История болезни

Павел Леонидович, сняв кепку и плащ, предстал в костюме. Я людей в костюме видел только в фильмах и, может, их еще носили на официальные встречи на высшем уровне, а тут ночная смена – и костюм с галстуком, анахронизм небывалый. Да и повадки у Павла Леонидовича были дерганые и неуверенные, но только до того, как он садился за монитор. Тут он сразу преображался, движения становились уверенными, ответы и вопросы четкими и по делу, с ним даже Сова говорила сжато и строго, и было ясно, что с Павлом Леонидовичем не забалуешь.

Приняв отчет от Ромы, он пожелал мне удачи и, отвернувшись, погрузился в изучение графиков и отчетов от Совы. Рома вытолкнула меня из операторской:

– Не стоит задерживаться, когда тут дядя Паша, он не любит, чтобы кто-то был рядом. Отчет принял – и все. Но поверь, к нему можно обратиться с любым вопросом, он все может решить.

– А дядей Пашей его можно называть?

– Ну, пока не торопись, пусть он сам предложит, – сказала Рома и, накинув широкое худи и взяв рюкзак, повела меня коротким путем на выход.

Там её уже ждал весь в наклейках и со старым велосипедным звонком элетросамокат. Махнув мне на прощание своими дредами, она исчезла в ночи, а я поплелся на остановку, переваривая все впечатления вечера.

Еще три недели я вмести с Ромой разбирал подробности взаимоотношений с Совой, и эти графики, тексты и ссылки все больше приобретали для меня наглядную жизнь больницы через Сову. Я уже, принимая отчеты от Димы или Шефа, понимал и сколько прошло операций, и какой была сложность, и какие ресурсы понадобились нашей Сове; я видел, как поступали пациенты и на плановые процедуры, и на скорой при экстренных случаях, и как Сова выдавала при каждом изучении анамнеза решение по лечению. Но бывали и вопросы, когда опрос пациента или результаты анализов или тестов были недостаточны, тогда Сова рекомендовала провести дополнительные процедуры.

Я все больше погружался в жизнь больницы, и уже многие термины становились мне знакомы, тем более что в чате я мог спросить все у Совы, и получал обстоятельный ответ, и даже с примерами. И вот настал день, когда Рома просто сидела, и что-то тыкала в телефоне, предоставляя мне самому следить за экраном и общаться с Совой. Она уже так не раз делала, но сегодня предупредила, что я полностью самостоятелен, добавив мне волнения, а потом вообще вышла на пару часов. Я уже был готов, пусть и не морально, но практически полностью представлял, что и как делать.

На следующий день Рома не пришла. Шеф, поздоровавшись, сказал, что мой тренинг закончен, и я сам могу принимать пересмену у Димы. Мы остались с Совой вдвоем.

Часть 4

Конечно, не с самого начала у меня начались трудовые будни, мандраж присутствовал еще несколько недель, особенно когда меня не было два-три дня, и я немного волновался что-то забыть или пропустить. Но Дима в тридцать минут своим спокойствием и уверенностью сразу снимал с меня лишние эмоции, как шелуху, и когда Сова в очередной раз выворачивала свои внутренности на экраны, я вплывал в эту кухню, и взгляд уже цеплял взлеты и падения, ровные линии, и главное – видел, что нет обрывов.

Но еще один фактор, который реально радовал – это зарплата. Конечно, у меня водились деньги, но это были мелкие деньжата, недостойные называться доходом, а теперь хотя это были пусть и неденьжищи, но уже вполне ощутимые денежки. И конечно, с первой зарплаты я закатил пир. Все мы собрались у бабули, она запекла гуся с яблоками, мамуля, отец и сестра принесли торт, а я накупил разных вкусностей – пахучую дыню, копченой рыбы и мяса, дед привез солений. Я водрузил на стол коньяк и шампанское, а чувствовал себя первоклашкой, который принес первую пятерку.

Только родные могут так восхищаться и гордиться, сам же я понимал, что это просто работа, и то не на полный день, но каким же значительным я сам себе казался! Ну да, я же отлично знал, что и бабуля, и родители прошли и достигли намного больше меня…

Праздник первой зарплаты прошел на ура. Родители, убрав стол, ушли, а мы с бабулей остались допивать чай. И тут она сказала:

– Максим, а пойди ко мне в спальню, там в нижнем ящике трюмо есть толстая старая тетрадь; принеси ее, пожалуйста.

Я, конечно знал у бабули все ее ящики, так как будучи любопытным ребенком, обследовал все, часто оставаясь один. Я знал, что бабуля хранит и старые альбомы, и бумаги, которые уже давно существуют только в электроном виде. Я знал, о какой старой тетради она говорит, но как-то открыв ее, ничего в ней не понял, и отложил, даже не спрашивая. А теперь бабуля хочет мне ее показать.

Я нашел и принес старую, с потрепанными углами, заклеенным синим корешком, необычной формы тетрадь. Прямоугольник картонной обложки был расчерчен и от руки написано: «Акимина Дарья Васильевна». Я подал эту тетрадь бабуле. Она бережно ее взяла, погладила и открыла. Пожелтевшие страницы тихо шуршали, бабуля всматривалась в написанное, но, по-видимому, ничего не понимала, а просто любовалась этим письмом от руки, уже практически не использующимся в повседневной жизни. Да, еще были фанаты каллиграфии, и даже уроки по письму от руки, но в быту все пользовались только печатью, и в школе уже учили печатать, а не писать, проводили даже соревнования по скорости печати.