Развод. Зона любви

Я поднимаю глаза. Спокойно. Без страха.

– Это не мое.

– А кто же подложил? Охранники? Или тебе полковник Горин сам сюда его сунул?

От этой фразы меня бросает в жар.

Горин.

Я чувствую, как внутри сжимается все, но лицо остается спокойным. Я не позволю им это увидеть.

– Мне плевать, во что вы там себе думаете – я ничего не брала, – мой голос хриплый, осипший от жажды и недосыпа, но твердый.

– Это временно, Барыня, – ухмыляется та, что стоит напротив. – Скоро ты поймешь, где твое место.

Я не отвечаю.

Я просто смотрю.

Долго.

Холодно.

Так, что первая из них отворачивается. Это маленькая победа. Но я знаю, что долго так не протяну. Я уже на грани.

***

Дверь камеры распахивается резко, ударяясь о стену.

– Барыня, на выход.

Две охранницы заходят внутрь, одна держит дубинку наготове, вторая кивает на дверь. Я поднимаюсь с койки, спиной чувствую, как весь этот гадюшник оживляется.

– Ой-ой-ой, забирают нашу барыню! – кто-то тянет издевательски.

– Куда, Барыня? К начальнику опять? Или сразу в особняк к мамке?

За спиной раздается визгливый смех, кто-то свистит, кто-то стучит ложкой по железному каркасу койки.

– Не возвращайся, сука! – бросает мне в спину одна из тех, что первые дни издевались. – А если вернешься – мы тебя порвем!

Я не останавливаюсь.

Не поворачиваюсь.

Только внутри все горит от унижения, от злости, от понимания, насколько я все-таки здесь чужая.

Коридоры тянутся серыми кишками, шаги охранниц гулко раздаются в тишине. Меня ведут туда, где все уже решено без меня.

– Куда ведете? – спрашиваю угрюмо.

– К мамке на поклон. – отвечает охранница равнодушно.

"Мать". "Мамка". Хозяйка зоны.

Она сидит на самой широкой, мягкой койке, покрытой пледом – роскошь, доступная только ей. Вокруг нее несколько баб, но не приближенные – прислуга.

Она огромная, грузная, но в ней нет рыхлости. Сплошная тяжелая сила. Широкие плечи, мощные руки, которые легко могли бы сломать шею. Длинные светлые волосы, заплетенные в толстую косу, перекинутую через плечо. На лице шрамы – неглубокие, тонкие, оставленные, наверное, когда-то лезвием или бутылкой. Женщина, прошедшая огонь, воду и тюрьму.

Глаза – мутно-серые, хитрые, ленивые, но страшно умные.

Она смотрит на меня и медленно улыбается.