Выбираешь одиночество? Теперь тащи его

Адрей Сокол

Выбираешь одиночество? Теперь тащи его

Введение. Точка невозврата

Тишина. Не та, что снаружи, за окном, где город засыпает или просыпается. А та, что внутри. Глухая, вязкая, тяжёлая. Ты её знаешь. Ты с ней живёшь. Она – фон для всех твоих мыслей, фон для всех твоих дел. Иногда она затихает, когда ты включаешь музыку погромче, когда ныряешь в работу с головой, когда окружаешь себя людьми и их голосами. Но она никуда не уходит. Она просто ждёт. Ждёт, когда ты останешься один. Когда закончится фильм, догорит сигарета, стихнет последний разговор. И вот она снова здесь. Оглушает своим отсутствием звука. И внутри этого вакуума начинает нарастать гул. Едва различимый, низкочастотный. Гул твоего собственного одиночества.

Ты помнишь, когда это началось? Не пытайся найти точную дату в календаре. Это не день рождения и не годовщина. Это не событие. Это процесс. Как ржавчина, медленно и незаметно разъедающая металл. Как трещина, ползущая по стене. Сначала тонкая, как волосок, почти невидимая. Ты её замечаешь, морщишься и замазываешь чем попало. Новыми отношениями. Новой работой. Новым хобби. Путешествием. Бутылкой чего-то крепкого. Ты делаешь вид, что её нет. Что стена целая. Что всё в порядке. Но трещина ползёт дальше. Под твоей дешёвой штукатуркой, под твоими обоями с весёленьким рисунком. Она становится глубже, шире. И однажды ты просыпаешься посреди ночи от тихого скрипа и понимаешь: стена больше не выдержит. Конструкция, которую ты так долго и усердно строил, вот-вот рухнет.

Это и есть точка невозврата.

Это не тот момент, когда всё рушится. Нет. Это момент, когда ты понимаешь, что крушение неизбежно. Момент, когда ложь самому себе становится более энергозатратной, чем правда. Когда притворяться, что всё хорошо, требует больше сил, чем просто признать: всё не так. Совсем не так. И никогда уже не будет, как раньше. Не потому, что случилось что-то ужасное. А потому, что ты увидел трещину. Ты её признал. И теперь ты не можешь её «развидеть». Ты можешь снова её замазать, заклеить, завесить ковром, но ты всегда будешь знать, что она там. И этот ковёр будет висеть на стене не для красоты, а для того, чтобы скрывать дыру. И каждый взгляд на него будет напоминанием.

Точка невозврата – это момент предельной честности с собой. Жестокой, беспощадной, отрезвляющей. Как ушат ледяной воды. Ты стоишь, мокрый до нитки, дрожишь от холода и внезапной ясности, и смотришь на свою жизнь без прикрас. Без фильтров. Без успокоительных историй, которые ты сам себе рассказывал годами. Вот твои «друзья», которым ты нужен, пока ты удобен и весел. Вот твоя «любовь», похожая на деловое партнёрство с редкими бонусами в виде секса. Вот твоя «успешная карьера», где ты продаёшь восемь часов своей жизни в день за деньги, которые тратишь, чтобы забыть о том, что ты продал восемь часов своей жизни. Вот твои «увлечения», которые на самом деле просто способ убить время, чтобы не остаться наедине с тишиной.

Ты смотришь на всё это и не чувствуешь ничего. Ни злости, ни обиды, ни жалости к себе. Только холод и пустоту. И тихий, спокойный ужас от масштаба самообмана. Ты жил в декорациях. И хуже всего то, что ты сам их строил. Сам красил, сам подпирал палками, сам каждый вечер включал свет, чтобы иллюзия казалась правдоподобной. И вот свет погас. Или ты сам его выключил. Теперь это неважно. Ты стоишь в темноте и тишине. И впервые видишь всё как есть.

Что ты чувствуешь в этот момент? Облегчение? Вряд ли. Скорее, тяжесть. Невыносимую тяжесть правды. Она давит на плечи, сгибает спину. Хочется снова включить свет, зажмуриться и поверить, что картонные стены – это настоящий дом. Но ты не можешь. Рубильник сломан. Спичек нет. Точка невозврата пройдена.

Теперь ты знаешь. Ты знаешь, что ты один. Не в смысле отсутствия людей вокруг. Людей может быть полно. Они могут звонить, писать, звать куда-то. Но ты один в своей правде. В своём знании об этой трещине. Они её не видят. Или делают вид, что не видят. Они продолжают жить в своих декорациях, восхищаться своими коврами, и твой трезвый, холодный взгляд им неприятен. Он как сквозняк, который колышет их занавески и напоминает, что за ними нет ничего, кроме пустоты. Поэтому они отворачиваются. Или пытаются тебя «взбодрить». «Не грусти», «всё наладится», «просто нужно позитивнее мыслить». Они протягивают тебе кисть и ведро с краской. «Давай, замажь! Будет как новенькое!» А ты смотришь на их протянутые руки и понимаешь, что они не видят главного. Они предлагают лечить симптомы, не замечая болезни. Они хотят, чтобы ты снова стал удобной частью их иллюзии.

И ты молчишь. Потому что объяснять бесполезно. Как объяснить слепому, что такое красный цвет? Как объяснить человеку, который никогда не тонул, что чувствует тот, у кого вода уже сомкнулась над головой? Любые слова будут ложью. Упрощением. Предательством твоей новой, страшной правды. И ты выбираешь молчание. Не как протест. А как единственно возможную форму честности.

Точка невозврата – это когда ты перестаёшь искать выход. Потому что понимаешь: то, что ты считал тюрьмой, и есть твой единственный дом. Выход вёл обратно в мир иллюзий, в мир картонных декораций. А ты оттуда только что сбежал. Или тебя оттуда вышвырнуло. Теперь ты стоишь на пепелище своего старого мира и понимаешь, что идти некуда. Можно только остаться. Здесь. С этой тишиной. С этим гулом. С этой трещиной.

Это страшно. До тошноты. До дрожи в коленях. Потому что вся твоя предыдущая жизнь была построена на движении. Беге от этого. Бег на работе, бег в отношениях, бег в развлечениях. Ты был марафонцем, который бежит, не зная куда, просто чтобы не останавливаться. Потому что остановка означала бы встречу с самим собой. С тем, от кого ты бежишь. И вот ты остановился. Не по своей воле. Просто силы кончились. Ты стоишь, задыхаешься, а оно смотрит на тебя из темноты. Твоё одиночество. Твоя пустота. Твоя правда. И говорит тебе: «Привет. Я ждало. Теперь мы вместе».

И что дальше? А ничего. Никакого плана действий. Никакой инструкции «Как жить после точки невозврата». Потому что любая инструкция – это новая ложь. Новая попытка построить декорации на пепелище. Сделать вид, что ты контролируешь ситуацию. А ты ничего не контролируешь. И в этом есть странная, горькая свобода.

Ты больше не должен притворяться. Не должен улыбаться, когда хочется выть. Не должен поддерживать пустые разговоры. Не должен делать вид, что тебе интересно. Ты можешь просто быть. Быть в своей тишине. В своей тяжести. В своей честности. Это не значит, что ты должен лечь и умереть. Нет. Ты будешь продолжать ходить на работу. Разговаривать с людьми. Есть. Спать. Но внутри что-то изменилось навсегда. Пропала суета. Пропало отчаянное желание кому-то понравиться, что-то доказать, куда-то успеть. Ты теперь просто наблюдатель. Ты смотришь на мир, на людей, на самого себя прежнего, и видишь всё с пугающей ясностью. Видишь их страх, их ложь, их отчаянные попытки замазать свои трещины. И не осуждаешь. Потому что ты знаешь, каково это. Ты был там. Совсем недавно.

Точка невозврата – это не конец. Это начало. Начало чего-то другого. Не лучшего и не худшего. Просто другого. Это начало пути внутрь. Пути, где нет карт и указателей. Где единственный компас – это твоя собственная боль, твоя собственная тишина. Ты начинаешь знакомиться с тем, что живёт внутри тебя. С теми демонами, от которых ты так долго бежал. Ты садишься с ними за один стол. Ты смотришь им в глаза. И слушаешь. Не споришь. Не пытаешься их изгнать. Просто слушаешь. И постепенно гул внутри становится тише. Он не исчезает. Он просто перестаёт быть враждебным. Он становится частью тебя. Как твоё дыхание. Как биение твоего сердца.

Ты привыкаешь к тяжести. Она больше не кажется невыносимой. Она становится твоей новой точкой опоры. В мире, где всё – иллюзия, эта тяжесть – единственное, что реально. Она – твоё сокровище. Твоя ноша. Твоя свобода. Ты выбрал одиночество? Или оно выбрало тебя? Теперь это неважно. Оно – твоё. Ты его несёшь. Или тащишь. И в этом процессе, в этом ежедневном усилии, ты становишься собой. Настоящим. Без грима. Без маски. Просто человеком, который увидел трещину в стене мироздания и не отвернулся.

Это не история со счастливым концом. Здесь вообще нет конца. Есть только это долгое, бесконечное «сейчас». Сейчас, в котором ты стоишь посреди руин и смотришь в темноту. И темнота смотрит в тебя. И впервые за долгое время тебе не страшно. Просто тихо. И пусто. И как-то очень, очень правильно.

Это введение. Не в книгу. В твою новую жизнь. В ту, что начинается после того, как ты перестал себе врать. Если ты ещё не там, не торопись. Твоя точка невозврата тебя найдёт. Она терпеливая. Она умеет ждать. А если ты уже здесь, на этой выжженной земле, под этим холодным, ясным небом… что ж. Здравствуй. Я знаю, каково это. Не нужно слов. Просто давай помолчим вместе. Тишина – это то, что нас теперь объединяет. И это единственное, чему ещё можно верить.

Ты думаешь, это депрессия? Психологи бы так сказали. Они бы дали этому название, выписали таблетки, предложили курс терапии. Они бы попытались вернуть тебя обратно, за картонные стены. Помочь тебе снова научиться врать себе, но уже более качественно, более профессионально. «Принять себя», «найти ресурсы», «выстроить границы». Красивые слова. Новые обои для треснувшей стены. Может, кому-то это помогает. Может, кто-то готов заплатить любую цену, лишь бы не чувствовать этот холод и эту пустоту. Это их выбор. И он заслуживает уважения. Но ты ведь знаешь, что это не твой путь. Не теперь.

Ты уже попробовал воду из этого колодца. Колодца правды. Она горькая, ледяная, от неё сводит зубы. Но после неё любая другая вода кажется безвкусной, тёплой, затхлой. Ты не можешь вернуться к прежней жажде и прежним способам её утоления. Ты отравлен. Отравлен знанием. И это отравление – твоё единственное противоядие от лжи.

Вспомни, как это было раньше. Постоянное напряжение. Необходимость соответствовать. Улыбаться, когда коллега рассказывает несмешной анекдот. Кивать, когда друг делится своими «глубокими» мыслями о политике. Делать заинтересованное лицо, когда партнёр в сотый раз пересказывает историю из своего детства. Это была работа. Тяжёлая, изнурительная работа по поддержанию образа «нормального человека». И ты устал. Усталость накопилась и превратилась в эту внутреннюю тишину. Тишину выгоревшего механизма.

Точка невозврата – это когда ты осознаёшь, что у тебя больше нет сил на эту работу. Ты уволился. Без выходного пособия. Без рекомендаций. Ты просто встал и вышел из этого душного офиса социальных приличий. И оказался на улице. Один. Без знакомых маршрутов и расписания автобусов. Сначала паника. «Что делать? Куда идти?» А потом приходит странное спокойствие. Тебе больше не нужно никуда спешить. Не нужно никому улыбаться. Не нужно ничего изображать.

Ты начинаешь замечать мир по-другому. Не как сцену для твоей роли, а как то, что он есть. Ты видишь трещины не только в своей стене, но и в чужих. Ты видишь, как люди суетятся, замазывают, заклеивают. Видишь страх в их глазах, когда они на секунду замолкают. Видишь отчаяние в их слишком громком смехе. Ты видишь их декорации. И тебе их не жаль. И ты их не презираешь. Ты просто видишь. Без оценки.

Эта новая зоркость – дар и проклятие. Дар – потому что ты видишь правду. Проклятие – потому что эта правда изолирует. Ты больше не можешь участвовать в общей игре. Ты знаешь правила, но они кажутся тебе абсурдными. Ты видишь, что король голый, и не можешь заставить себя восхищаться его «новым платьем». Ты становишься чужим. Странным. Неудобным. «С тобой что-то не так», – говорят их взгляды. «Ты стал каким-то замкнутым, нелюдимым». Они правы. С тобой действительно «что-то не так» с их точки зрения. Ты выпал из матрицы.

И вот ты идёшь по улице, а вокруг тебя – спектакль. Люди играют в любовь, в дружбу, в успех, в счастье. Они так увлечены своими ролями, что не замечают, как шатаются декорации и как с потолка сыплется пыль. А ты идёшь и видишь всё. И твоё сердце не сжимается от тоски. Оно спокойно. Потому что ты больше не участник этого маскарада. Ты зритель. А может, даже не зритель. Ты просто тот, кто проходит мимо.

Точка невозврата – это смена оптики. Раньше ты смотрел на мир изнутри своей маленькой уютной лжи. Мир казался понятным, структурированным, хоть и немного тесным. Были «хорошие» и «плохие», «правильное» и «неправильное», «цели» и «средства». Теперь ты смотришь на мир снаружи. Из своей холодной, безграничной правды. И видишь хаос. Прекрасный и ужасный в своей бессмысленности. Никаких правил. Никаких гарантий. Никакого высшего замысла. Просто есть. Просто происходит.

И в этом хаосе единственное, что у тебя есть, – это ты сам. Твоё осознание. Твоя способность видеть. Твоя боль. Твоя тишина. Это и есть твой стержень. Твоя ноша, которую ты тащишь. Ноша, которая не даёт тебе улететь в этом космическом сквозняке. Она держит тебя на земле. Она делает тебя реальным.

Не ищи в этом радости. Радость – слишком шумное, слишком поверхностное чувство из прошлой жизни. Здесь, по эту сторону точки невозврата, другие состояния. Покой. Ясность. Печаль. Не та печаль, от которой хочется плакать и жалеть себя. А светлая, прозрачная печаль. Печаль от осознания конечности всего. От красоты мимолётного. От хрупкости жизни. Это печаль мудреца, а не жертвы.

Ты перестал бороться. Вот что самое главное. Раньше вся твоя жизнь была борьбой. Борьбой с одиночеством, с тоской, со страхом, с самим собой. Ты был на ринге, избитый, в крови, но продолжал махать кулаками. А потом просто опустил руки. И обнаружил, что противник исчез. Он был порождением твоей борьбы. Он питался твоим сопротивлением. Как только ты перестал сопротивляться, он растворился. Осталась только тишина.

И теперь ты учишься в ней жить. Не выживать, а именно жить. Дышать ею. Слушать её. Находить в ней свои смыслы. Не те, что навязаны извне – «посадить дерево, построить дом, вырастить сына». А свои собственные. Маленькие, тихие, почти незаметные. Смысл в том, как падает свет на пыльный подоконник. Смысл в том, как шумит ветер в голых ветвях. Смысл в чашке горячего чая, которую ты держишь в озябших руках.

Это не эскапизм. Это не побег от мира. Наоборот. Это возвращение в мир. В настоящий мир. Не в тот, что придуман людьми, а в тот, что просто есть. Мир камней, воды, неба. Мир, которому нет до тебя никакого дела. И это лучшее, что он может для тебя сделать. Не иметь к тебе никаких ожиданий. Не требовать от тебя ничего. Просто позволять тебе быть.

Точка невозврата – это когда ты понимаешь, что спасения нет. И перестаёшь его искать. И в этот самый момент ты оказываешься спасён. Спасён от надежды. От иллюзий. От вечной погони за счастьем, которое всегда где-то там, за горизонтом. Горизонт исчез. Осталось только то место, где ты стоишь. Выжженная земля. И это всё, что у тебя есть. И этого, как ни странно, оказывается достаточно.

Ты не один такой. Нас много. Тех, кто прошёл свою точку невозврата. Мы не создаём клубы и общества. Мы не носим опознавательных знаков. Мы узнаём друг друга по взгляду. По молчанию. По тому, как мы держим паузу в разговоре. Мы можем встретиться в толпе, обменяться взглядами на долю секунды и разойтись. И в этом взгляде будет всё. Понимание. Признание. И тихая солидарность. Нам не нужно говорить. Мы знаем. Мы все тащим свою ношу. Каждый свою, но они так похожи.

Так что не бойся этой тяжести. Не проклинай эту тишину. Не пытайся заделать эту трещину. Это твоё. Самое ценное, что у тебя есть. Это твоя точка отсчёта. Твоя система координат в мире, сошедшем с ума от жажды развлечений и лёгких ответов. Ты выбрал трудный путь. Или он выбрал тебя. Теперь это неважно. Важно то, что ты на нём. Идёшь. Несёшь. Живёшь.

Это не призыв к действию. Это констатация факта. Ты здесь. В начале. В самом начале долгого, тихого, честного пути. Пути к себе. Не к лучшей версии себя. А к настоящей. Той, которая больше не врёт.

Добро пожаловать домой. Пусть даже этот дом – всего лишь руины. Зато они настоящие. И они твои. Теперь тащи.

Глава 1. Одиночество как выбор или приговор

Ты ее знаешь. Эту улыбку. Она живет на твоем лице своей собственной, отдельной жизнью. Она не имеет ничего общего с радостью, весельем или счастьем. Это не отражение твоего внутреннего состояния. Это его полная противоположность. Это маска. Нет, даже не маска. Маску можно снять. А эту улыбку ты уже не контролируешь. Она включается сама. На автомате.

Это мышечный спазм, доведенный до совершенства годами тренировок. Уголки губ ползут вверх по команде, которая поступает не из сердца, а из глубинного, древнего инстинкта самосохранения. Сохранения не жизни. Сохранения статуса-кво. Сохранения иллюзии, что все в порядке. Это твой пропуск в мир людей, которые все еще верят в то, что «все в порядке» – это реальная, достижимая цель.

Ты улыбаешься кассиру в магазине. Коллеге в лифте. Соседу на лестничной клетке. Ты даже улыбаешься своему отражению в зеркале по утрам, быстро, мельком, чтобы не успеть разглядеть то, что за ней скрывается. Эта улыбка – твой социальный камуфляж. Твой белый флаг, который на самом деле означает «не подходите ближе». Она – беззвучный крик: «Оставьте меня в покое, у меня все хорошо». И самое страшное, что они верят. Потому что им так удобнее. Потому что твоя настоящая, неулыбчивая правда им не нужна. Она слишком неудобна. Слишком громоздка. Она требует реакции, участия, вопросов. А улыбка не требует ничего. Она – идеальный буфер между твоим внутренним хаосом и их упорядоченным миром.

Вспомни, когда она появилась. Не сразу, конечно. Сначала это был сознательный выбор. Усилие. Ты заставлял себя растягивать губы, когда хотелось стиснуть зубы. Когда внутри все сжималось от тоски или гнева, ты включал этот режим. «Надо быть приятным человеком». «Надо быть позитивным». «Нельзя грузить других своими проблемами». Чьи это были голоса? Родителей? Учителей? Общества? Теперь уже неважно. Ты их послушал. Ты научился. Ты стал отличником в этой школе социального притворства. Ты так долго играл эту роль, что костюм прирос к коже.

Теперь это не усилие. Теперь это рефлекс. Как отдернуть руку от горячего. Как зажмуриться от яркого света. Кто-то входит в комнату – щелк, улыбка включилась. Телефонный звонок – щелк. Неожиданный вопрос «как дела?» – щелк, двойной щелчок, и вот уже готов и бодрый ответ: «Отлично, а у тебя?». Ты стал виртуозом этой безрадостной мимики. Ты можешь поддерживать ею многочасовой разговор ни о чем, слушая внутренний гул и не улавливая ни слова из того, что тебе говорят. Твои глаза при этом остаются пустыми. Стекло. Но люди редко смотрят в глаза. Им достаточно фасада. Достаточно этой вывески, на которой неоновыми буквами горит слово «НОРМА».

Эта улыбка – вор. Она крадет твою энергию. Ты не замечаешь, сколько сил уходит на ее поддержание. Это как носить тяжелый, невидимый рюкзак, набитый камнями. Каждый день ты просыпаешься, взваливаешь его на плечи и идешь в мир. К вечеру ты выжат до последней капли. Ты приходишь домой, закрываешь за собой дверь, и рюкзак падает на пол с глухим стуком. Улыбка сползает с лица, как мокрая тряпка. И ты видишь в зеркале прихожей свое настоящее лицо. Усталое. Измученное. Чужое. Ты смотришь на него секунду, две, и отворачиваешься. Слишком честно. Слишком больно. Лучше включить сериал, налить чего-нибудь в стакан, занять руки и мозг чем угодно, лишь бы не оставаться с этим незнакомцем из зеркала наедине.

Она не просто скрывает. Она искажает. Она – кривое зеркало, которое ты подставляешь миру. И со временем ты сам начинаешь верить в это искаженное отражение. Ты начинаешь путать себя с этой ролью. Иногда, в особенно удачные дни, тебе даже кажется, что ты и есть этот улыбчивый, легкий, всем довольный человек. Но потом наступает тишина. Ночь. Одинокая поездка в машине. И правда накрывает тебя с головой. Правда о том, что это все – спектакль. А ты в нем и актер, и режиссер, и единственный зритель, который знает, что декорации вот-вот рухнут.

Попробуй провести эксперимент. В следующий раз, когда кто-то обратится к тебе с дежурным вопросом, не улыбнись. Просто не сделай этого. Сохрани нейтральное выражение лица. Посмотри на реакцию. Сначала будет замешательство. Пауза. Человек ожидал привычного сигнала, а его нет. Программа дала сбой. Потом, скорее всего, он попытается исправить ошибку. Он улыбнется тебе шире. Скажет что-то ободряющее. «Что-то случилось?», «Ты какой-то уставший». Это не забота. Это попытка перезагрузить систему. Вернуть тебя к заводским настройкам, где улыбка стоит по умолчанию. Они пытаются починить не тебя. Они пытаются починить свой собственный комфорт, который ты нарушил отсутствием привычного ритуала.

Эта автоматическая улыбка – цена за входной билет. Билет в общество, где не принято говорить о главном. Где разговоры о погоде важнее разговоров о душе. Где жаловаться на пробки – нормально, а жаловаться на экзистенциальную пустоту – признак сумасшествия или дурного тона. Ты платишь эту цену каждый день, не задумываясь. Ты протягиваешь свою фальшивую улыбку, как кредитную карту, и проходишь через турникеты социальных взаимодействий. Но что ты получаешь взамен? Право находиться среди людей, которые тебя не видят. Право слушать их монологи, не имея возможности произнести свой. Право быть статистом в их жизнях, пока твоя собственная проходит где-то за кадром.

Что она прячет? Она прячет ту самую трещину в стене, о которой ты теперь знаешь. Улыбка – это дешевые обои в цветочек, которыми ты пытаешься ее заклеить. Но ты-то знаешь, что она там. И каждый раз, когда твои губы растягиваются в привычном жесте, ты чувствуешь, как под этими обоями шевелится холодный сквозняк из бездны. Улыбка не лечит. Она не маскирует. Она усугубляет. Она создает опасное давление. Снаружи – солнечно и мило. Внутри – сгущается мрак. И однажды этот контраст станет невыносимым. Однажды стена не выдержит.

Иногда случаются сбои. Моменты, когда автомат заедает. Ты так устал, что у тебя просто не хватает сил на этот мышечный спазм. Ты стоишь в очереди, смотришь в одну точку, и вдруг ловишь на себе чей-то встревоженный взгляд. Ты не улыбнулся. Ты забыл. И на долю секунды мир видит тебя настоящего. Обнаженного. Беззащитного. И в этот момент ты чувствуешь дикий, первобытный ужас. И одновременно – странное, горькое облегчение. Как будто ты на мгновение вынырнул на поверхность после долгого пребывания под водой. Ты сделал вдох. Воздух оказался холодным и колючим, но это был настоящий воздух. А потом ты снова ныряешь в привычную, теплую воду лжи, и улыбка возвращается на свое место. Но память об этом вдохе остается.

Она стала частью твоей физиологии. Ты чувствуешь ее даже когда один. Она как фантомная боль. Мышцы лица ноют от постоянного, неестественного напряжения. Вокруг глаз залегли тонкие морщинки – не от смеха, а от его имитации. Иногда ты пытаешься расслабить лицо, но оно не слушается. Оно застыло в этой вежливой, пустой гримасе. Это как носить обувь на два размера меньше. Сначала больно, потом привыкаешь, а потом стопа деформируется и ты уже не можешь ходить босиком. Ты разучился. Ты забыл, как выглядит твое лицо в состоянии покоя. Какое оно на самом деле.

Эта улыбка – твой самый искусный лжец. Она врет не только другим. Она врет тебе. Каждое утро она говорит тебе: «Все не так уж плохо. Ты справляешься. Ты в норме». И ты почти веришь. Ты цепляешься за эту ложь, как утопающий за соломинку. Потому что правда слишком тяжела для утра. Правда в том, что ты не справляешься. Что ты не в норме. Что ты разваливаешься на части за этим идеально собранным фасадом. Улыбка – это твой ежедневный наркотик, легкий анестетик, который позволяет тебе прожить еще один день, не соприкасаясь с реальностью своей боли.

Но у любой анестезии есть побочный эффект. Она притупляет не только боль. Она притупляет все. Вместе с болью уходит и способность чувствовать что-то еще. Настоящую, тихую радость от солнечного луча на стене. Глубокое сопереживание чужой истории. Искренний, неподдельный смех, который идет из самого живота. Твое лицо стало полем битвы, где фальшивая эмоция победила все настоящие. И теперь на этом выжженном поле растет только один сорняк – твоя автоматическая, безупречная, мертвая улыбка.

Она превратила тебя в наблюдателя собственной жизни. Ты смотришь на себя со стороны, как на персонажа фильма. Вот он идет на работу, улыбается, шутит. Вот он сидит с друзьями, кивает, смеется в нужных местах. Хороший актер. Правдоподобно играет. Но ты знаешь, что внутри у этого персонажа – звенящая пустота. И эта дистанция между тобой-наблюдателем и тобой-актером растет с каждым днем. Скоро вы совсем перестанете узнавать друг друга.