Измена. Пепел прошлого

Каждое его слово звучало разумно. Логично. Правдоподобно. Но за этой логикой, за этой рациональностью скрывалось что-то ещё. Я чувствовала это так же ясно, как запах кофе, который всё ещё стоял между нами, как невидимый барьер.

– И фотографии с её сторис? – спросила я. – Те, где она цитирует твои любимые фразы? Где она выкладывает фото с нашего «особого места» с салфеткой, сложенной сердечком? Тоже совпадение?

Он выглядел искренне озадаченным, его брови сошлись на переносице, образуя глубокую вертикальную морщину. Или искусно изображал это, как актёр, годами оттачивающий своё мастерство.

– Я не знаю, о чём ты говоришь. Я не слежу за её сторис. И, честно говоря, удивлён, что ты следишь.

В этот момент в кухню вошла Лера. Она остановилась в дверях, почувствовав напряжение, висящее в воздухе, плотное, почти осязаемое, как туман над рекой в холодное утро. Её глаза – такие же карие, как у отца, но более открытые, более честные – переводили взгляд с него на меня, пытаясь понять, что происходит.

– Доброе утро, – сказала она неуверенно, теребя рукав свитера – привычка, которая появлялась у неё только когда она нервничала. – У вас всё нормально?

– Конечно, милая. Просто обсуждали рабочие моменты, – с улыбкой ответила, отодвинув от себя кружку с моим любимым кофе.

Пётр тоже улыбнулся, но его улыбка не достигала глаз, оставляя их холодными и настороженными.

– Доброе утро, принцесса. Тосты на плите, ещё тёплые.

Лера переводила взгляд с него на меня, явно не веря нашему показному спокойствию. Она всегда была чуткой, всегда чувствовала атмосферу в доме.

– Спасибо, но я не голодна, – сказала она, и в её голосе я услышала напряжение, которое она пыталась скрыть за подростковой небрежностью. – У нас сегодня первый урок отменили, так что я, наверное, пойду сразу к Кате, мы договорились вместе готовиться к контрольной.

Пётр кивнул, и я заметила, как он выдохнул с облегчением – незаметно для Леры, но не для меня.

– Хорошо, только не опаздывай на остальные уроки.

– Я знаю, папа, – она закатила глаза, но в её голосе не было обычного подросткового раздражения, скорее – неуверенность, словно она чувствовала, что должна сыграть свою роль в этом семейном спектакле, но не была уверена в словах.

Она подошла к нему, быстро чмокнула в щёку – мимолётное, почти механическое движение, – потом ко мне. Но меня она обняла крепче обычного, словно чувствуя, что мне нужна поддержка, словно пытаясь передать мне свою энергию, свою любовь.

– Увидимся вечером, – сказала она и, взяв со стола яблоко, вышла из кухни, оставив после себя лёгкий шлейф юности и беспечности.

Мы молчали, пока не услышали, как закрылась входная дверь. Потом Пётр глубоко вздохнул и посмотрел на часы – дорогие, швейцарские, которые я подарила ему на десятую годовщину свадьбы, экономя на всём несколько месяцев.

– Мне пора собираться, иначе опоздаю на встречу.

Он встал, отодвинул стул. На его лице была написана усталость и какое-то разочарование, словно я была капризным ребёнком, которого невозможно урезонить, который портит ему настроение своими необоснованными претензиями.

– Мы не закончили разговор, – сказала я, и мой голос прозвучал неожиданно твёрдо, как будто принадлежал другой женщине – той, которой я когда-то была, или той, которой могла бы стать.

– Мне кажется, закончили, – ответил он, и в его голосе появились покровительственные нотки, которые всегда раздражали меня, но которые я научилась игнорировать ради мира в семье. – Нина, я не знаю, что на тебя нашло, но эти подозрения… они оскорбительны. Я никогда не давал тебе повода не доверять мне.

Он произнёс это с такой уверенностью, с таким праведным возмущением, что на секунду я почти поверила ему. Почти усомнилась в своих выводах, в своих чувствах, в своей интуиции. Но потом вспомнила. Все детали, все совпадения, все мелочи, которые складывались в одну большую, неопровержимую картину. Как пазл, в котором, наконец, соединились все кусочки, показав изображение, которое я не хотела видеть, но которое не могла больше игнорировать.

– Я знаю, что видела. Я знаю, что чувствую. И впервые за долгое время я доверяю себе больше, чем тебе.

– Тебе нужно отдохнуть. Может быть, взять отпуск? Эти лекции, студенты, постоянное напряжение… Это не проходит бесследно.

В его голосе звучала забота – идеально дозированная, выверенная, как лекарство в аптечной капсуле. И снова этот приём – перевести всё на меня, на мою усталость, на мои проблемы, на мою мнимую неадекватность. Словно я была неисправным механизмом, который нужно починить, а не человеком, чьё сердце разбивается на осколки с каждым его словом, с каждым его жестом.

– Не делай этого, – сказала я тихо, и в моём голосе прозвучала бесконечная усталость. – Не делай вид, что проблема во мне. Не пытайся убедить меня, что я всё придумала.

– Проблема в том, что ты обвиняешь меня в измене без единого реального доказательства. На основании каких-то фотографий в Соцсетях и загадочных записей в блокноте, которые могут означать что угодно. Это паранойя, Нина. И мне… мне больно видеть тебя такой.

– Уходи, – сказала я устало, чувствуя внезапную пустоту внутри. – Иди на свою встречу. Мы поговорим позже.

Он колебался секунду, взвешивая варианты, прокручивая в голове сценарии развития ситуации, просчитывая риски – я видела это по его глазам, по тому, как он слегка прищурился, как напряглись мышцы челюсти. Затем кивнул.

– Хорошо. Вечером. Когда мы оба будем спокойнее. И сможем обсудить это… недоразумение рационально.

Недоразумение. Ещё одно слово, ещё один способ обесценить мои чувства, мои подозрения, мою боль.

Пётр подошёл, чтобы поцеловать меня в щёку – наш обычный утренний ритуал, механическое действие, лишённое теперь всякого смысла. Но я отстранилась. Не демонстративно, не резко. Просто слегка отклонилась, и его губы коснулись воздуха там, где секунду назад была моя щека.

Он замер, глядя на меня с удивлением, смешанным с обидой, как будто мой жест был неожиданной пощёчиной. Впервые за весь разговор я увидела в его глазах настоящую эмоцию, не отрепетированную, непродуманную заранее. И от этого мне стало немного легче. По крайней мере, он не был бесчувственным роботом. Что-то человеческое в нём ещё осталось. Что-то настоящее проглядывало сквозь фасад, который он так тщательно выстраивал.

– До вечера, – сказал он наконец, и его голос звучал иначе – тише, неувереннее, словно он сам не знал, вернётся ли действительно вечером, словно земля под его ногами тоже начала колебаться.

Я осталась сидеть, глядя на остывший кофе в чашке. С кардамоном. Когда-то эта маленькая деталь заставила бы меня растаять от нежности. Сейчас она казалась ещё одним элементом в его тщательно продуманной роли идеального мужа.

Я слышала, как он ходит по квартире, собираясь. Как открывает и закрывает ящики, как звенят ключи, как скрипит паркет под его шагами. Привычные звуки нашей совместной жизни. Жизни, которая оказалась иллюзией.

Наконец, хлопнула входная дверь. Я подошла к окну как раз вовремя, чтобы увидеть, как он выходит из подъезда, садится в машину. Знакомая фигура в сером пальто, уверенные движения, прямая спина.

Пётр сел за руль, и через секунду машина тронулась с места. Я проводила её взглядом, пока она не скрылась за поворотом…

Глава 6+

Я никогда не думала, что стану следить за собственным мужем, словно он подозреваемый в каком-то криминальном сериале. Но именно этим я сегодня и занималась.

У меня была лекция только после обеда, и это давало мне несколько часов свободного времени. Свободного – какое ироничное слово. Свободы в моей жизни сейчас не было, только тревожность, подозрения и боль, которые не отпускали ни на минуту. Утром после ухода Петра я позвонила Марине.

– Мне нужна твоя помощь, – сказала я сразу, без приветствий.

– Говори, что нужно сделать. – Она поняла всё без лишних объяснений.

– Можешь составить мне компанию на пару часов? Хочу проверить кое-что.

– Через тридцать минут буду у тебя.

Спустя час, мы устроились в маленьком кафе через дорогу от стеклянного бизнес-центра, где работал Пётр. Я выбрала столик у окна, откуда хорошо просматривался главный вход здания. Марина молча сидела рядом, периодически поглядывая то на меня, то на улицу. Она не задавала вопросов, понимая, что я расскажу, когда буду готова.

Официантка принесла нам кофе. Я обхватила чашку ладонями, чувствуя, как тепло проникает сквозь фарфор, но не доходит глубже, не растапливает ледяной ком внутри.

– Он сказал, что у него важная встреча в десять, – наконец произнесла я, не отрывая взгляда от дверей бизнес-центра. – Если это правда, то он уже должен быть там. И она… возможно, тоже.

– Ты уверена, что они могут быть вместе в рабочее время? – спросила Марина осторожно.

Я горько усмехнулась.

– Уверена? Я уже ни в чём не уверена. Раньше была уверена, что мой муж меня любит и что наш брак крепкий. Теперь…

Я недоговорила. Слова застряли в горле. Мы молча наблюдали за людьми, входящими и выходящими из здания – мужчины в костюмах, женщины с папками в руках, курьеры с пакетами. Привычный поток городской жизни, в котором я пыталась уловить знакомый силуэт.

– Знаешь, – сказала Марина, помешивая свой капучино, – есть ещё один вариант.

– Какой?

– Можно нанять детектива.

Я вздрогнула, хотя эта мысль уже приходила мне в голову.

– Частного сыщика? Как в кино?

– Почему нет? – пожала плечами Марина. – Тогда у тебя будут факты, а не догадки. Ты будешь знать наверняка. И сможешь принять решение, что делать дальше.

Я задумалась, глядя на улицу, где спешили по своим делам люди, чьи жизни были такими же запутанными, как моя, или, может быть, простыми и счастливыми.

– Я думала об этом, – призналась, наконец. – Но есть в этом что-то… унизительное. Нанять постороннего человека, чтобы следил за моим мужем? Чтобы копался в нашем грязном белье?

– Тебя больше смущает сам факт слежки или то, что кто-то узнает о ваших проблемах?

Вопрос попал в точку. Я всегда старалась сохранять видимость идеального брака – не только для окружающих, но и для себя. Закрывала глаза на то, что не вписывалось в эту картину. Может, в этом и была моя ошибка?

– Знаешь, – я отпила кофе, чувствуя горечь на языке, – возможно, Пётр прав. Может, я правда себе всё напридумывала. Устала, накрутила себя…

– Нина, – голос Марины стал серьёзнее, – не делай этого. Не сомневайся в себе, в своих чувствах. Если что-то, кажется, не так – значит, не так.

– Но доказательств по-прежнему нет. Ничего конкретного. Только совпадения, интуиция, домыслы.

– Женская интуиция – это не домыслы, – твёрдо сказала Марина. – Это эволюционный механизм защиты. Мы чувствуем опасность, даже когда не видим её напрямую.

Я слабо улыбнулась.

– Теперь ты говоришь как учёный.

– А ты – как женщина, которая боится поверить в предательство.

Мы снова замолчали. Я смотрела на двери бизнес-центра не отрываясь, словно пытаясь силой мысли вызвать там появление Петра или Лены. Но ни его, ни её не было.

– Может, он на выездной встрече, – словно прочитав мои мысли, сказала Марина. – Или в другом филиале.

– Или в гостинице с ней, – пробормотала я.

Эта мысль обожгла изнутри. Я представила их вместе – его руки на её коже, его губы, шепчущие ей те же слова, что когда-то шептал мне. Тошнота подступила к горлу.

– Эй, – Марина накрыла мою руку своей. – Не мучай себя. Пока ты не знаешь наверняка.

Я кивнула, хотя в глубине души чувствовала, что знаю. Знаю, но боюсь признаться сама себе.

– Это она? – вдруг проговорила Марина, взглядом показав на девушку, выбирающуюся из машины.

– Да, она, – ответила, впившись взглядом в ту, что не давала мне покоя.

Сердце забилось быстрее, во рту пересохло. Лена вышла из такси, элегантная в своём деловом костюме, с волосами, собранными в высокий хвост. Она выглядела уверенной, спокойной – красивая молодая женщина, идущая по своим делам, не подозревающая, что за ней наблюдают. Я рассматривала её, как энтомолог изучает редкий экземпляр бабочки – с болезненным любопытством и отстранённостью.

Следом за ней вышел мужчина, высокий, красивый. Он вдруг обнял её, по-хозяйски привлёк к себе и поцеловал. Поцеловал так, как целуют свою любимую…

– Хм… это не Пётр, – произнесла очевидное подруга.

Я лишь смогла коротко кивнуть, чувствуя странное, почти болезненное облегчение. Это был не мой муж. Совершенно другой мужчина – выше, шире в плечах, с другой походкой. Он держал Лену так собственнически, так уверенно, будто имел на это полное право. А она – она отвечала на его поцелуй с искренней страстью, запуская пальцы в его волосы, прижимаясь всем телом.

Что-то разбилось внутри меня. Не сердце – оно уже было разбито раньше, – а картина мира, которую я выстроила за последние дни. Версия реальности, в которой мой муж был любовником этой женщины.

– Это… это её парень? Муж? – пробормотала я, не в силах оторвать взгляд от их объятий.

– Похоже на то, – Марина наклонилась ближе к окну. – И судя по тому, как они себя ведут, они не скрываются.

Пара направилась к входу в бизнес-центр, всё ещё держась за руки. Я наблюдала за ними, пока они не скрылись за стеклянными дверями. Потом откинулась на спинку стула, чувствуя, как из меня выходит воздух, словно из проколотого шарика.

– Значит, я ошибалась, – проговорила я медленно. – Всё это время я себя накручивала, подозревала, мучилась… а на самом деле ничего нет.

Марина внимательно посмотрела на меня.

– Этот факт доказывает только то, что у неё есть парень или муж. Это не значит, что у неё нет связи с Петром.

Я вздохнула. Конечно, она была права. Мир не делился на чёрное и белое. Люди обманывали, изменяли, вели двойную жизнь. Но мне так хотелось поверить, что это всё – просто плод моего воображения, что я всё напридумывала, что моя семья всё ещё цела.

– Знаешь, я начинаю думать, что схожу с ума, – призналась я. – Вижу предательство там, где его нет. Превращаю случайные совпадения в теорию заговора.

– Не спеши с выводами, – Марина покачала головой. – Один поцелуй ещё ничего не доказывает. И не опровергает.

– А браслет? Фотографии? Сторис с намёками?

– Могут иметь другое объяснение.

– И какое же?

Марина пожала плечами.

– Может, она влюблена в твоего мужа, но это безответно? Может, она пытается его соблазнить, а он сопротивляется? Или, может, она просто пытается вызвать ревность у своего парня, используя Петра?

Я слушала эти предположения, и ни одно из них не звучало убедительно. Но проблеск надежды, как маленькая искра, зажёгся где-то внутри. А что если? Что если я действительно всё не так поняла?

– И что теперь? – Я вздохнула, чувствуя странную смесь облегчения и растерянности.

– Не знаю, – честно ответила Марина. – Но вам стоит снова поговорить. Спокойно. Без обвинений. Просто попытайся понять, что на самом деле происходит.

Я кивнула, хотя уверенности не было. После утреннего разговора… Но я должна была попытаться ещё раз. Ради пятнадцати лет брака. Ради Леры. Ради себя самой.

– Ты права, – сказала я, допивая остывший кофе. – Сегодня вечером. Поговорю с ним снова.

– И будь готова к любому ответу, – мягко добавила Марина.

Я посмотрела на часы. До лекции оставалось чуть больше часа. Пора было возвращаться в университет, в привычный мир учебных планов, студенческих работ и академических статей. Мир, который казался таким стабильным, таким понятным по сравнению с хаосом моей личной жизни.

– Спасибо, что пришла, – сказала я, сжимая руку подруги. – Не знаю, чтобы я делала без тебя.

– То, что ты делаешь всегда, – улыбнулась Марина. – Справлялась бы. Ты сильнее, чем думаешь.

Мы расплатились и вышли из кафе. Холодный ветер тут же вцепился в волосы, забрался под воротник пальто. Я посмотрела на здание напротив, на людей, спешащих по своим делам, на равнодушное ноябрьское небо. Мир продолжал жить, независимо от того, что творилось в моей душе.

«Я сильнее, чем думаю», – повторила я про себя. И, может быть, впервые за долгое время, я готова была в это поверить…

В университете я сидела на кафедральном собрании и механически записывала все пункты повестки дня, но мысли мои были далеко. Декан говорил о сроках сдачи новых учебных планов, о приближающейся аккредитации, о необходимости публикаций в международных журналах. Обычно я была одной из самых активных участниц таких собраний, задавала вопросы, предлагала решения, спорила. Сегодня я молчала.

– Нина Алексеевна, – голос декана вывел меня из задумчивости. – Вы с нами?

Я подняла глаза. Все смотрели на меня – коллеги, с которыми я работала годами, многих считала если не друзьями, то добрыми приятелями. Сейчас их лица казались мне отстранёнными, почти чужими.

– Конечно, Михаил Сергеевич, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Вы говорили о публикационной активности.

Декан нахмурился.

– Нет, Нина Алексеевна. Мы уже перешли к вопросу о вашем авторском курсе для магистров. Вы обещали представить концепцию к сегодняшнему дню.

Я почувствовала, как краска заливает моё лицо. Чёрт. Я совершенно забыла об этом.

– Простите, – я попыталась собраться с мыслями. – У меня есть наброски, но я бы хотела доработать их перед презентацией коллегам. Могу я получить ещё неделю?

Декан посмотрел на меня с лёгким недоумением. Я никогда не просила об отсрочках.

– Хорошо, – сказал он после паузы. – Но не больше недели. Программа должна быть утверждена до конца месяца.

Я благодарно кивнула и опустила глаза. Рядом со мной сидела Елизавета Михайловна, профессор из старой гвардии, более тридцати лет преподававшая теорию литературы. Она наклонилась ко мне.

– Всё в порядке, Ниночка? – спросила она шёпотом. – Вы сами не своя сегодня.

– Просто устала. Много работы. – Я выдавила улыбку.

Она кивнула, но в её глазах я видела, что она не поверила. Впрочем, она была слишком тактична, чтобы расспрашивать дальше.

Собрание продолжилось. Я старалась концентрироваться на обсуждении, но мысли постоянно возвращались к поцелую, к Лене, к мужу.

Когда наконец собрание закончилось, я быстро собрала свои вещи, намереваясь уйти первой, но меня остановила рука на плече. Я обернулась – Климов, глава научного совета. Сухопарый мужчина с внимательными глазами за стёклами очков в тонкой оправе.

– Нина Алексеевна, на минутку, – сказал он.

– Да, Валерий Дмитриевич? – Я остановилась, стараясь не показать нетерпения.

– Ваша заявка на грант, – начал он, и по его тону я уже поняла, что ничего хорошего не услышу. – Совет рассмотрел её вчера.

– И? – спросила я, хотя ответ был очевиден.

– Мы решили поддержать проект Симонова. У него уже есть опыт работы в этом направлении, и его тема более… актуальна.

Я почувствовала, как что-то холодное сворачивается в животе. Мой проект – исследование трансформации женских образов в русской литературе XIX века – был серьёзной научной работой, которую я готовила больше года. Проект Симонова – очередной анализ творчества Достоевского – был предсказуемым и безопасным, но никак не новаторским.

– Понимаю, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально.

– Нина Алексеевна, оставьте эти амбициозные проекты молодым аспирантам. У вас ведь семья, другие заботы… – он сделал паузу, словно подбирая слова. – К тому же ваша тема… феминистская литературная критика – не совсем наше направление.

«Не совсем наше направление». Это был эвфемизм для «слишком прогрессивно для нашей консервативной кафедры». Я знала это. И он знал, что я знаю.

– Конечно, – я кивнула. – Вы правы.

Я не стала спорить. Не сейчас, когда все мои силы уходили на другую, личную битву.

Климов похлопал меня по плечу с отеческой снисходительностью, которая всегда раздражала меня.

– Не расстраивайтесь. В следующем году, возможно…

Я снова кивнула и пошла к выходу, чувствуя, как его взгляд сверлит мне спину. За эти дни я стала слишком чувствительной к чужим взглядам.

В коридоре меня перехватила Анна, молодая преподавательница, которая только в этом году пришла на кафедру.

– Нина Алексеевна! – её голос был полон энтузиазма. – Я хотела спросить ваше мнение о моей статье. Можно отправить вам на почту?

– Конечно, – ответила я автоматически.

Анна улыбнулась, но затем её лицо стало серьёзным.