«Канцелярит» как псевдопроблема. Аналитика оснований борьбы с «канцеляризмами»

«Канцелярит» как псевдопроблема

Аналитика оснований борьбы с «канцеляризмами»

Павел Айдаров

Дизайнер обложки Павел Айдаров

© Павел Айдаров, 2025

© Павел Айдаров, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0067-5784-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

В словоупотреблении существует явление, которое принято называть словами «канцелярит» и «канцеляризм». Борьбу с ним ведут и филологи, и литературные редакторы, и копирайтеры. Причём дошло до того, что у некоторых блогеров-копирайтеров даже звучит в названиях роликов: «канцеляризмы – зло». Однако при внимательном рассмотрении оказывается, что за утверждением о существовании «канцеляризмов» не стоит никаких серьёзных исследований. Слово «канцелярит» придумал Корней Чуковский, и он же обозначил это как проблему. Позднее данную тему пыталась развивать Нора Галь. Но ни у Чуковского, ни у Галь нет сколько-нибудь серьёзных оснований самого существования этой проблемы, Их позиция в отношении «канцелярита» больше основана не на аргументации, а на эмоциях по поводу неприятия всего того, что они «канцеляритом» называют. А называют они этим словом не одно и то же.

В данной книге произведён подробный анализ позиций К. Чуковского и Н. Галь по данной проблеме, дан разбор того, что они пытаются приводить в качестве аргументов. Также показано, что на самом деле стоит за проблемой «канцелярита» и откуда, возможно, это исходит.

Что такое «канцелярит»?

Сначала уточним понятия «канцелярит» и «канцеляризм». «Канцелярит» – это в целом явление проникновения «канцелярского» языка в публичное пространство. «Канцеляризмами» же называют конкретные слова и речевые обороты, взятые из «канцелярской» сферы, к которой относятся разного рода деловые бумаги: инструкции, приказы, постановления, законы и подзаконные акты, деловая переписка и т. п. Примеры того, что относят к канцеляризмам: вышеизложенное, нижеследующее, таковой, нельзя не признать, активизация, аннулировать, рентабельность, согласно, вопреки, уведомляем, в целях, со стороны, в ответ, во исполнение, принимая во внимание, имеет место, ставим в известность, доводим до вашего сведения. надо отметить, необходимо признать и т. д.

Борцы с канцеляризмами призывают полностью убирать их не только из обыденной речи, но и вообще из публичного пространства: из публицистики, художественной литературы, научных текстов (особенно научно-популярной литературы). Не должно быть канцеляризмов ни на телевидении, ни на радио, ни на сайтах компаний, ни в рекламе. Им отводится лишь место официального документооборота. Так вкратце выглядит проблема «канцелярита».

Однако разные стили языка не разделены непроходимой стеной, они между собой взаимодействуют, и из одного стиля всегда что-то проникает в другой. Вроде бы это нормальное явление. Но почему же «канцелярский» язык призывают жёстко отгородить от других стилей? Что плохого в том, что подобные слова и обороты проникают в нашу речь? Почему с этим нужно бороться?

Часто звучит, что вся суть канцеляризмов лишь в том, что они делают речь более многословной и сложной, ибо всё то же самое можно было бы сказать более коротко и более простым языком. Однако даже бегло пробегаясь по тем словам, что относят к «канцеляризмам», можно заметить, что в некоторых случаях канцеляризмы, наоборот, сокращают число используемых слова. Взять, например, слово «вышеизложенное» – ведь оно специально придумано, чтобы не повторять всё то, что было сказано ранее. А как сказать это более по-простому? Разве что «то, о чём я уже говорил». Но это шесть слов вместо одного!

Для того, чтобы разобраться более детально в проблеме «канцелярита», нужно обратиться к истокам борьбы с этим явлением. А всю эту борьбу затеяли Корней Чуковский и Нора Галь. Разберём подробнее их претензии к «канцеляриту».

Корней Чуковский

а) Введение понятия «канцелярит»

Термин «канцелярит» был введён К. Чуковским в его книге «Живой как жизнь», вышедшей в 1962 году (хотя нападки на «канцелярские» обороты, присутствующие в речи, содержатся и в более ранних работах Чуковского). Он называет это «тяжким недугом» и яростно призывает всех на борьбу с ним:

«Русскому языку не нанесли существенного ущерба ни проникшие в него иностранные слова… ни студенческий, ни школьный жаргоны. Гораздо сильнее тот тяжкий недуг, от которого, по наблюдению многих, ещё не избавилась наша разговорная и литературная речь. Недуг этот в тысячу раз зловреднее всяких жаргонов, так как он может привести – и приводит! – нашу современную речь к худосочию, склерозу и хилости. Имя недуга – канцелярит» [10. с. 175].

При всём этом Чуковский не даёт чёткого и недвусмысленного определения канцелярита, т.е. он не пишет: «Канцелярит – это…» Поначалу он просто приводит примеры проникновения в речь канцелярского языка. Некоторые из них, возможно, и являются таковыми: данный, ввиду, за неимением, лимитировать, мероприятия, объект и др. Однако далеко не всегда критика Чуковского уместна. Например, он критикует «выпали осадки» вместо «прошли дожди», «головной убор» вместо «шапка», «верхняя одежда» вместо «пиджак». С чего он взял, что вышеназванные выражения канцелярские, т.е. возникли в недрах канцелярий? Вот скажем, употребление словосочетания «головной убор» М. Ю. Лермонтовым в стихотворении «Булевар», написанном в 1830 году:

О, верьте мне, красавицы Москвы,

Блистательный ваш головной убор…

Встречается данное словосочетание также и у других классиков, например, у И. А. Гончарова («Фрегат», «Паллада»), у Ф. М. Достоевского («Идиот», «Преступление и наказание»). Они все канцеляристы? Они заимствовали язык канцелярий? Пишут неправильно? А как правильно должен был написать Лермонтов: «Блистательная ваша шапка»?

Словосочетание «выпали осадки», как считается, придумали студенты-химики (в результате химической реакции образуется осадок), и оно странным образом стало популярным. То есть оно возникло как разговорное (похоже, шутливое), а уже потом перешло и в официально-деловой язык. Тем самым здесь не разговорная речь заимствовала нечто из официально-деловой, а наоборот. Чуковский же подобное даже не предполагает: если он видит одно и то же слово в разговорной речи и деловой, то для него всегда первоисточником является речь деловая.

По поводу выражения «верхняя одежда». Когда Лермонтов использует слово «чухи» (в поэме «Демон»), то в своих комментариях указывает, что это «верхняя одежда с откидными рукавами». А как он должен был сказать, если не употреблять здесь слово «верхняя одежда»? Есть «одежда», которая делится на «верхнюю» и «нижнюю», далее уже идут разновидности верхней и нижней одежды. И далеко не всегда нужно конкретизировать, о какой именно одежде идёт речь. И обратное – более общее определение позволяет показать принадлежность одежды к той или иной группе (что и продемонстрировано у Лермонтова). И Чуковский предлагает от этого отказаться? Как же тогда, например, объяснить другому, что такое «чухи»? Кроме того, опять же, нет никакого доказательства, что словосочетание «верхняя одежда» возникло именно в канцелярском языке.

Вместе с тем Чуковский пытается отнести к канцеляриту и то, что к нему явно не относится. Приведём несколько примеров этого. Слово «конфликтовать» – Чуковский услышал его в устах одного дачника и даже посчитал нужным написать об этом в книге в качестве примера «канцелярита». Но ведь это разговорное слово – в словарях оно так и отмечено. А в официальном документообороте пишут «находиться в конфликте», «состоять в конфликте» и т. п. Получается, под вывеской борьбы с канцеляритом, Чуковский критикует и использование в разговоре разговорных слов. Само же слово «конфликт», от которого и происходить простая разговорная форма «конфликтовать», появилось в русском языке в середине XIX века – оно заимствовано от немецкого «Konflikt».

Также под критику попадает словосочетание «заострим вопрос», произнесённое посетителем ресторана в разговоре с официантом. Рассказывая об этом как о чём-то неслыханном, Чуковский даже говорит: «Я слышал своими ушами» [там же, с. 184]. Но разве в деловых бумагах пишут «заострим вопрос»? Это образное выражение – заострить можно карандаш, но не вопрос. Чуковский критикует канцелярские выражения за отсутствие образности, но одновременно критикует в речи эти самые образные выражения… И такие выражения рождаются никак не в канцелярских кабинетах, ибо официально-деловой стиль как раз избегает образности, это художественный приём, и зародиться выражение «заострим вопрос» могло либо в разговорной речи, либо в художественной. Вместе с тем в устной деловой речи это выражение встречается…

Выражение «а что касается…», согласно Чуковскому, «необходимо в тех казённых бумагах, которые подписывал почтенный сенатор» [там же, с. 183]. Но это опять промах, ибо в «казённых бумагах» так не пишут, там пишут «а относительно…» или «а в отношении…» Уже на основании только одних этих примеров можно поставить вопрос о компетенции Чуковского как языковеда…

После множества приводимых Чуковским примеров он делает обобщение, говоря, что все эти случаи «определяют собой ярко выраженный процесс вытеснения простых оборотов и слов канцелярскими» [там же, с. 188]. Обратим внимание, что выражение «определяют собой ярко выраженный процесс вытеснения» как раз хорошо подходит для иллюстрации канцелярита. Избавляясь же от канцелярита, фраза должна звучать примерно так: «во всех этих случаях простые обороты и слова вытесняются канцелярскими». Получается, Чуковский борется с канцеляритом, применяя язык канцелярита. И это далеко не единственный случай.

Наиболее пропитана канцеляритом восьмая глава его книги под названием «Наперекор стихиям». Например, там звучит: «утвердилась ответственность», «небывалыми темпами», «управлять процессами формирования», «повысить всеми возможными средствами», «не проявило надлежащей активности», «особенно упорно и настойчиво» и т. д. При этом сама глава начинается с критики использования в речи слова «ляжь». Как указывает Чуковский, нужно говорить «ляг», а если из уст звучит «ляжь», то этим обозначается «отпечаток тёмной силы» и «низкий уровень духовной культуры» [там же, с. 241]. Однако слово «ляжь» – это просторечие. Просторечия же не употребляются в литературном тексте, но вовсю присутствуют в разговорной речи. Чуковский же набрасывается в данном случае на женщину, сказавшую «ляжь» своему пуделю. Он предлагает в разговорной речи употреблять язык литературный? Но это путь прямо противоположный всей его борьбе с «канцеляритом». Обычная речь как раз более эмоциональна, потому в ней и употребляются просторечия, обладающие экспрессивностью. Чуковский же, по сути, как раз и борется с отсутствием экспрессивности и эмоциональности, свойственной канцелярскому языку. Вместе с тем он сам просторечия применяет даже в литературном тексте, например: брехня, писака, лодырь и др. Самому делать то, что он сам же яростно критикует – это в духе Чуковского…

Канцелярит у главного борца с таковым присутствует и в его более ранней работе «Высокое искусство». Приведём пример:

«Заботясь главным образом о формальном соблюдении всех имеющихся в подлиннике ритмических схем, она пыталась втиснуть в эти железные рамки всю сумму поэтических мыслей и образов Шелли, воссозданных в русском стихе» [9, с. 84].

Как то же самое сказать не по-канцелярски? Можно, например, так:

«Стремясь соблюдать ритмические схемы подлинника, она пыталась втиснуть в них поэтичные мысли и образы Шелли»

Тот, кто борется с каким-то негативным, по его мнению, явлением, должен сам показывать пример того, как должно быть. Но у Чуковского этого нет: он сам вовсю применяет то, с чем так отчаянно борется.

Но что же именно Чуковскому не нравится в «канцелярском» языке? Почему он отвергает заимствование слов и оборотов из делового языка в разговорную речь? Если обобщить его позицию, то получается следующее.

Во-первых, этот язык многословен (употребляется много ненужных слов). И Чуковский здесь даже приводит примеры. Посмотрим на некоторые. Выражение «приглашённые гости» – а разве могут быть не приглашённые? Могут, и их называют «незваными». Так что пример неудачный. «Важнейшая основа» – любая основа важна, не бывает неважной основы. Но опять неудачно, ибо здесь употреблено слово «важнейшая», а не «важная». Все основы важны, но среди них могут быть самые главные. «Достигнутые успехи» – нет успехов недостигнутых. Но снова пример неудачный, ибо «недостигнутые» успехи всё же бывают и их именуют «будущие» – выражение «будущие успехи» всегда в ходу. «Имеющиеся ошибки» – а разве есть «не имеющиеся»? «Полученные предложения» – а есть неполученные? В обоих последних выражениях критикуемые слова относятся не к каким-то абстрактным ошибкам и предложениям, а к тем, о которых уже шла речь. Если сказать просто «ошибки» и «предложения», то не будет сделано уточнение, а сказать «ошибки, о которых шла речь» или «предложения, о которых уже упоминалось» – это слишком длинно. А потому здесь «канцеляризмы» не ведут к многословию, а наоборот – с ним борются. Таким образом, Чуковский даже нормального примера увеличения слов при использовании канцеляризмов привести не может, хотя такие примеры есть, и мы ещё будем на эту тему говорить…

Во-вторых, согласно Чуковскому, «канцелярский» язык скрывает истинные мысли и чувства. Однако никаких примеров скрытия «истинных мыслей» он не приводит. Одновременно возникает вопрос: а разве с помощью простого разговорного языка нельзя скрывать свои истинные помыслы? Конечно же, можно… В общем, обвинение в скрытии истинных мыслей, является совершенно пустым и необоснованным. А вот в отношении скрытия чувств, Чуковский прав – действительно, это язык безэмоционален. В деловой речи эмоции излишни, а потому такой язык там необходим. Но и в обыденной жизни очень часто нужно абстрагироваться от эмоций, и безэмоциональный язык здесь сильно помогает.

В-третьих, Чуковский говорит, что этот язык абстрактен. Однако зачастую он как раз более конкретен, ибо «канцеляризмы» зачастую имеют уточняющее значение – эту тему мы также ещё затронем.

В итоге получается, что борьба с «канцеляритом» сводится к замене безэмоционально-абстрактного языка на эмоциональный и конкретный, к искоренению безэмоциональности и абстрактности. Абстрактность и сухость «канцелярского» языка Чуковский называет мертвечиной, а эмоционально-конкретный язык – живым. Вот отсюда и название книги Чуковского «Живой как жизнь».

Чуковский утверждает проникновение в речь канцелярского языка, но никак это не доказывает! А в доказательстве нуждается сам тезис о том, что так называемые «канцеляризмы» возникли именно в канцелярском языке, ведь если они там употребляются, то это ещё не значит, что они там и возникли. Чуковский говорит, что канцелярский жаргон (он называет это «жаргоном») расцвёл в литературе примерно с 20-х годов (XX века). А раньше его не было? Дело в том, что те слова и обороты, которые Чуковский причисляет к канцелярским, вовсю присутствуют в более ранней русской литературе, и мы на этой теме ещё подробно остановимся.

b) Эмоциональный язык К. Чуковского

Чуковский призывает к эмоциональному языку, который он сам именует «живым». Тексты же самого Чуковского буквально пронизаны эмоциями, и эти эмоции – отрицательные. Во многом это следствие его психотипа, а именно – ярко выраженной экстенсивной критичности1.

Он говорит, что в учебниках литературы конкретное должно преобладать над абстрактным, а живая образность над унылой рассудочностью [10, с. 227], что школьников нужно увлекать эмоциональной, увлекательной, взволнованной речью [там же, с. 215]. Претензии звучат не только к тем, кто пишет, Чуковский говорит и о читателях, чей идеал «побольше рутинных, трафаретных, бескрасочных слов, никаких живописных и образных» [там же, с. 80]. Канцеляристы требуют обесцвеченную, обескровленную речь.

Проведём параллель с фотографией. Лишь чёрно-белая фотография претендует на роль искусства, а в цветной фотографии искусства, по сути, нет – лишь зрелище. Почему так происходит? Потому, что цвет затмевает мысль художника, его замысел. Когда на первый план выходит зрелище, то искусство разглядеть трудно. Но вот представим, что в жанре фотографии появляется свой Чуковский, который начинает везде и всюду кричать, что чёрно-белая фотография обескровлена, что в ней убраны все краски жизни, что монохромную фотографию нужно всячески искоренять… И если пойти на поводу этого, то фотография как искусство исчезнет. Но то же самое и в литературе. Любая экспрессия в тексте затмевает мысль. А без мысли чтение литературы превращается в пустое времяпровождение. Лишь в бульварной литературе, лишённой глубокой мысли, воздействие на читателя ведётся экспрессивным путём, классическим же литературным произведениям экспрессия является чуждой.

Когда в попытках убедить другого на первый план выходит эмоциональное воздействие, то на самом деле не ставится цель убедить, а ставиться цель заразить другого своими эмоциями. В науке не должно быть места этому. Наука должна строится на аргументации. Именно потому «канцелярский» язык, применяемый в том числе и в науке, стремится нивелировать эмоциональный фактор. Хочешь что-то доказать – приводи аргументы, но без эмоций, чтобы эти аргументы можно было хорошо рассмотреть. Любая экспрессия здесь излишня, она лишь мешает делу.

Сам же Чуковский делает свою речь экспрессивной с помощью просторечий и бранных слов, награждая ими тех, с кем не согласен. В отношении канцелярита, например, у него звучит: канцелярская пошлость, тошнотворная чушь, бездарная чушь, густопсовый2 сумбур, мертворождённые чиновничьи вычуры, казённая брехня, мертвечина. Канцеляристов же он обзывает следующими словами: злостные очковтиратели, бюрократические лодыри, равнодушные писаки, душевные уроды, бездарные люди. Представьте, что научные дискуссии, повинуясь Чуковскому, станут таковыми… Между тем сам Чуковский пишет в своей книге, что его упрекали за использование в текстах следующих слов: подлюга, шиш, дрыхнуть, чавкает, пакостный, сиволапый, на карачках, балда, дрянь. Однако использование подобных слов он защищает, называя это «живым» языком. Получается, «канцеляризмы» для него даже хуже бранных слов – первое напрочь отрицается, а второе даже приветствуется.

Тому, у кого есть серьёзные аргументы в адрес собственной позиции, не нужно пытаться привлечь внимание к себе за счёт бранных слов. Более того, такие слова окажут ему медвежью услугу, ибо будут услышаны лишь они, а не аргументация. Никакой серьёзной аргументации у Чуковского нет – лишь одни эмоции. Хотя сам он в отношении других пишет:

«И всё-таки было бы очень невредно, если бы „профаны“ – а к ним я охотно причисляю себя – не судили о языке наобум, с кондачка, по субъективному впечатлению, по капризу невежества, а пытались бы обосновать свои оценки какими-нибудь – пусть самыми элементарными – принципами» [там же, с. 258].

Но, во-первых, обосновывать нужно не принципами, а аргументами. Во-вторых, сам Чуковский как раз и судит по «субъективному впечатлению» и «капризу невежества»…

Приведём несколько показательных примеров «живого» языка Чуковского.

Пример первый. Чуковский набрасывается на литератора, который в своей статье написал «овладение школьниками прочными навыками» [с. 209]. Он называет это «измывательством над живой русской речью», а автора обзывает «убогим». Всё дело в скоплении творительных падежей. Чуковский говорит, что «даже пятиклассники знают, что скопление творительных падежей приводит к таким бестолковым формам» [там же, с. 210], и тут же звучат три примера, иллюстрирующие это: «Картина написана маслом художника», «Герой награждён орденом правительства», «Он назначен министром директором». Может показаться, что Чуковский здесь прав. Но нет. Дело в том, что у критикуемого им автора сначала идёт ответ на вопрос «кем?», а потом – на вопрос «чем?», и никакого смыслового искажения это чередование не вносит. А в приведённых примерах идёт совершенно другая последовательность ответов на вопросы. В первом и третьем примере идёт сначала ответ на вопрос «чем?», а потом «кем?», во втором – дважды ответ на вопрос «кем?». Так что дело не в самом по себе скоплении творительных падежей, а в порядке чередования ответов на вопросы. И этого Чуковский не видит.

Пример второй. По ходу своей критики использования лишних слов Чуковский пишет:

«Только тёмные люди не знающие, что эмоция и чувство – синонимы, позволяют себе говорить эмоциональные чувства. И форму морально-этический могли ввести в обиход только неучи, не знающие, что моральный и значит этический» [там же, с. 289].

Но пять же: прав ли он в своих обвинениях? Разберём это. Чувства делятся, в первую очередь, на внешние и внутренние. Внешние – это зрение, слух, осязание, обоняние, вкус

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

См. мою книгу «Личность и темперамент».

2

Охотничье выражение.