Дилерия: Пепел степи

Ник Марков

Дилерия: Пепел степи

ВСТУПЛЕНИЕ

Рассвет над Драш-Наар начинался с лезвия холода, рассекающего сон. Воздух звенел, чистый и колючий, пахнул горьковатой полынью и влажной землей после ночной росы. Солнце, еще кроваво-красное и не набравшее силы, только касалось края бескрайнего мира, растягивая длинные, сизые тени от валунов, похожих на спящих каменных исполинов. Степь просыпалась. Волны ковыля колыхались под первым дыханием ветра с востока, неся далекий запах дыма – запах очагов стойбища Изначального Стада.

Внутри круга войлочных юрт жизнь набирала свой привычный ритм. Тук-тук-тук! – мощные, размеренные удары колотушек по мокрой шерсти. Женщины, смеясь и перекликаясь, валяли новый войлок для починки юрт или покрытия. Их сильные руки ловко переворачивали тяжелые пласты, поливая их водой и кислым молоком Козерогов. Рядом, у загонов, слышалось блеяние самих мохнатых рогатых кормилиц и нетерпеливое ржание Коней Ветра. Невысокие, но крепкие, с блестящей шкурой цвета пыльной меди и черными, как ночь, гривами, они топтались, ожидая выпаса. Их глаза, полные степного огня, следили за каждым движением конюхов.

Из самой большой юрты, чьи стены были покрыты сложными вышитыми спиралями и фигурами зверей, струился иной запах. Горьковатый дымок целебных трав, смешанный со сладковатым ароматом сушеных кореньев и цветов. Здесь, в полумраке, освещенном тлеющими углями очага и пламенем жировой лампы из пористого камня, сидела Граха. Ее ловкие руки перебирали связки сухих растений, а губы тихо напевали низкий, вибрирующий напев, похожий на гул ветра в скалах – Песнь Костей. Рядом на разостланной шкуре подросток старательно натирал обсидиановый наконечник копья жиром, впитывая тишину и древние вибрации материнского голоса.

У края стойбища звенел металл. Дзинь! Бам! – резкие звуки вырывались из открытой кузни. Там, в полумраке, озаряемом багровым светом горна, работал Горн. Его обожженные предплечья напрягались, когда тяжелый молот обрушивался на раскаленную докрасна заготовку. Искры сыпались с наковальни, как снопы звезд. Он ковал подкову для молодого Коня Ветра – прочную, надежную, чтобы выдержать бег по камням бескрайней Драш-Наар. Запах раскаленного железа и угля смешивался с общим гулом жизни.

Возле главного костра, где еще тлели угли вчерашнего вечера, старейшина с лицом, как высохшее русло реки, медленно чинил лук. Его пальцы, покрытые сетью морщин и шрамов, двигались неторопливо и точно. Рядом двое орчат, лет восьми, пытались повторить движения отца, натягивая тетивы маленьких луков, их сосредоточенные морды были сморщены от усилия. Из соседней юрты доносился аромат «бульона силы» – густого, наваристого варева из жесткого мяса, костей, дикого лука и кореньев, что томилось в огромном котле над углями. Женщина у плоских камней переворачивала грубые пресные лепешки – «хлеб степи».

Молодой орк, которого звали Крут, вышел из семейной юрты, втягивая полной грудью утренний воздух. Его зеленоватая кожа ощутила прохладу. Он видел, как ветер шевелит гриву его Коня Ветра, Зифа, стоявшего чуть поодаль. Видел, как дымок от очагов поднимается в чистое небо, растворяясь в синеве. Слышал смех женщин у котлов, звон молота Горна, блеяние Козерогов, тихий напев матери. Он ощущал под босыми ногами твердость знакомой земли, покрытой короткой упругой травой. Степь вокруг стойбища дышала, огромная и спокойная. Здесь, в этом кругу войлока, дыма и труда, под бескрайним небом Драш-Наар, билось сердце Стада. Каждое утро, каждое движение, каждый звук были частью древнего и вечного потока жизни на просторах, где домом был ветер, а стенами – горизонт.

Глава 1: Рев Стада (Возраст: 8 лет) – Дыхание Степи, Урок Отца

Воздух степи Драш-Наар звенел от рассветного холода, как тонкое лезвие по камню. Солнце, еще кроваво-красное и не набравшее силы, только касалось горизонта, растягивая длинные, сизые тени по бескрайним волнам ковыля. Пахло горьковатой полынью, сладковатой пыльцой и едва уловимым, далеким дымом стойбища – запахом дома и жизни в этой необъятной пустоши. Степь дышала. Холодным, чистым, безжалостным дыханием.

Юный Ургал, пока еще просто Крут – «Острый Камень» – припал к промерзшей земле, вжавшись в ложбинку между двумя кочками. Его зеленоватая кожа, гладкую где-то под грудью и щеках, покрылась тонким узором инея. Короткое, учащенное дыхание стелилось перед мордой мутным туманом. Желтые глаза, уже не по-детски острые, прищурены до узких щелочек. Вся его маленькая, но крепкая фигура была напряжена, как тетива лука. Он крался. Неуклюже, с чрезмерной осторожностью, но со всей сосредоточенностью, на какую был способен его восьмилетний ум. Он подражал охотникам клана, великим следопытам Изначального Стада. Его добыча – степной сурок, «земляной сторож» – только что скрылся в лабиринте холмиков и сухой травы где-то впереди. Крут видел мелькнувший серый бок. Он чувствовал зверька. Сейчас. Сейчас он его достанет! Пальцы его маленьких рук впились в мерзлую землю.

Вдруг – Тень.

Холодная, огромная, она накрыла его целиком, заслонив слабое тепло восходящего солнца. Сердце Крута гулко стукнуло где-то в горле, перехватив дыхание. Отец. Он замер, не смея пошевелиться, чувствуя, как по спине пробежали мурашки не от холода, а от внезапного страха. Разрушил тишину? Не угодил?

Медленно, преодолевая скованность шеи, Крут поднял взгляд.

Над ним, заслоняя полнеба, стоял Горг. Вождь клана «Изначальное Стадо» (Дар-Гор). Он был не просто высок. Он был массивен. Как утес, обрушившийся с горы и застывший посреди степи, закутанный в грубые, пропахшие дымом и потом шкуры. Лицо Горга, изборожденное сетью морщин от бесчисленных степных ветров и пересеченное шрамами, оставленными когтями и оружием в битвах времен молодости Крутова деда, казалось высеченным из того же камня. Но глаза… Глаза вождя были не яростно-желтыми, как у большинства соплеменников, а глубокими, темно-карими. Как старая, мудрая земля. И в этих глазах Крут, к своему изумлению, увидел не гнев, а усталость, терпение и… тихое одобрение? Отец не собирался его лупить за самовольную вылазку.

Горг не сказал ни слова. С мощью древнего дуба, склоняющего ветви, он опустился на одно колено. Земля под Крутом ощутимо дрогнула, заставив его чуть подпрыгнуть на месте. Отец оказался на его уровне, но даже сидя на колене, он все еще возвышался над сыном, как холм над камнем.

«Тише, Камень,» – прозвучал голос Горга. Низкий, густой, как далекий рокот камнепада в горах, как гул подземной реки, текущей где-то в недрах Драш-Наар. Он говорил почти шепотом, но каждое слово врезалось в сознание. – «Степь не терпит топота. Она шепчет. Слушай ее дыхание…»

Крут замер, стараясь вобрать в себя все.

«Ветер… с востока,» – продолжил Горг, едва заметно повернув свою могучую голову. – «Несет запах сурка. Чуешь? Терпкий, жирноватый. Он близко. Камень под твоей левой рукой…» Отец кивнул на булыжник, в который Крут только что впивался пальцами. – «Он теплее земли вокруг. Солнце коснулось его первым. Значит, норы – рядом. Он грелся здесь. А солнце…» Горг прикрыл свои карие глаза, потом открыл, глядя прямо на Крута. – «Оно сейчас бьет тебе прямо в глаза, слепит. Используй тень. От той куртины ковыля, видишь? Подкрадывайся из тени.»

Это был не упрек. Это был первый урок. Урок не просто охоты, а стратегии. Урок чтения степи, как читают следы на песке. Крут почувствовал, как в груди что-то зажглось – смесь стыда за свою невнимательность и жгучего желания понять.

Он кивнул, стараясь выглядеть достойно, и рванул вперед, используя указанную тень. Азарт затмил осторожность. Он увидел сурка, замершего у входа в нору! Крут бросился, забыв про тишину, про шепот степи, про все. Его маленькое тело метнулось, подняв облачко пыли. Сурок – жирный, серый комок паники – лишь свистнул насмешливо и юркнул в темное отверстие, оставив Крута стоять над пустой норой, тяжело дыша и чувствуя жар на щеках под инеем. Провал.

Горг наблюдал за этой короткой, бестолковой погоней молча. Когда Крут, потупив взгляд, с сопливой мордой (от холода или обиды?) подошел, отец не засмеялся. Не пожурил. Вместо этого его большая, покрытая старыми шрамами и татуировками в виде закрученных спиралью линий – символов вечного пути Стада и неумолчного ветра степи – рука потянулась к поясу.

Он достал длинные ножны из толстой, недубленой кожи. Сдернул крышку. Внутри, плотно прилегая к стенкам, лежал нож. Но не из блестящего, холодного металла, которого Крут видел мало. Лезвие было выточено из чего-то темного, почти черного, отполированного до глубокого, теплого блеска. Как ночное небо. Рог. Рог степного быка, грозного хозяина этих равнин. Рукоять была грубо, но надежно обмотана жильной нитью и пучком жесткого конского волоса – чтобы не выскользнула из потной ладони в схватке или работе.

Горг взял нож за лезвие и протянул рукоятью к Круту. Его огромная ладонь, каждый шрам на которой был повестью, а спираль – зароком, казалась целым миром.

«Возьми, сын мой.»

Крут протянул руку. Его маленькая, еще гладкая, зеленоватая ладонь исчезла в отцовской. Тяжесть ножа была неожиданной, солидной. Гладкость отполированного рога приятно холодила кожу. Он ощутил шершавость обмотки рукояти. Сердце забилось громче, чем во время погони за сурком.

Горг не отпускал его руку сразу. Его карие глаза смотрели прямо в желтые глаза сына. Взгляд был тяжелым, как шкура бизона, но не давящим – вкладывающим.

«Режь чисто, сын мой,» – сказал Горг, и каждое слово падало, как камень в тихую воду. – «Жизнь степи сильна. Сурова. Но честна. Она дает себя тому, кто умеет слушать и уважает ее силу. Этот рог – кость самой земли, что нас кормит. Помни это.»

Он сжал руку Крута вокруг рукояти, закрепляя дар.

«И помни главное, Острый Камень:» – голос Горга стал еще тише, но от этого – еще весомее. – «Даже самый острый камень тупится и крошится, если бить им бездумно, остервенело. Сила…» Он сделал паузу, давая слову проникнуть в самую глубь. – «Сила требует ума. И чести. Всегда.»

Отец отпустил его руку. Крут стоял, сжимая в ладони не просто нож. Он сжимал кость земли. Первое настоящее орудие. Символ выживания. Узел, накрепко связывающий его с пыльными просторами Драш-Наар, с ее дыханием, ее дарами и ее безжалостной правдой. И с суровым, мудрым заветом отца, вождя, чьи карие глаза видели дальше горизонта.

Ветер с востока снова донес запах полыни, пыльцы и далекого дыма. Но теперь Крут слушал. Степь шептала. И в его руке лежал ответ – черный, тяжелый, острый, как его имя. Острый Камень. Ургал. Начало пути.

Глава 2: Уроки Ветра и Камня (Возраст: 10 лет) – Становление Воина и Философа

Два года пролетели над степью Драш-Наар, как стая перелетных птиц. Крут подрос, став крепче и угловатее. Зеленоватая кожа уже несла первые скупые шрамы – следы игр, тренировок и неосторожных встреч с колючками степи. Но его желтые глаза горели тем же упрямством, что и в восемь лет. Острый Камень. Теперь ему предстояло оседлать ветер.

Он стоял посреди тренирового круга у края стойбища, лицом к лицу с воплощением строптивой степной свободы – молодым конем по имени Зиф («Вихрь»). Конь Ветра. Низкорослый, но невероятно крепкий, с короткой, блестящей шерстью цвета пыльной меди и черными, как ночь, гривой и хвостом. Глаза Зифа сверкали белым испугом и диким вызовом. Он не был дикарем, но дух степи в нем кипел ключом, не признавая грубого подчинения.

Крут, вспотевший от предыдущих попыток, сжал в кулаке грубые поводья из сыромятной кожи. Его нож из бычьего рога надежно сидел за поясом, напоминая о первом уроке отца. Сила требует ума. И чести. Но сейчас требовалось что-то иное. Он глубоко вдохнул, улавливая запах конского пота, пыли и своей собственной нервной слюны, подался вперед и резко, как учили, вскинул ногу, пытаясь влезть в низкое, деревянное седло, обтянутое шкурой.

Зиф взвился, как ужаленный. Не вперед, не вбок – вверх. Мощный толчок задних ног, отчаянный бросок крупа, дикое встряхивание головой. Крут, не успев даже зацепиться коленями за бока, почувствовал, как мир опрокидывается. Он пролетел по дуге, короткой и стремительной. Воздух со свистом вырвался из легких, когда его спина со всего маху встретилась с жесткой, как камень, землей Драш-Наар. Хруст! – не костей, к счастью, а просто жестокий удар. Боль, острая и жгучая, разлилась по ребрам и спине. В глазах помутнело, искры поплясали на фоне внезапно ставшего слишком ярким неба. Унижение, горькое и липкое, залило его с головой, сильнее боли. Он услышал сдержанные смешки младших орчат, наблюдавших с края круга.

Крут лежал, задыхаясь, пытаясь втянуть в себя хоть глоток звонкого степного воздуха. Над ним возникла знакомая тень, заслонившая солнце.

Горг. Вождь стоял неподвижно, как один из древних менгиров, что иногда встречались в степи. Его карие глаза, в которых читалась вся суровость Драш-Наар, смотрели на сына без осуждения, но и без жалости. Шрамы на его лице казались глубже в резком свете полудня.

«Встань.»

Всего одно слово. Произнесенное спокойно, ровным тоном, без повышения голоса. Но в нем звучала непререкаемая воля, как гул далекого землетрясения. Оно не допускало возражений, нытья, просьб о помощи. Это был приказ бытия.

Крут стиснул зубы так, что скрипнула челюсть. Боль в боку пылала костром, унижение жгло щеки. Он перекатился на бок, подтянул колени, оперся локтем о землю – ту самую, что только что так жестоко его приняла. С хрипом втянул воздух. Потом, собрав всю ярость, весь стыд и всю свою упрямую волю, поднялся. Шатко, но встал. Пыль степная покрывала его спину, солнце слепило в прищуренные желтые глаза. Он стоял, глотая воздух и глядя на отца, ожидая насмешки или нового приказа.

Но Горг лишь слегка кивнул, как будто это было единственно возможным действием. Его взгляд скользнул на Зифа, который, отбежав на несколько шагов, фыркал и бил копытом, все еще взвинченный.

«Конь, – начал Горг, его голос, низкий и размеренный, заглушал шум ветра в ковыле, – не скала. Не дерево. Он не будет стоять и ждать, пока ты на него взлезешь.» Он сделал шаг к Зифу. Конек насторожился, замер, но не отпрянул. Огромная рука вождя, покрытая спиралями вечного пути, медленно, без угрозы, протянулась и легла плашмя на потную шею коня. Не хватка, не удар. Спокойное, тяжелое прикосновение. Зиф фыркнул, напрягся… и вдруг выдохнул. Его дрожь утихла, белок глаза скрылся. Горг говорил, глядя больше на коня, чем на сына:

«Он – ветер в гриве. Молния в ногах. Дух самой степи, заключенный в плоть и кровь. И он чувствует. Как волк чует дрожь зайца за холмом, он чувствует твой страх, Крут. Твою неуверенность. Твою злость после падения.» Горг повернул голову, и его карие глаза впились в желтые глаза сына. «Этот страх – твой враг. Он кричит в твоих мышцах, в твоем дыхании, в том, как ты сжимаешь поводья, будто хочешь задушить жизнь, а не направить ее.»

Рука Горга нежно провела по шее Зифа. Конь опустил голову, словно прислушиваясь к тихому голосу камня.

«Ты – вожак, Острый Камень, – продолжил Горг. – Не тиран, не раб. Вожак. Дай ему почувствовать не твой кулак, а твою волю. Твердую. Непоколебимую. Как камень под его копытами. Уверенную. Ясную. Как путь солнца по небу от рассвета до заката. Он должен доверять твоему решению, как земля доверяет солнцу снова взойти.»

Горг взял поводья из ослабевшей руки Крута. Его движение было плавным и властным. Он легко подвел Зифа к сыну.

«Упал? – Горг снова посмотрел на Крута, и в его взгляде была вся неумолимость судьбы. – Встань сам. Всегда. Иначе первый же враг, первый же клинок, что метнется в бою, срежет тебя, как сухую траву, пока ты ищешь руку помощи. Уязвимость – это смерть в степи. Сила…» Он сделал паузу, вкладывая в слово тот же смысл, что и два года назад у норы сурка, но теперь – глубже, жестче. «Сила – это контроль. Над собой. Над своим страхом. Над своим союзником. Над ситуацией. Без контроля сила – это слепая ярость, которая погубит тебя раньше врага.»

Он протянул поводья Круту. «Ветер слушает камень, сын мой. Но только если камень непоколебим. Снова.»

Боль в боку все еще ныла, унижение тлело углем внутри. Но в глазах Крута, глядевших теперь не на отца, а в темные, настороженные, но уже не безумные глаза Зифа, появилось новое понимание. Не ярость. Решимость. Он ощутил под ногами твердость земли – камень под копытами. Вдохнул полной грудью, стараясь выровнять дыхание, вытесняя дрожь. Его рука, когда он взял поводья, была тверже. Он шагнул к Зифу, не суетясь, не робея. Его воля, пока еще зыбкая, но сконцентрированная, как лезвие его ножа, тянулась к духу коня. Я – вожак. Ты – мой ветер.

И когда он в этот раз подался вперед, чтобы вскочить в седло, Зиф лишь напряг мышцы, но не взвился. Он стоял. Дрожа мелкой дрожью, но стоял. Крут оказался в седле. Ноги инстинктивно сжали бока, но не для удара – для контакта. Он чувствовал под собой мощь, готовую сорваться в галоп, но пока сдерживаемую. Его собственная воля, твердая, как камень, начала диалог с ветром в гриве.

Горг, стоявший рядом, не улыбнулся. Но в глубине его карих глаз, обращенных к бескрайней степи, мелькнуло что-то, похожее на молчаливое одобрение. Урок Ветра и Камня начал прорастать в душе Крута.

Вечерело. Солнце, огромный раскаленный шар, кренилось к горизонту, заливая степь Драш-Наар потоками багрянца и золота. Длинные тени валунов, похожих на спящих каменных исполинов, тянулись на восток, сливаясь в фиолетовую мглу. Воздух, днем звонкий от жары, теперь густел, наполняясь прохладой, запахом полыни, вечерней росы и звериной настороженностью. Охотничья пора.

Крут прильнул к шершавой поверхности огромного валуна, прозванного Старцем за его древний, покрытый лишайниками вид. Его зеленоватая кожа сливалась с пятнами мха. Дыхание было ровным, почти неслышным – так учил отец. В руке, крепкой от недавних верховых уроков, он сжимал короткое охотничье копье с наконечником из черного обсидиана. Его желтые глаза, суженные до хищных щелочек, неотрывно следили за целью.

Серый Призрак

Матерый степной волк. Легенда среди охотников Изначального Стада. Его шкура была не просто серой – она переливалась оттенками пыли, сумерек и выжженной травы, делая зверя призраком среди волн ковыля. Трофей мечты. Доказательство силы и ловкости. Крут видел, как два года назад Горг, слившись с галопом коня воедино, в стремительном прыжке вонзил копье в шею такому же великану. Тогда это казалось вершиной мастерства. Теперь Крут жаждал повторить. Доказать отцу, себе, всему стойбищу.

Призрак двигался бесшумно, низко прижимаясь к земле, его мощная грудь работала как кузнечные мехи. Он принюхивался, выслеживая суслика или зайца на вечерней кормежке. Расстояние – около ста шагов. Идеально для рывка. Крут ощутил под ногами твердость камня, упругость мышц бедер. Сердце забилось быстрее, кровь загудела в висках. Сейчас! Он напрягся, готовясь к мощному толчку от валуна, к стремительному броску, к точному удару в прыжке. Его пальцы побелели на древке копья. Он видел уже, как наконечник вонзается в серый бок…

Тяжелая рука, твердая как корень древнего дуба, легла ему на плечо.

Крут вздрогнул так, что чуть не выронил копье. Он не услышал, не почувствовал приближения! Горг стоял за ним, пригнувшись, слившись с тенью Старца. Его карие глаза, отражающие багрянец заката, горели не гневом, а… предостережением. Палец вождя коснулся губ Крута – беззвучный приказ молчать. Потом Горг наклонился так близко, что его шепот, тише шороха сухой травинки, обжег ухо сына ледяной ясностью:

«Нет.»

Одно слово. Как удар обухом по натянутой тетиве. Крут почувствовал, как жгучая волна досады и стыда подкатила к горлу. Почему?! Он был точен! Силен! Готов!

Горг не стал объяснять сразу. Его рука, шрамы и спирали на которой казались в этот миг картой самой степи, поднялась. Указательный палец ткнул сначала в сторону волка, потом вверх, к тонким облачкам, медленно плывущим на запад. Ветер. Он дул сейчас ровно от волка к их валуну. Горг снова зашептал, и каждый его звук был гвоздем, вбиваемым в сознание:

«Ветер дует от него к нам. Он учует твой запах за милю до прыжка. Твой пыл, твой пот – они кричат о тебе громче, чем боевой рог.» Взгляд Горга стал жестче, как закаленный металл. «И камни, Острый Камень. Они не просто укрытие. Они – свидетели. Или предатели. Твоя нога сдвинула этот камешек.» Он кивнул вниз, к ногам Крута, где мелкий серый камушек лежал не на своем месте, обнажив темную землю под собой. «Для уха Призрака этот камешек упал громче щита, разбитого в бою. Камни кричат о твоем присутствии, если ты не стал их частью. Слушай степь. Она говорит с тобой.»

И словно в насмешку над самоуверенностью Крута, ветер – капризный дух Драш-Наар – внезапно закрутил у подножия Старца, поднял вихрь пыли и… плавно изменил направление. Теперь он дул косо, с юга, огибая валун и неся запахи мимо волка, к далекому солончаку.

Серый Призрак мгновенно насторожился. Его голова с острыми ушами метнулась вверх. Ноздри дрогнули, жадно втягивая измененный поток воздуха. Он не видел их за валуном, но знал. Опасность. Зверь замер, как изваяние, лишь желтые глаза метались, ища угрозу. Он готов был сорваться в бегство.

Горг не шевелился. Его карие глаза, подобные старым, мудрым озерам, скользнули по степи, оценивая, читая местность. Он показал рукой не на волка, а в сторону – туда, где земля плавно уходила вниз, образуя неглубокий овраг с крутыми, осыпающимися склонами, поросшими колючей верблюжьей колючкой.

«Ветер – не враг, он твой гонец, – прошептал Горг, и в его голосе звучала не инструкция, а откровение. – Используй его дар. Используй рельеф земли, данный предками. Обойди с юга. По низине, где тень уже густая. Ветер в спину понесет твой запах в пустоту, мимо его ноздрей. Загони его к обрыву оврага. Там он упрется в камень и колючки. И будет твой. Не силой прыжка, но силой терпения и понимания.»

Крут слушал, и в его сознании, словно под вспышкой молнии, проявилась новая картина. Он увидел не просто волка и овраг. Он увидел систему: ветер – невидимый проводник; рельеф – естественная ловушка; волк – звено в цепи, чье поведение предсказуемо для того, кто знает язык степи. Стратегия. Отец не просто остановил его – он открыл дверь в иное понимание силы. Силы ума, читающего мир.

Крут кивнул, коротко и резко. Он отполз от валуна, как тень, не поднимаясь выше стелющегося ковыля. Он двигался не к волку, а вокруг, используя складки местности как доспехи, держа изменившийся ветер в спину. Пыль, поднятая его осторожными шагами, тут же уносилась прочь, не выдавая его. Он чувствовал знакомую тяжесть ножа из бычьего рога за поясом. "Даже острый камень тупится, если бить им бездумно". Сила требует ума. Слова отца звучали в такт его шагам.

Время растянулось, наполненное ползанием по холодной земле, шипами колючек, цепляющихся за одежду, и ледяным вниманием. Солнце коснулось горизонта, окрасив небо в пепельно-лиловые тона, когда Крут, проползший широкой дугой, оказался с южной стороны оврага. Он поднял голову. Серый Призрак, настороженный, но не обнаруживший источника первоначальной тревоги (ветер обманул его!), медленно приближался к краю оврага, все еще принюхиваясь, но уже менее тревожно.

Крут встал во весь рост на краю обрыва, озаренный последними лучами солнца. Он не закричал. Не бросился. Он просто явился. Как воплощенная воля самой степи, преградившая путь.

Волк вздрогнул, будто получив удар. Он увидел внезапно возникшую фигуру, перекрывшую путь к отступлению вниз, по склону. Инстинкт велел бежать – но бежать было некуда. Впереди – обрыв и орк. Сзади – открытая степь, откуда могла прийти беда (он не знал, что Горг остался у Старца, лишь наблюдая). Призрак зарычал, низко и злобно, оскалив желтые клыки. Он прижал уши, готовясь к отчаянной атаке, к последнему прыжку.

Крут стоял неподвижно. Камень. Он поднял копье не для броска, а как барьер, как знак непреодолимой преграды. Его воля, твердая и холодная, как ночной гранит, давила на зверя. Ты в ловушке. Моей ловушке.

Волк метнулся вдоль края оврага, ища слабое место. Но Крут, предугадав движение, сделал шаг, перекрывая путь. Он не атаковал. Он контролировал. Как с Зифом, но теперь в смертельной схватке умов. Он заставлял волка тратить силы, паниковать.

Зверь понял. Отчаяние и ярость вспыхнули в его глазах. Он собрался для прыжка через орка, в отчаянной попытке прорваться…

Свист!

Каменное грузило от боласа, метнутое сильной и невероятно точной рукой Горга, который подошел бесшумно с фланга, с глухим стуком ударило волка по передней лапе. Зверь взвыл от боли и неожиданности, потерял равновесие и кубарем скатился по осыпающемуся склону оврага, запутавшись в колючках. Бой был окончен. Трофей добыт не силой удара, но силой замысла.