Мишурка и его Большая-Пребольшая Семья. Сказка о маленьких лапках и большом сердце, которое искало свое место под солнцем

«Да!» – гордо выпрямился Искрик, глаза горели. «Мама нашла их у самого подножия Гремящей Горы, где водопад играет! Они волшебные! Давай усыпим ими всю крышу? Будет как дворец Снежной Королевы, только теплый!»

«Но землянички…» – настаивал Мишурка, чувствуя, как радость немного померкла. «Они же теплые, родные, от Милани! И они… они живые! Блестяшки… они просто… блестят». Ему вдруг стало жаль простую красоту ягод перед холодным блеском камней.

«Зато блестяшки вечные!» – ответил Искрик, уже представляя сияющий шалаш. «Их дождь не смоет, муравьи не утащат! Они будут сверкать всегда! А твои ягодки…» – он неловко махнул лапкой, «…завянут завтра».

«Не завянут, если аккуратно! Они высохнут, и будут пахнуть», – обиделся Мишурка. Грустный комочек сжал его горло. «А твои камушки не пахнут… они холодные и… невкусные!» – вырвалось у него, хотя он сразу понял, что это глупо.

«А твои ягодки – глупые и недолговечные!» – фыркнул Искрик, его рыжие бровки нахмурились, а хвост перестал вилять. Его мечта о сверкающем дворце дала трещину.

Солнечные зайчики спрятались. Легкая тучка прикрыла солнышко. На полянке повисло неловкое молчание. Шалаш, только что такой родной и общий, вдруг стал яблочком спорным.

«Давай сделаем так», – предложил Мишурка, стараясь говорить спокойно, как папа Светозар, когда объяснял важные вещи. «Вход украсим земляничками – для уюта и запаха. А крышу – твоими блестяшками! Будет и красиво, и… честно!»

«Нет!» – вдруг топнул лапкой Искрик. Его голос звенел от обиды и разочарования. «Блестяшки должны быть везде! Они самые лучшие! Они – волшебство! Твои землянички… они обычные!» В его глазах мелькнуло что-то упрямое и ранимое. Он так хотел поразить друга, сделать шалаш необыкновенным!

«Тогда…» – голос Мишурки дрогнул. Ему стало страшно от собственных слов, но обида была сильнее. «Тогда я не буду с тобой дружить! Строй шалаш дальше сам!»

Глаза Искрика расширились от шока и боли. «И я не буду!» – выпалил он, схватив свой мешочек. «Сам строй свой скучный шалаш с ягодами!»

«Сам и построю!» – крикнул Мишурка в спину уходящему другу. Рыжий хвост мелькнул в кустах и исчез.

Глава Вторая: Грусть Одиночества и Эхо Ссоры

Мишурка остался один посреди их незаконченного чуда. Он посмотрел на кучу веток, рассыпанные на земле алые ягодки, на пустую полянку. Солнышко снова выглянуло, но его лучи казались Мишурке холодными. Внутри щемило так, что хотелось сесть и заплакать. Он пнул лапкой ветку. «Зачем я так сказал?..» – прошептал он. «Но Искрик был не прав! Это не честно, не поровну! Он не оценил дар Милани! Не понял, что настоящее волшебство – в простом, теплом и родном!»

Поникший Мишурка побрел прочь от поляны, от шалаша-сироты. Куда? Не знал. Ноги сами понесли его к Песенному Ручью. Может, его журчание успокоит, как мамина колыбельная? Возле самого берега, на гладком камне, сидела белка Звонянка. Она чистила пушистый хвост, и каждый ее жест был полон грации.

«Мишурка! Приветик!» – завизжала она, увидев его, и легко спрыгнула вниз. «Где твой дружок – рыжий огонек? Вы же сегодня шалаш строили!»

«Мы… мы поссорились», – тихо признался Мишурка, садясь рядом. Ему не хотелось говорить, но Звонянка смотрела так участливо.

«Поссорились? Ой-ёй-ёй!» – Звонянка схватилась за щечки. «Но вы же лучшие друзья! Как так? Нельзя ссориться! Это же невесело!» Она закружилась вокруг себя, как золотой волчок. «Смотри! Вот так! Во-о-от так! Крутись – и вся грусть улетит! Попробуй!»

Мишурка попытался улыбнуться ее стараниям. Звонянка искренне хотела помочь. Но веселее ему не становилось. Сердце было заполнено тяжелой обидой на Искрика и… стыдом за свои слова. «Спасибо, Звонянка», – вздохнул он. «Я, наверное, пойду…»

«Эх!» – Звонянка остановилась, смущенно почесав ухо. «Не весело? Может, поплавать? Водичка – лучший лекарь! Охлаждает пыл!» – прокричала ему вслед белочка. Но Мишурка уже шел дальше, глубже в свои мысли.

Он вышел на лесную дорожку, где важно, вышагивая как часовой, расхаживал гусь Шумокрыл. Он что-то бормотал, кивая своей длинной шеей: «…порядок превыше всего… травинка к травинке… камешек к камешку… ничто не должно нарушать гармонию…»

«Здравствуй, Шумокрыл», – поздоровался Мишурка без особой надежды.

«А, Мишурка!» – Шумокрыл остановился, вытянув шею. «Ты один? Где твой неугомонный компаньон, лисенок Искрик? Должен сопровождать тебя, согласно правилам дружбы!»

«Мы поссорились», – сказал Мишурка, глядя себе под лапы.

«Поссорились? Безобразие!» – возмутился Шумокрыл. «Это ж нарушенье-то какое! Дружеских правил! Нарушено спокойствие! Надо срочно восстановить порядок! Слушай внимательно!» Он важно выпрямился. «Шаг первый: установите виновника. Кто первый нарушил договоренности?»

«Ну,… мы спорили… оба…», – начал Мишурка.

«Шаг второй: определите наказание! Лишение сладкого? Или… или уборка поляны? Для осознания!»

«Но я не хочу его наказывать!» – испугался Мишурка. Мысль о том, что Искрик будет уныло подметать поляну, была невыносима. «Я хочу,… чтобы все было как раньше. Чтобы мы снова дружили».

«Гм… гм…» – Шумокрыл задумался, постукивая клювом. «Значит, шаг три: примирение. Подходишь, говоришь четко: „Признаю свою долю вины. Предлагаю вернуться к дружбе“. Он отвечает: „Согласен“. И порядок восстановлен! Четко, ясно, по регламенту!»

«Но это же… неискренне!» – возразил Мишурка. Его грусть лишь усилилась. Шумокрыл не понимал главного – дружба не подчиняется регламенту! Она живая! «Спасибо, Шумокрыл», – он пошел прочь, слыша за спиной: «Порядок… всему голова… искренность – это хорошо, но без правил – хаос…»

Глава Третья: Размышления у Воды и Голос Совести

Мишурка забрался на знакомый пригорок над Песенным Ручьем. Отсюда было видно и их поляну с шалашом-недоделкой, и извилистую ленту ручья, и даже дальние заросли, где жила Огневица. Но Искрика нигде не было видно. Тишина, обычно наполненная щебетом птиц и стрекотом кузнечиков, теперь казалась гулкой и пустой. Без болтовни Искрика, без его смеха лес потерял краски.

Мишурка сел на мягкую траву, подперев лапками щеки. Ручей внизу журчал, будто пытался что-то сказать. Жур-жур… «Что же я наделал?» – прошептал Мишурка воде. Жур-жур… «Но он назвал землянички глупыми…», – оправдывался он. Но тут же вспомнил, как сам обозвал блестяшки «холодными и невкусными». Разве это было справедливо? Блестяшки были сокровищами Искрика, его гордостью, подарком любимой мамы! Мишурка представил, как Искрик, сияя, нес их, чтобы сделать их общий шалаш особенным. А он, Мишурка, отверг этот дар. Жур-жур… Ручей будто вздыхал: «Вот видишь…»

А Искрик? Где-то там, в чаще,… что он чувствует? Мишурка представил его рыжую мордочку, сжавшуюся от обиды, его обычно веселые глазки, потухшие. Вдруг ему стало не просто грустно, а больно. Он обидел друга. Да, Искрик обидел его первым, но разве это оправдывало его слова? «Не буду дружить!» – как же страшно это звучало теперь! Разве дружба – это только радость? Разве она не должна выдерживать и тучки?

Жур-жур… «Но что же делать?» – спросил Мишурка у ручья. Первым идти мириться? Но ведь Искрик тоже был не прав! Гордость шевельнулась в Мишурке. «Пусть первый придет!» – подумал он. Но тут же представил Искрика, такого же упрямого, сидящего в одиночестве и думающего то же самое. И их шалаш так и останется сиротой, а дружба… увянет, как нераспустившийся цветок.

Глава Четвертая: Тревожный Крик и Общая Бездна

Вдруг тишину разорвал отчаянный, знакомый крик! «Помогите! Помогите! Кря-кря! Сыночек!»

Мишурка вскочил, как ошпаренный. Это была утка Серебринка! Ее голос, всегда такой спокойный, звенел паникой! Мишурка помчался на звук, сердце колотилось где-то в горле. Он слетел с пригорка и увидел страшную картину у самого берега Песенного Ручья.

Серебринка металась на мелководье, хлопая крыльями и отчаянно крякая. Один из ее пушистых желтых утят, самый маленький, Купавка, отчаянно бился в воде! Его лапки и пузико опутали густые, темно-зеленые водоросли! Они, как цепкие руки, тянули его ко дну! Серебринка пыталась клювом разорвать водоросли, но они были крепкими и скользкими. Она подталкивала утенка к берегу, но водоросли снова натягивались, удерживая малыша. «Держись, сыночек!» – кричала она, и в ее голосе слышались слезы и паника, беспомощность.

Мишурка, не раздумывая ни секунды, прыгнул в воду! Место знакомое, воды ему по пояс. Прохладная вода обожгла, но он не чувствовал холода. Страх за утенка был сильнее. Он подошел вплотную. Водоросли были толстыми, как веревки, и очень скользкими! Он изо всех сил потянул одну,… она не поддавалась! Утенок жалобно пищал, захлебываясь.

«Дай я помогу!» – раздался резкий, знакомый голос с берега.

Искрик! Он тоже примчался на крик Серебринки! Его глаза были широкими от ужаса, вся шерсть взъерошена. Он не стал лезть в воду, он действительно боялся глубины. «Возьми меня на руки и поднеси поближе!» – крикнул он Мишурке. Своими острыми зубками он перегрыз все водоросли. В этот миг не было ни обиды, ни спора о блестяшках. Была только общая беда и маленький утенок, которому нужна была их помощь. Мишурка вынес освобожденного утенка на берег. Купавка, почувствовав свободу, радостно и испуганно запищал и выпорхнул со всех своих крыльев в объятия крыльев мамы – Серебринке!