Экзамен

– Вася давай попробуем. – Она взяла его руку. – Ты не напрягайся; как получится – так получится. Когда еще у тебя будет время и силы? Будешь меня возить… Видишь, какая я стала…

* * *

Дорога в автошколу, пока что, главный плюс в этой истории. Полчаса ходу по весеннему лесу, дыша морозным воздушком – просто отлично! Розанов быстро прошел дворами пятиэтажек, от угла заводского забора нырнул в лес. В придорожном ельнике темно, стыло, грязно. Мерзлый снег сплошь засыпан мелким древесным мусором. Тропки заледенели, часто помечены цветными собачьими, а то и человечьими испражнениями. У скамеек смятые жестяные банки, бутылки, пакеты; разорванный воздушный шарик болтается в ветвях. Сами деревья поникшие, истерзанные, умученные… Розанов прошел вглубь леса, стал подниматься на холм. Здесь посветлее. Старые березы чередовались с огромными, мохнатыми елками. Сосны решительно выпрямились в небо. Он остановился, поднял лицо – верхушки деревьев уже озарены ярким солнышком. «Синяя синь и тонкий безлиственный штрих». Он улыбнулся, стал спускаться, хватаясь за ветки, зеленые лапы, поневоле притоптывая, сбегая на прямых ногах, – с размаху обнял сосну… «Скользко, елы-палы!»

Внизу через речку перекинут железный гремучий мосток, но пока можно по тропке, прямо по льду, мимо рыбаков в тулупах и валенках, сосредоточенных, огромных, монументально восседающих на своих коробах.

Снова подъем в горку между самопальных участков и хижин, огороженных «чем зря», выходим прямо к станции, с небольшой отдышкой. На дороге грохот, вонь, плотный поток машин. Снега нет, только сбоку кромка черного, заляпанного грязью льда. Налево, две остановки, и школа.

Здание строили в 70-х, серая двухэтажная бетонная коробка. Раньше здесь был ДОСААФ, теперь другая вывеска, но суть та же. Внутри холл, большая застекленная подсвеченная доска, увешанная грамотами, вымпелами, лентами. Медали на бархатных подушках, кубки, флаги. Поневоле разыскиваешь бюст вождя и не находишь, и от этого разочарование и некоторая тревога… На стенах художественные портреты советских и царских военачальников, включая Суворова и даже Дмитрия Донского в шлеме и при мече. Коллаж эпохи перемен. Все аккуратно, чисто. Автоматы с водой и ароматным кофе. В открытом туалете восточная женщина в фартуке и перчатках трет кафельную плитку тряпкой.

Розанов отыскал свою группу, вошел в просторную классную комнату. Повесил пальто на вешалку, сел на свободное место рядом с интеллигентной бабушкой в очках. Огляделся. Два молодых парня, остальные женщины. Однако!

Вошли трое мужчин, начальник школы, завуч и преподаватель группы. Представились, поприветствовали собравшихся. Все, несомненно, бывшие военные. Начальник – седой, пухлый, благообразный, с живыми глазами успевающего человека – держал долгую речь, «докладывал» о давних традициях школы, замечательных специалистах, хвалил постоянно расширяющуюся «материально-техническую часть». Двенадцать часов вождения, возможность дополнительных занятий. Но нужно посещать и обязательно сдать теорию. Александр Данилович прекрасно владеет материалом, способен научить любого здравомыслящего и даже не здравомыслящего человека. По-видимому, юмор. В аудитории действительно заулыбались, зашевелились, а то была напряженная тишина.

– Без сдачи теории студент к вождению не допускается. Порядок получения зачета Александр Данилович вам доложит.

– Это я все расскажу, объясню, – неожиданно задвигался, зарумянился, замахал руками небольшого роста, лысоватый преподаватель группы, до этого стоявший с неподвижным лицом.

– Бояться не нужно, – продолжил начальник,– еще раз повторяю: мы свою часть работы выполним, но при обязательном условии вашего сотрудничества. Я понимаю, могут быть пропуски по уважительной причине, но если человек не ходит, а появляется только на экзамен, допущен не будет. Давайте сразу настраиваться серьезно. На дороге вы будете подвергать опасности свою жизнь и жизни других граждан. Мы несем ответственность за ваши знания. Не теряйте зря времени. Вы, вообще, хорошо подумали? Посмотрите, что творится на дорогах! Вот, сейчас девять часов, везде уже пробки, все спешат, лезут друг на друга… Дурдом!

Он сделал паузу, весело уставился в класс. Коллеги покровительственно ухмылялись.

– Не бойтесь. Не волнуйтесь. Научим. Будете еще получать удовольствие от вашего автомобиля – это я могу гарантировать всем добросовестным студентам и студенткам.

Опять юмор. Женщины смотрели с сомнением.

– Вопросы еще есть ко мне?

Вопросы неожиданно посыпались.

– Когда будет запись на вождение?

– А машины в ГАИ будут те же или другие?

– Можно на «Форд» записаться?

– Скажите, а Снегирев работает?

– Уволен. Так, значит, я должен сразу заявить вам. Штат инструкторов у нас большой, люди все опытные, но всякие бывают обстоятельства… Сами понимаете, если вечером семейное торжество, а утром, в восемь часов урок вождения, человек не всегда умеет справиться со своим внутренним миром, может позволить себе какие-то выражения… Вы можете прекратить занятия, сразу идете к Александру Даниловичу или прямо ко мне – мой кабинет при входе слева. Пожалуйста, приходите, будем решать все вопросы.

– А кто такой Снегирев? – Розанов наклонился к своей соседке.

– Не знаю, – она пожала плечами.

– Ой, это такой урод! – повернулась к нему молодая женщина спереди. – Хам ужасный и руки распускал.

– Да нормальный мужик, его за пьянку выгнали, – подала голос девчонка с заднего стола. – Зато у него все сдавали с первого раза!

– Я поздравляю вас с началом занятий и надеюсь, что большая часть группы в июне получит водительские удостоверения.

Начальство вышло. Александр Данилович приступил к делу. Раздал личные карточки для заполнения, пособия по правилам, тетрадки, компьютерные диски. Напомнил про медкомиссию и перешел к финансовым вопросам. Розанов плохо понял, за что нужно еще платить деньги, заторопился, поглядывая на часы. Дамы с карточками окружили преподавателя, молодые люди втиснулись между ними; пришлось ждать. В итоге он подошел последним.

– Розанов Василий Васильевич, 51 -го года рождения, сотрудник института социологии и антропологии… Сын купил машину?

– Да, типа того, – он улыбнулся.

– Василий Аркадьевич Розанов не Ваш родственник?

– Нет.

– Служили вместе в Германии, – он на мгновение поднял мутные стариковские глаза…

Уже в двенадцатом часу Розанов побежал на остановку, пропустил две набитые маршрутки, наконец, сел в третью. Ехал долго, опоздал на лекцию.

* * *

Гомер обозначил новую эстетическую позицию: любование героями. В «Илиаде» мы наблюдаем персонифицированную стихию войны, захватывающую и поглощающую человека. Боги выясняют свои отношения посредством людей. Стихия войны суть богочеловеческая драма. В «Одиссее» перед нами развернут устойчивый богочеловеческий мир, порядок… Стихия войны способна ворваться в этот мир. Но происходит это по определенной логике воздаяния, человеческой логике, которую представляет Одиссей, и которую безумно отвергают юные женихи Пенелопы. Олимпийский миропорядок – космос – в этом смысле сугубо человеческий феномен. Божественный, но с человекообразными богами. В таком виде космос избирается античными героями и, далее, осмысляется философами. Пифагорейцы обнаруживают его ритм и лад. Гераклит – внутреннюю таинственную связь противоположностей, движение. Парменид – нерушимое единство. Человек – часть космоса; это принципиальный тезис. Космос – единственно возможный мир, и в этом мире боги делают ставку на людей. Отсюда своеобразный интерес к человеку, осмысление его способностей, положения в мире. Так, животные во многом имеют сходное с людьми строение, но не мыслят. Человек чувствует, как и животные, но еще и мыслит. В чувствах Космос живет в нашем теле, свободно, как Протей, многообразный и неуловимый, как Река в которую невозможно войти дважды. Умом человек способен схватывать сущности и уберегать их от протекания. Активно помнить, как пояснит Платон. Его идеи-образы – умные изваяния многих сходных вещей – числа, фигуры. Они вечны, живут своей особой жизнью в Космосе и «вспоминаются» мыслящим человеком. Без них Космос непостижим и способен обернуться Хаосом – принципиальным античеловеческим беспорядком. Сам процесс «припоминания» происходит в обращении к особому богу Уму, следуя которому, человек способен различить некоторое целостное начертание своей жизни, и потом ему последовать. Это похоже на то, как актер вживается в полученную роль. Театральная терминология здесь не случайна.

Личность, по-гречески prosopon, латинский эквивалент persona, буквально маска, личина, обозначающая определенный характер в пьесе. Герой лишь более-менее удачный типаж. Греки, когда хотели выразить нечто лично-живое, говорили soma, – вот это тело, дышащее, чувствующее, страждущее, запечатленное определенным ликом, жестами и пропорциями.

Добродетель, arete, – собственно, хорошо сделанная вещь. С умом, а не вопреки. Отсюда sophrosine, – умный человек, живущий в гармонии ума и тела, философ, искусно ваяющий свою душу, тело. Важна эстетическая направленность этого тезиса.

Аналогично формируется понятие справедливости. В идеальном обществе Платон выделяет три сословия: философы, воины и земледельцы-ремесленники. Справедливость характеризуется правильным соотношением сословий. Правят философы, исполнительный аппарат: воины-стражники. У Аристотеля более прагматичная концепция социального равновесия, как избегания крайностей. Лучшие возможности имеет то общество, где средний класс у власти…

Поздняя античность испытала большое влияние восточных дуалистических учений. Тело – темница, чувства плохи, ибо неверны, преходящи. Тело – место заключения и страдания души. Мудрость – приготовление к смерти, к освобождению, быть может, к странствию в других телах. Было бы ошибкой находить в подобных тезисах исходное эллинское мироощущение…

* * *

После лекции Розанов быстро спустился на второй этаж.

– Ну что, Надежда Сергеевна, опять – двадцать пять опечаток!

Он придвинул стул, сел рядом с Громовой у компьютера. Успел заметить, что «Феликс» настроен скверно.

– Двести пятьдесят не хотите?! Вы, когда пишете, о чем думаете, Василь Васильевич? – брюзгливо откликнулась Надежда Сергеевна. – Ну смотрите… Так, сейчас… Вот. «Онтомологический ряд» – это что такое? Зоопсихология? Онтология?

– Где? – Розанов одел очки, подался к монитору. Засмеялся. – Нет, просто аналогично…

– Читал Набокова на ночь… Дальше… Вот этот кусок, насколько я понимаю, вообще попал сюда не по делу.

– О, да! Это конец второй главы. Давайте, сразу переставим.

– Подождите. Переставите дома. Смотрите, что у Вас с синтаксисом… Запятые и точки я Вам должна проставлять?.. Здесь на одной странице три раза «как бы» и «однако»… Ну а здесь Вы, видимо, вообще не смотрели, что печатаете – это же полное безобразие! Я не думаю, что заслуживаю подобного обращения, Василь Васильевич. А может, Вы бездарь?

Розанов уныло смотрел в пестрый от красной правки текст. «Железный Феликс», все-таки, очень удачная кличка.

– Ну и, разумеется, список литературы; Вы просто проигнорировали мои замечания. Короче говоря, Надежда Сергеевна свернула программу, извлекла «флешку». – Я жду от Вас полностью готовый вариант в пятницу, в десять часов.

– Надежда Сергеевна, давайте пол-первого, я обещаю!

– В десять, Василь Васильевич. Извините, у меня тоже много работы. В противном случае я отправлю сборник без Вашей статьи, можете потом объясняться с Игорем Николаевичем.

– Надежда Сергеевна, Вы привычно губите во мне автора, ученого и человека…

– Ничего! Переживете. По-другому, голубчик, книги не пишутся. Сделайте себе распечатку, смотрите в транспорте… Чего по сторонам-то глазеть?

Она неожиданно ударила его коленкой в бедро. Розанов удивленно поднял глаза и отшатнулся: «Феликс» весь сморщился и радостно смеялся своими ужасными кривыми зубами. Тут же страшно закашлялся.

–Налить Вам воды?– испугался Розанов.

Громова махнула ему рукой. Он вышел.

У лифта окликнула Света.

– Василь Васильевич, пришел факс из Норвегии; нужно оформлять визу.

– Ехать в посольство?

– Я позвоню, узнаю, когда прием. Василий Васильевич, там три приглашения.

Он вопросительно посмотрел на нее.

– Вы, Михаил Иванович и я, если не возражаете…

Света прикусила зубами ручку и, глядя на него, загадочно повела головой.

– Ой, Свет! Искренне рад! Я думаю, ты все сделаешь. Паспорт у меня есть.

– Я узнаю, нужно ли собеседование, но подача документов, скорее всего, личная. Вам нужно еще заполнить вот эти анкеты участника и подготовить тезисы доклада. Игорь Николаевич просил в пятницу.

– Обойдется! Сегодня среда – какая пятница!

– Он хочет в понедельник все утвердить у Заварзина…

– Ладно, Свет, спасибо. С Игорем Николаевичем я сам переговорю…

Вечером, дома, Маша бодрая, оживленная.

– Суп будешь?

– Буду.

– Иди, мой руки, сейчас подогрею.

Кухня маленькая, уютная. Стены закрыты полками, навесными шкафчиками. У окна стол и даже втиснулся крохотный угловой диванчик. Над столом необычное низкое бра – трехглавый дракон, распростертый, с тремя разинутыми светящимися пастями. Телевизор на холодильнике.

– Опять кризис на Украине? – Василь Васильевич сел, стал смотреть новости.

– Лялечка звонила, говорит, у них все спокойно. Они и не слышали ничего; это наши тут раздувают.

– А мне Сашка письмо прислал: приняли китайцы

его проект. Говорит, если успеет оформить бумаги, к Пасхе прилетит.

– Умничка-сыночка! – Марья Александровна обратилась к портрету серьезного молодого человека на стене. – Ну и что? Теперь он будет мотаться туда-сюда?

Она вздохнула, села напротив.

– Пока молодой – полетает. Денег заработает, квартиру, машину купит… Будет тебя возить…

– Не ехидничай. Как, кстати, школа?

– Сегодня было вводное занятие… Не знаю, Маш, что-то я сомневаюсь в успехе…

Марья Васильевна встала, наклонившись, обняла его за плечи. Прижалась щекой.

–Васечка – хороший! Научится ездить. Саша нам купит красивую новую машину. Мы поедем в Киев, заберем дочу с внученькой, поедем себе в Крым, к Симе.

Она отстранилась, посмотрела на него глубокими черными теплыми сейчас глазами.

– А поездом нельзя?

– Ладно, Вась, как получится, мы же договорились.

– Что еще Лялька рассказывает? – Он принялся за суп.

– Анечка хорошо. Голосок бодренький, спит, правда, мало. Свекровь по-прежнему, в депрессии. Нужно ее кормить, выгуливать. Устает доча.

* * *

Следующий заголовок, пожалуйста, – Подвижные части автомобиля… Подвижные части автомобиля. Подпункт здесь, цифра один или буква а со скобкою, как хотите, – кривошипно-шатунный механизм… Ка-Шэ-Эм, сокращенно. Ка-Шэ-Эм! И следующий подзаголовочек – назначение кривошипно-шатунного механизма! Можно уже писать сокращенно: назначение КШМ. Написали? Итак, КШМ служит для преобразования прямолинейного движения поршня во вращательное движение коленчатого вала… Так, я все повторю! Спросите меня, что непонятно… Разговаривать пожалуйста, в коридор. Здесь сидим тихо, слушаем. Не успели, не поняли – ручку вверх. Я сделаю паузу… Или в конце занятия подойдите, спросите…

– Так, смотрим сюда, все очень просто.– Александр Данилович громко дробно застучал деревянной указкой по металлу.

– Вот у нас разрез двигателя. Специально для вас взяли и распилили. Вот цилиндр, где сгорает топливо… Как двигается поршень?

– Туда-сюда, – тонкий девический голосок.

Александр Данилович остановился, выдержал паузу. Девчонки захихикали. Женщины сдержанно и покровительственно заулыбались. Молодой парень у окна грубо громко заржал. Розанов внимательно посмотрел на замаслившееся лицо преподавателя.

– Вернемся к двигателю! – укоризненно произнес Александр Данилович. – Итак, смотрите. Взорвали топливо в цилиндре – резко, многократно увеличилось давление газов, поршень выталкивается вверх! Избыток газов через клапан выбрасывается из цилиндра – поршень вернулся назад, но свое движение, через шатунную шейку уже передал на коленный вал и далее, на колеса – машина поехала! Понятно?

Александр Данилович произнес это залпом, с быстрыми жестами, поворотами туловища и напоследок склонился, замер, вопрошая зал…

* * *

Дорога опять мучительная. Розанов, обычно, садился на конечной остановке у дома, или, по хорошей погоде, бежал через лес на электричку. После десяти на станции перерыв. Маршрутки в Москву у школы идут уже заполненные. Сейчас, подумав, выбрался на Горьковское шоссе, там залез в автобус. Стоял. Уперся в сиденье, достал распечатку, просматривал текст. У МКАДа пробка. Водитель дергал, маневрировал. Убрал бумаги – бесполезно. Спина разболелась. В метро присел, передохнул.

В институте ходил по начальству с бумагами, переговорил с Новиковым по телефону – толково. Смотрел материалы Норвежского семинара, которые прислал Петер. К вечеру, кажется, выправил текст. Хорошо поработал.

Поехал домой с Курского вокзала на десятичасовой электричке. Вагон теплый, людей немного. Задремал в тепле. Пошел пешком от станции по дороге, чтобы встряхнуться. Темно. Машины слепят фарами. Пустой тротуар с остекленелыми черными лужами. Завтра можно отдать тезисы Свете, пусть правит и несет Игорю Николаевичу. «Феликс» опять придерется, но, наверное, даст еще поработать выходные. В понедельник лекция…

У фабрики на остановке нетрезвые, шумные ребята. Девчонки полуголые, одна уже кашляет, сопливая, с сигаретой. Неожиданно подошла маршрутка из Москвы. Вышли люди. Розанов забрался в салон, сел в удобное кресло и через десять минут был дома.

* * *

Утром мороз четырнадцать градусов! А днем в Москве будет пять-семь тепла. В лесу незнакомая женщина со сворой собак собирает бутылки, тащит за собой сумку-тележку. Деревья у речки замерли восторженные, вдохновенные, сосредоточенные. Слушают небо. Ждут весну.

В школе холодно, настоящий «дубак». Женщины сидят в куртках, в шубах. Класс полупустой. Александр Данилович нацепил очки на нос, начал перекличку.

– Алоева?

– Здесь, перед Вами.

– Артамонова?

– Здесь.

– Винникова? Винникова есть? Ставим пропуск.

– Горелова? Тоже нет?… Пропуск. Гуляйте-гуляйте. На экзамен никто допущен не будет.

– Гунн-берова?

– Гуимберова! Здесь.

– Извините.

Вошли две девчонки-подружки, в одинаковых черных куртках, джинсах, голопузые. Попытались потихоньку проскользнуть на свободные места. Преподаватель поднял глаза, спросил грубо – Вы куда идете?

Девчонки остановились.

– Маршрутка в пробке стояла, полчаса…

– В следующий раз выходите из дома на полчаса раньше, сегодня можете быть свободны.

– Мы же на семь минут опоздали, Александр Данилович, – воскликнула темная девушка.

– Не мешайте мне вести занятия, вы слышали, что я сказал? – рявкнул, вдруг, преподаватель.

– Нет, ну это беспредел! – Хрипло сказала маленькая светлая девчонка с накрашенным детским лицом. – Мы же не виноваты!

– Пишите жалобу, я вас на занятия не допускаю!

– Подумаешь! – Светлая девушка пошла из класса, в дверях внятно ругнулась.

– Александр Данилович, простите нас, пожалуйста, мы больше не будем. Это в последний раз.

Темная девушка махнула подруге.

Преподаватель повернул к ней пустое, измученное лицо.

– Почему вы идете без спроса? Все может случиться, но давайте уважать друг друга… Вы же не в баню идете! Садитесь. Кто это пришел?

– Струнникова и Шпет.

– Хорошо. Розанов?

– Здесь.

Александр Данилович закончил перекличку, поднялся из-за стола.

– Все убрали конспекты. Достали лист бумаги и карандаш. Пишем контрольную работу. От окна – первый вариант, – он взмахнул рукой; – второй. Здесь первый, второй.

Первый вариант, записываем вопросы. Классификация легковых автомобилей. Не шумите, я напишу на доске…

Коварный тип и мстительный. Впрочем, может плохо себя чувствует. Голова сегодня тяжелая. Розанов вытащил лист бумаги. Чего там во втором варианте? Система питания, основные виды топлива. Ничего не помню.

Александр Данилович записал на доске вопросы, еще раз грозно предупредил о суровой ответственности за списывание и торжественно вышел из класса.

Женщины встрепенулись, засуетились с тетрадками.

– Лера! Стань у двери… Смотри, где он там! Товарищи, у кого первый вариант записан, диктуйте!

Розанов засмеялся. Написал что-то сам своими словами. Отдал листок. Вышел на остановку, неожиданно позвонил Дима, предложил подвезти… Повезло!

* * *

Средневековье не было монолитным временем, Темными веками упадка после блестящей Античности – это поздние схемы Просветителей. Мы говорим об огромной, тысячелетней, очень разнообразной и богатой по содержанию эпохе, в течение которой сформировались основополагающие приоритеты европейского самосознания. Несомненно, есть радикальная новость – рецепция христианства, но весьма своеобразная. Для многих людей произошло не столько событие спасения, сколько открытие греха. Это истинная реальность. Грех существует, явлен и превышает все представления человека о бедствиях. Спасение также существует, несомненно, но в явном виде возможно лишь для избранных, для немногих – это трудная, далекая, и не всегда ясная перспектива. Настоящая же реальность – греховный и гибельный мир, наполненный ненавистью, дьявольскими силами, встречаемыми каждый Божий день. Человек в церкви имеет шанс на спасение, на выживание. Но не больше. Мировоззрение ранне-средневекового человека сформировано не только церковью, но и совершенно определенными историческими событиями – падением Римской империи, хаосом железных и варварских веков, медленным, чрезвычайно жестоким становлением новых государств под эгидой церкви. Будничными лишениями, трудом, бедствиями. Насилием.

Для Августина (V век) Рим был не просто страной, где он родился, вырос и получил образование, но целым миром, единственно-возможным культурным миром. Этот мир рухнул, потому что был безбожным. И, развалившись, похоронил античную культуру: и Платона, и искусство, и императоров. Главное произведение «О Граде Божием» описывает конец Рима как закономерность. Раннее средневековье жило под несомненным влиянием Августина. В «Исповеди» – очень характерно – человек талантливый, образованный, глубоко чувствующий умирает сам в себе от грехов. «Не может душа успокоиться, пока не успокоится в Тебе, Боже… Ибо Ты создал нас для Себя». Именно через этот образ воспринимали античное наследство новые народы – франки, германцы, скандинавы. Суд Божий – настоящая реальность, как война, голод, болезни. Человек, чтобы жить, должен верить. Покаяться и верить – это первое его дело в этой жизни, потому что земные ужасы – лишь прообразы вечных мучений. Человек сам по себе плох. Был хорош, да испортился. «Человек, если остается только человеком, уподобляется дьяволу». (О Граде Божием). Нет времени для раздумий. Нет нейтральной гуманистической позиции. Верить – совершенно необходимо. Покаяние – дело всей жизни. Формы покаяния различны для воина, крестьянина, монаха, но это лейтмотив всякой человеческой жизни. При этом сохраняется античная структура общества, но изменяются внутренние интенции. Главные теперь не философы, но «те, кто молятся» – духовенство, монахи. Дальше те, кто воюет, подымают меч ради Христа. Потом те, кто работают.

Герои Средневековья – святые. Монахи, короли и папы. Исповедники и бессеребренники. Красота суть чистота, открывающая видение Бога в мире. Куртуазная любовь рыцаря, прежде всего верность, посвящение души другой прекрасной и благородной душе, часто анонимного характера… Идеал – внутренний молитвенный подвиг неопознанной преданной любви… Впрочем, все это медленно и трудно произрастает на почве весьма разнообразной, грубой, простодушно-циничной повседневной жизни, данной нам в источниках…