Как и в прошлый раз. Но тогда… тогда была только лента. Здесь… – она кивнула в сторону изуродованного тела, – …здесь уровень насилия иной. Выше. Грубее. Он либо разозлён, либо… вошёл во вкус.

Она выключила лампу.

– Я отправлю ленту и пробы на экспертизу. В область. Хотя… – в её голосе впервые прозвучала тень сомнения, – …уверена, Волков будет против. Слишком дорого. Слишком долго. Слишком… ненужно для статистики.

Виталина смотрела на синий атлас, теряющий свой блеск под матовым стеклом колпака. Лента. Просто лента. Но в ней был заключён весь ужас и загадка происходящего. Она была ключом. И одновременно замком. И Виталина чувствовала, что Волков сделает все, чтобы этот ключ навсегда затерялся в пыльных архивах Лесняково. Чтобы «статистика» осталась чистой. Чтобы кошмар снова ушёл в тень.

Она вышла из морга в серые сумерки. Холод снова обнял её, но теперь он шёл не только снаружи. Он был внутри. От понимания. От страха. От гнева. Она сжала кулаки. Нет. Этого она не допустит. Синяя лента была вызовом. И она, Виталина Григорьева, этот вызов принимала. Даже если ей придётся бороться не только с маньяком, но и со всем этим прогнившим насквозь Лесняково.

Глава 5. Круги по Воде

Допрос в кабинете Волкова напоминал не расследование, а ритуал унижения. Воздух был густым от табачного дыма и напряжения. Виталина стояла перед столом, чувствуя, как ледяная плита давит на плечи. Волков сидел, откинувшись в кресле, его лицо было каменной маской цинизма. Гера сидел сбоку, сгорбившись, его взгляд был прикован к заляпанному клеёнкой полу.

– Итак, Григорьева, – начал Волков, разминая затёкшую шею. – Давайте резюмируем ваш «вклад». Жертва – Катерина Сомова, двадцать четыре года. Официантка в кабаке «У дяди Вани». Ни мужа, ни детей. Жила одна в общаге при заводе. Родных – мать-инвалид в соседнем районе, отец сгинул в запое. Прекрасная кандидатура для… эээ… статистики.

Он бросил папку с предварительными данными на стол.

– Насильственная смерть, – продолжил он, перечисляя пункты на толстых пальцах. – Множественные ножевые ранения, переломы, признаки удушения. Следов сексуального насилия нет. Ограбления – тоже. Кошелёк с тремястами рублями на месте. Дешёвая бижутерия – тоже.

Он сделал паузу, его взгляд стал тяжелее.

– И ваша синяя ленточка. Наша визитная карточка местного сумасшедшего.

– Она не моя, товарищ майор, – холодно парировала Виталина. – Она его. И доктор Соколова считает, что она была подготовлена заранее. Нанесён клей для фиксации. Это важная деталь…

– Важная деталь? – Волков фыркнул, выдувая струю дыма в потолок. – Важная деталь – это то, что девку зверски убили! А то, что маньяк любит поиграть в рукоделие – это его проблемы. И наша головная боль. Экспертизу ленты и клея я пока не санкционировал. Дорого. Долго. А нам надо работать. Искать, кто её мог резать, а не разглядывать бантики под микроскопом!

Виталина почувствовала, как внутри все сжимается от бессильной ярости.

– Но лента – это связь с прошлыми убийствами! Это подтверждает серийность! Это…

– Это подтверждает, что у нас один выродок орудует! – перебил её Волков, стукнув кулаком по столу. Стакан подпрыгнул. – Что мы и так знали! И мы его найдём. Старыми добрыми методами. Опросами. Просеиванием мути. А не выкачиванием денег на ваши фантазии!

Он махнул рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи.

– Ваши действия на месте? Опрос бомжей – ноль. Осмотр периметра – ноль полезного. Следов – ветром сдуло. Значит, ваша задача – биография. Копайте в жизни Сомовой. Кто её знал? Кто с ней дружил? Кто хотел в постель? Кто ей должен? Кому она должна? Обычная рутина. Возможно, бытовуха всё-таки. Может, любовник психанул. И лента – его понты. Или совпадение.

В его голосе звучало отчаянное желание, чтобы это было именно так.

– Но уровень насилия… – начала было Виталина.

– Уровень насилия говорит, что убийца – садист! – рявкнул Волков. – А садисты бывают и бытовые! Не ищите чёрную кошку в чёрной комнате, особенно если её там может и не быть! Работайте! И да… – он бросил на неё тяжёлый взгляд, – …никакой самодеятельностей. Никаких звонков в область без моего ведома. Никаких консультаций со «специалистами» по серийникам. Мы сами с усами. Понятно?

– Понятно, – сквозь зубы выдавила Виталина. Унижение было полным. Её отстранили от главного – от символа, от нити, ведущей к маньяку. Загнали в болото рутины. Волков явно хотел спустить дело на тормозах, свести к «бытовухе», любой ценой избежать паники и внимания свыше.

– Идите, – буркнул Волков, снова уткнувшись в бумаги. – Докладывайте каждый шаг. Гера, ты с ней.

Они вышли в коридор. Хлопнувшая за ними дверь прозвучала как приговор. Виталина прислонилась к холодной стене, закрыв глаза. Руки дрожали.

– Ну что, новобранец? – Гера зажёг сигарету, его голос был устало-саркастичным. – Попали в мясорубку. Волков… он не злой. Он просто хочет тихо до пенсии дожить. А тут ты со своей лентой…

– Эта лента – ключ! – вырвалось у Виталины. – А он её закапывает! Почему? Что он скрывает? Тот случай три года назад?

Гера затянулся, выпустил струю дыма.

– Тот случай… – он помолчал. – Там тоже девчонку нашли. Похоже. Лента. Жестокость. Волков тогда чуть погон не потерял. Еле замяли. Нашли того психопата… он и правда был не в себе, кричал, что это он… а потом помер. Удобно. Волков вздохнул. А теперь… теперь все по новой. Только ты тут. С принципами. И он боится. Боится, что ты докопаешься до чего-то, что лучше не трогать. Или… что ты сорвёшь ему карьеру окончательно.

– Значит, я должна работать несмотря на него, – сказала Виталина твердо. – Найти связь. Доказать серийность. Найти этого ублюдка.

Гера покачал головой, но в его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение.

– Удачи. Только осторожно. Волков не простит, если узнает, что ты лезешь не в своё дело. И… – он понизил голос, – …не все в городе любят, когда копают в прошлом. Особенно когда дело касается старой кражи…

– Какой кражи? – насторожилась Виталина.

– Забудь, – махнул рукой Гера. – Болтовня. Работай с Сомовой. С неё и начни.

Рабочее место Кати Сомовой – кафе «У дяди Вани» – оказалось убогой забегаловкой с липкими столиками и запахом пережаренного масла. Хозяин, «дядя Ваня» – грузный, лысеющий мужчина с вечно недовольным лицом – встретил Виталину в штыки.

– Катя? Да какая из неё работница! Ленивая! Вечно глаза пучит на мужиков! Клиентов провоцировала! Я её пару раз выгонять хотел, да жалко – девчонка сирота почти. А теперь вот… – он развёл руками, явно больше озабоченный тем, что скандал отпугнёт посетителей, чем смертью сотрудницы.

Коллеги-официантки, две вечно уставшие девушки чуть старше Кати, были немногословны. Да, Катя была тихой. Не конфликтной. Работала, деньги домой маме отсылала. Мужиков избегала. Нет, не было у неё парня. Во всяком случае, серьёзного. Могла флиртовать с посетителями, на чай надеялась. Но ничего особенного.

– А кто к ней приставал? – спросила Виталина. – Может, кто назойливый был?

Девушки переглянулись.

– Ну… Барсик иногда заходил. Грубоватый.

– Барсик? – переспросила Виталина.

– Барсуков. Николай. Местный… ну, бизнесмен. У него казино в подвале ДК, склады. К Кате он приклеивался. Говорил, типа, красотка, не пропадать же тебе тут. Предлагал… работу другую. Она отшивала. Вежливо, но твердо. Он вроде не злился, только усмехался. Говорил: «Подумаешь, передумаешь – знаешь, где найти».

Николай Барсуков. Имя всплыло снова. Местный «авторитет». Виталина записала.

Общага, где жила Катя, была царством уныния. Длинные тёмные коридоры, запах дешёвой еды и старости. Соседка по комнате, хрупкая девушка с испуганными глазами, студентка-заочница, почти ничего не могла сказать. Катя приходила, спала, уходила. Разговоров по душам не было. Личные вещи – дешёвая косметика, пара книжек бульварных романов, фотография с матерью. Ни дневников, ни писем, ничего, что могло бы намекнуть на тайную жизнь, врагов или страхи.

Тупик. Чистый, беспросветный тупик. Катя Сомова была призраком ещё при жизни. Невидимкой. И её смерть не оставила зацепок, кроме той самой, синей, проклятой ленты, которую Волков упорно игнорировал.

Вернувшись в свой каморка-кабинет под вечер, Виталина чувствовала себя выжатой и опустошённой. Серый свет угасающего дня лежал на столе, покрытом папками и распечатками. Она включила старенький компьютер. Интернет еле дышал. Она попыталась искать в базах данных по ключевым словам: «синий атлас», «лента», «убийства», «символ». Страницы грузились мучительно долго, выдавая в основном глупые совпадения: рекламу тканей, новости о моде, статьи о ритуалах в каких-то сектах на другом конце страны. Ничего полезного. Синяя лента упорно не желала раскрывать своих секретов.

Отчаяние начало подбираться, холодное и липкое. Маньяк был где-то рядом. Он смеялся над ними. Над ней. Он оставил свою метку, свой вызов, а она была бессильна даже изучить её должным образом! Она била кулаком по столу, отчего задребезжала чашка с остывшим чаем.

Её взгляд упал на папку с архивными делами, которые Волков заставил её разбирать в первые дни. Гора пыльного, бесполезного хлама. От безысходности она потянулась к верхней папке. Дело о краже со склада Барсукова. Три года назад. То самое время, когда орудовал первый «Синяя Лента». Волков вёл это дело. Закрыто «за отсутствием доказательств».

Механически, почти не надеясь, Виталина стала листать пожелтевшие листы. Описания склада. Список пропавшего – электроинструменты, кабели. Список свидетелей – охранник (пьянствовал), кладовщик (ничего не видел), несколько рабочих… Её взгляд зацепился за фамилию в списке рабочих, привлекавшихся к разгрузке на соседнем складе в тот день. Фамилия была ей знакома.

Сомова. Катерина Игоревна.

Сердце Виталины ёкнуло. Она лихорадочно пролистала дальше. Показания Сомовой К.И. – краткие, скудные. «Работала на разгрузке товара на складе №2 с 9:00 до 17:00. К складу №1 (Барсукова) не подходила. Ничего подозрительного не видела». Подпись. Дата.

Катя Сомова была свидетелем. Незначительным. По делу, которое вёл Волков. Делу, которое было закрыто.

Это не могло быть совпадением. Слишком уж… удобно. Виталина схватила блокнот, стала записывать. Катя Сомова – свидетель по делу Волкова три года назад. Убита с синей лентой. Таксист… Она вспомнила протокол осмотра тела второго, но нераскрытого пока убийства с лентой. Имя? Она порылась в бумагах на столе, найдя копию. Василий Петренко. Таксист. Проверить… Было ли его имя в каком-нибудь старом деле Волкова? Особенно в том же деле о краже?

Ей нужен доступ к архиву. К делам Волкова трехлетней давности. А Волков ни за что не даст ей копаться в своих старых, возможно, «грязных» делах.

Она подняла голову, её глаза горели. Тупик был не таким уж беспросветным. Была нить. Тонкая, как паутинка, но она была. Ниточка, ведущая к Волкову и его прошлому. И к маньяку, который почему-то убивал свидетелей того старого дела.

Она вышла в коридор, намереваясь найти Геру, поделиться догадкой. Но в коридоре столкнулась с самим Волковым. Он шёл на неё, его лицо было багровым от гнева.

– Григорьева! – его голос гремел, заставляя оперов в коридоре замереть. – Ты что себе позволяешь?!

Он швырнул ей в лицо лист бумаги. Это была распечатка запроса. Её запроса. В областную базу данных. По всем нераскрытым убийствам с использованием синих лент или аналогичных символов за последние десять лет. Запрос, который она отправила час назад, надеясь обойти запрет Волкова, используя свой старый доступ из областной прокуратуры, который ещё не успели аннулировать.

– Ты! Сука! Выскочка! – Волков трясся от ярости. – Я же запретил! Я же сказал – никаких самодеятельностей! Никаких запросов! Ты подрываешь авторитет отдела! Ты… ты воняешь на весь регион, что у нас тут маньяк орудует!

– Но он и орудует! – крикнула в ответ Виталина, теряя самообладание. – И я должна его найти! Если ты не способен…

Она не успела договорить. Пощёчина была тяжёлой, звонкой, оглушающей. Она отшатнулась, ударившись о стену. В ушах зазвенело. В глазах потемнело. В коридоре воцарилась гробовая тишина. Все замерли, потупив взгляды.

Волков дышал тяжело, его кулак был сжат.

– Никогда. Слышишь? Никогда не смей так со мной разговаривать! – прошипел он, брызгая слюной. – Ты отстранена от дела Сомовой. Сиди в своей конуре и перебирай архивы. Только архивы! Никаких дел! Никаких запросов! И если я узнаю, что ты хоть слово кому-то сказала про свою идиотскую теорию…

Он не договорил, но угроза висела в воздухе, тяжёлая и недвусмысленная. Он развернулся и тяжело зашагал прочь, хлопнув дверью своего кабинета так, что задребезжали стекла.

Виталина стояла, прижимая ладонь к горящей щеке. Унижение. Бессилие. Ярость. Все смешалось в один клубок. Она медленно подняла упавший лист с её запросом. Волков сорвал его. Он сделает все, чтобы этот запрос не ушёл. Чтобы правда осталась погребённой.

Она подняла глаза. В конце коридора стоял Гера. Он смотрел на неё. Не с сочувствием. С тревогой. И с предупреждением. Его взгляд говорил чётче слов: «Ты перешла черту. Теперь ты одна. И это опасно».

Виталина разжала пальцы. Лист с запросом смялся в её руке. Но не её решимость. Синяя лента все ещё мерцала в её памяти. И теперь она знала, где копать. Даже если копать придётся в одиночку. Даже если земля под ногами была ядовитой, а над головой нависал грозовой вал гнева начальника и, возможно, чего-то гораздо более страшного. Она повернулась и пошла к своей каморке. К архивам. К пыли прошлого, где, она теперь была уверена, лежал ключ к кровавому настоящему.

Глава 6. Вторая Метка

Холод в каморке Виталины стал иным. Не просто физическим – ледяным, пронизывающим до костей. Это был холод изоляции. Отстранения. Каморка превратилась в камеру. Архивы Волкова, те самые пыльные папки, которые он приказал ей «разбирать», лежали на столе горой немого укора. Ключ к разгадке был здесь, в этих затёртых листах с грифом «Хранить постоянно», но Волков знал, что делает. Он загнал её в ловушку: доступ к уликам есть, но любая попытка их использовать будет замечена и карается.

Щека, куда пришёлся удар Волкова, ныла тупой болью. Но боль внутри была острее. Унижение. Бессилие. И ярость. Ярость, которая была единственным источником тепла в этом ледяном аду.

Она вновь открыла папку с делом о краже со склада Барсукова. Три года назад. Опять листала список свидетелей. Сомова Катерина Игоревна – официантка, разгружавшая соседний склад. И ещё одна фамилия, которую она отметила вчера, но не успела проверить: Петренко Василий Степанович. Водитель грузовика, который привёз товар на склад №2 в тот день. Его показания были такими же скупыми и бесполезными: «Разгружал. Ничего не видел. Ничего не слышал».