Ева Никифорова и Парящая Спираль

Ева прижалась лбом к прохладному стеклу, затаив дыхание. Она видела! Четко! Внутри светящейся изумрудной спирали мелькали контуры:

Огромные, полупрозрачные шестерни, плавно входящие в зацепление и расцепляющиеся.

Странные, угловатые руны, сложенные из сгустков света и пара, которые вспыхивали и гаснули.

И – самое невероятное – силуэты птиц. Но не настоящих. Механических! С острыми, как лезвия, крыльями из света и дыма, которые проносились сквозь спираль и растворялись в ее изгибах.

Это было завораживающе красиво. Таинственно. Напрямую говорящее с чем-то внутри нее. Это не было похоже на ее утренние «поломки» – хаотичные и пугающие. Это было грандиозное, осмысленное, живое явление. Маяк. Маяк из пара и света.

Она протянула руку к тумбочке, схватила теплый болтик, не разворачивая платка. И почувствовала! Он отозвался! Вибрация внутри него усилилась, став резкой, почти трепещущей, как струна. Голубые прожилки под темным металлом вспыхнули ярче, отбрасывая слабые голубые блики на ее пальцы. Болтик словно тянулся к окну, к этой спирали, к источнику света.

– Валера! – прошептала Ева. – Смотри!

Кот уже стоял рядом, уткнувшись носом в стекло. Его спина была выгнута, шерсть чуть взъерошена, а зеленые глаза горели не кошачьим, а каким-то древним, всепонимающим светом. Он не мурлыкал. Он наблюдал. И его присутствие, его спокойная уверенность придавали Еве смелости. Это было реально. Она не сошла с ума.

Они простояли так несколько минут, завороженные танцем света и пара. Потом спираль начала медленно распадаться. Шестерни растворились, руны погасли, механические птицы исчезли. Изумрудное сияние поблекло, клубы дыма снова стали просто клубами дыма, поднимающимися в черное небо. Маяк погас.

Болтик в руке Евы успокоился, вибрация стала едва ощутимой. Голубые прожилки потускнели. Валера потянулся, зевнул во всю свою кошачью пасть и прыгнул обратно на кровать, как будто ничего экстраординарного не произошло.

Ева осталась у окна, прижимая теплый металл к груди. Сердце колотилось как бешеное. Страх уступил место восторгу и жгучему любопытству. Что это было? Кто или что создало эту спираль? И почему болтик отреагировал? Почему Валера знал? Почему бабушка молчит?

Она легла, но сон не шел. Изображение светящейся спирали стояло перед глазами. Она была ключом. К разгадке. К ее странностям. К маме. Она должна была узнать больше.

На следующий день после школы (где ее дразнили уже с удвоенной силой, а Анна Петровна смотрела на нее как на прокаженную) Ева отправилась в магазин за хлебом. Путь лежал мимо старой водонапорной башни, давно превратившейся в граффити-объект и свалку для ржавого хлама. Валера, как обычно, сопровождал ее до угла, но сегодня шел неотступно рядом, его хвост был трубой, а уши насторожены.

Ева купила хлеб и уже поворачивала назад, обдумывая вчерашнее видение и теплый комок платка с болтиком в кармане куртки, как вдруг Валера остановился. Он замер, уставившись куда-то в сторону кучи ржавых труб и покореженных бочек у подножия водонапорной башни. Его шерсть на загривке слегка встала дыбом, и он издал тихое, предупреждающее «мррр».

Ева последовала его взгляду.

Среди хлама стоял человек. Высокий, очень худой, сутулящийся. Он был одет в длинный, когда-то темный, а теперь засаленный и выцветший сюртук, из-под которого виднелись необычные сапоги с массивными медными пряжками. Но больше всего поражали очки. Не очки, а целая конструкция: на носу сидела оправа с толстыми стеклами, к которой на шарнирах крепились дополнительные линзы разных форм и размеров, а также тонкие медные трубочки и крошечные циферблаты. Человек смотрел не на мусор, а сквозь него, через эти очки, держа в руках странный прибор. Он был похож на компас, но вместо одной стрелки там было несколько, и все они дрожали, указывая в разные стороны. Корпус прибора был покрыт сложными гравировками и светящимися точками – синими и зелеными.

Профессор Железняков. Так Ева мысленно его окрестила сразу. Он выглядел так, будто сошел со страниц ее фантастических книжек или… из ее вчерашнего видения.

Ева замерла, инстинктивно сжав в кармане болтик. Он отозвался мгновенно – теплой волной и усилившейся вибрацией, словно маленький моторчик. Профессор явно что-то измерял или сканировал прибором. Он водил им вдоль старых труб, щелкая переключателями на корпусе. Стрелки бешено дергались. Одна из дополнительных линз на его очках щелкнула, встав перед основным стеклом.

И вдруг он резко поднял голову. Не повернулся – именно поднял, будто почувствовал взгляд. Его очки, многослойные и сложные, были направлены прямо на Еву. Она не видела его глаз за стеклами и линзами, но ощутила на себе тяжелый, пронизывающий, оценивающий взгляд. Он был как рентген, сканирующий ее насквозь. Еве стало не по себе.

Профессор не улыбнулся. Не испугался. Он слегка, почти незаметно кивнул. Один раз. Точный, уверенный кивок, как будто ставящий галочку в невидимом списке: «Найдена. Подтверждено». Затем он быстро, с неожиданной ловкостью для своего тщедушного вида, сунул прибор в складки сюртука, развернулся и зашагал прочь, быстро растворяясь в тени высокой стены. Его сапоги стучали по асфальту с металлическим отзвуком.

Ева стояла как вкопанная. Кровь отхлынула от лица. Он узнал ее? Или узнал то, что было в ней? Или почувствовал болтик? Его кивок не был дружелюбным. Он был… констатацией факта. Как диагноз.

Валера ткнулся мокрым носом в ее ладонь и громко заурчал, пытаясь успокоить. Но Ева чувствовала только ледяное покалывание в пальцах руки, сжимавшей артефакт, и странную, знакомую по вчерашнему дню дрожь в коленях. Вчерашнее чудо над заводами казалось далеким и нереальным. А этот человек в странных очках, его прибор и этот кивок – были очень, очень реальны и пугающе конкретны.

Он знал. Кто бы он ни был, он знал. И теперь Ева знала, что ее тайна – ее «чувствительность», болтик, видение спирали – не осталась незамеченной. За ней наблюдали. И наблюдатель был гораздо ближе, чем дымные трубы «Баррикад».

Глава 4: Посылка из Ниоткуда и Бабушкино Признание

Следующие дни после встречи со Странным Человеком в Очках (Ева мысленно писала это имя с заглавных букв) прошли в напряженном ожидании. Каждый шаг по улице, каждый шорох за спиной заставлял ее вздрагивать. Она то и дело нащупывала в кармане теплый, завернутый в платок болтик, словно проверяя оберег. Валера не отходил от нее ни на шаг, его зелено-золотые глаза постоянно сканировали округу, уши ловили каждый звук. Даже в школе он умудрялся дежурить под окнами ее класса или греться на крыльце, вызывая смешки, но и невольное уважение своим размером и невозмутимостью.

Бабушка Нина тоже изменилась. Она стала еще более молчаливой, погруженной в свои механизмы, но в ее взгляде, когда он падал на Еву, читалась тревога и… решимость. Она больше не отмахивалась от Евиных «поломок», а внимательно выслушивала, кивая, будто сверяясь с невидимым списком. О вызове в школу они больше не говорили – бабушка как-то сама сходила и вернулась без особых эмоций, бросив лишь: «Разобрались. Учи физику».

Ева пыталась. Она вгрызалась в учебники, но формулы и законы казались плоскими, мертвыми по сравнению с пульсирующими линиями ее рисунков или живым теплом артефакта в кармане. Она рисовала чаще – странные приборы, схемы непонятных машин, и каждый раз линии ложились на бумагу с необъяснимой уверенностью, будто ее рукой водило что-то большее. А болтик… он жил своей жизнью. Иногда он был просто теплым куском металла. Иногда вибрировал еле заметно, как спящий мотор. А иногда, особенно когда она проходила мимо старой ТЭЦ или гудящих трансформаторных будок, он начинал слегка «петь» – издавать тонкий, высокий звук, который ощущался скорее костями, чем ушами, и голубые прожилки светились ярче.

Прошло три дня. На четвертый у Евы случилась контрольная по алгебре. Она вышла из школы с тяжелой головой и предчувствием очередного провала. Мысли путались, и только привычный вес болтика в кармане и мягкое прикосновение Валеры к ноге немного успокаивали. Они шли домой медленнее обычного, под низким, свинцово-серым небом, предвещавшим дождь. Воздух был наэлектризован, пахло озоном и влажной пылью.

Дома было тихо. Бабушка возилась на кухне, пытаясь починить вечно капризничающий кран. Он сегодня булькал особенно громко и недовольно, а из носика вылетали не капли, а странные, почти идеально круглые шарики воды, которые, падая в раковину, звенели, как стеклянные бусины. Ева сняла куртку, бросила рюкзак в угол и пошла на кухню попить воды.

– Опять кран? – спросила она, наблюдая, как бабушка ловит гаечным ключом капризную гайку под раковиной.

– Весь характер испортил, – проворчала бабушка. – То течет, то не течет, то вот эта… фигня. – Она ткнула ключом в шарик воды, который покатился по столу, прежде чем лопнуть. – Как ртуть какая-то. Чудеса…

Ева протянула руку к старой эмалированной кружке, стоявшей на сушилке. И в этот момент раздался стук. Не в дверь. Не кулаком. А резкий, отрывистый, металлический звук. Как будто кто-то ударил железным прутом по самой двери. Раз. Два. Три. Звонко и неумолимо.

Ева и бабушка вздрогнули и переглянулись. Валера, дремавший на табуретке, вскочил, выгнул спину и зашипел, уставившись на входную дверь. Его шерсть встала дыбом.

– Кто это?.. – начала Ева, но бабушка резко жестом велела ей молчать. Она медленно поднялась, вытирая руки о комбинезон, и двинулась в коридор. Ева последовала за ней, сердце колотясь где-то в горле. Валера шел впереди, низко прижавшись к полу, хвост нервно подрагивал.

Бабушка осторожно подошла к двери, посмотрела в глазок. На площадке было пусто. Она отодвинула засов и приоткрыла дверь.

Никого. Только сквозняк с лестничной клетки пахнул сыростью и старым деревом. Но на пороге лежал предмет.

Не коробка. Не конверт. Латунная трубка. Примерно сантиметров тридцать в длину и пять в диаметре. Тщательно отполированная, без единой царапины. Она была теплой на ощупь, когда Ева подняла ее – не просто от лестничной клетки, а словно изнутри. На одном конце трубки была аккуратная резьба, на другом – завинчивающаяся крышечка с выгравированным на ней знаком. Тот самый знак: стилизованная шестерня, обвитая молнией. Тот же, что и на болтике Валеры.

Ева замерла, сжимая теплую трубку. Валера перестал шипеть, подошел и ткнулся носом в металл, тихо урча. Бабушка Нина молчала, ее лицо было каменным, но в глазах мелькало что-то сложное – страх, облегчение, горечь.

– Занеси, – тихо сказала бабушка, закрывая дверь на все замки. Ее голос звучал хрипло. – И… давай на кухню.

На кухне под шипение крана и бульканье воды в раковине царило напряженное молчание. Бабушка села на табурет, устало опустив плечи. Ева поставила латунную трубку на стол. Она казалась инопланетным артефактом среди бабушкиных гаечных ключей, тряпок и кастрюль. Валера запрыгнул на стол и уселся рядом с трубкой, положив лапу сверху, как страж.

– Открой, – сказала бабушка. Не приказала. Попросила.

Ева с трудом отвинтила крышечку. Внутри трубки лежал свернутый в тугой рулон лист плотной, желтоватой бумаги. Она пахла… необычно. Машинным маслом, озоном и чем-то древесным, как старые книги. Ева осторожно вынула его и развернула.

Текст был напечатан. Но не на принтере. Буквы были как будто выдавлены крошечными штампиками, неровные, с легким рельефом. Чернила – глубокие, почти черные, с легким металлическим отливом. Обращение заставило Еву вздрогнуть:

Евелии Нинишне,

Обитательнице Квартала Стальных Теней,

Дому у Гремящих Труб.

"Евелия Нинишна"? Кто это? Она? Но ее имя – Ева Никифорова! Адрес… «Квартал Стальных Теней» – это, видимо, их район с вечным смогом от заводов. «Дом у Гремящих Труб» – их хрущевка, под окнами которой действительно грохотали теплотрассы.

Она читала дальше, и с каждым словом сердце билось все чаще:

Примите Приглашение.

Источник Пробуждения зафиксирован.

Явление Парящей Спирали свидетельствует.

Фаза Первая: Познание Механизма Мира.

Фаза Вторая: Управление Потоком.

Явка обязательна.

Координаты:

Широта Парящего Дыма,

Долгота Звенящих Канатов.

Завод «Красный Октябрь», Башня Западного Крыла.

Завтра. Закат.

Ищите Дверь с Глазом Шестерни.

При себе иметь Фокусный Артефакт (у вас уже есть).

Не опаздывать.

Приемная Комиссия Академии Парящих Шестерен.

Ева прочитала текст дважды, потом подняла глаза на бабушку. В голове гудело. «Академия Парящих Шестерен»? «Парящая Спираль» – это то, что она видела! «Фокусный Артефакт» – это болтик! «Источник Пробуждения» – это… она? Евелия Нинишна?

– Бабуль… – ее голос сорвался на шепот. – Что это? Кто это? Они знают про спираль! Про болтик! Они знают, где я живу! Они называют меня… как-то по-другому!

Бабушка Нина медленно поднялась. Она подошла к столу, взяла письмо из дрожащих рук Евы. Ее глаза пробежали по строкам. Она не удивилась. Не испугалась. Она… вздохнула. Глубоко, как будто сбрасывая огромный груз, который несла долгие годы. В этом вздохе было столько усталости и облегчения, что Еве стало страшно.

Бабушка положила письмо обратно на стол. Потом положила свою сильную, грубую руку на Евино плечо. Ее пальцы слегка сжали кость. Взгляд был прямым, серьезным, и в нем наконец не было утайки.

– Это правда, внучка, – сказала бабушка тихо, но очень четко. Гул города за окном, шипение крана – все стихло в Евином восприятии перед этими словами. – Все, что с тобой происходит. Эти… поломки. Видение над заводом. Этот болтик. И этот человек в очках, которого ты видела. Это все… не случайность. Не болезнь. И не колдовство, как кричат дураки.

Она сделала паузу, собираясь с мыслями. Валера громко заурчал, как будто подбадривая.

– Твоя мама… моя дочь… она была особенной. Как и ее отец. Как… как и ты теперь. Она говорила про это место. Про Академию. Говорила, что там учат… понимать. Чувствовать. Управлять. – Бабушка кивнула на письмо. – Магией, что ли. Только не сказочной. А той, что в паре, в стали, в самом сердце машин. В духе этого города. Она называла это… Техномантией. Или Пародинамикой. Не запомнила точно. – В голосе бабушки прозвучала горечь. – Она ушла туда. В эту Академию. Когда тебе был годик. Обещала вернуться. Но… не вернулась.

Ева почувствовала, как земля уходит из-под ног. Мама… была такой же? Ушла в эту Академию? И пропала? Болтик в кармане внезапно стал горячим, вибрация усилилась, заполняя ее ладонь трепетом.

– Почему… почему ты мне не говорила? – вырвалось у Евы. – Все эти годы!

– Боялась, – просто ответила бабушка. В ее глазах стояли непролитые слезы. – Боялась, что тебя постигнет ее участь. Что эта… сила… принесет тебе беду. Хотела, чтобы ты жила обычной жизнью. Без этих тайн, без этой опасности. – Она сжала Евино плечо сильнее. – Но твоя мама была права. В одном. Это не спрячешь. Ты проснулась, Ева. Как она. И Академия… они нашли тебя. Или ты сама привлекла их внимание той спиралью. – Бабушка посмотрела на письмо. – Они предлагают тебе путь. Путь познания. Путь, на который пошла твоя мама.

– А что с ней случилось? – спросила Ева, голос дрожал. – Почему она не вернулась?

Бабушка покачала головой, и в ее глазах читалась старая, неизбывная боль.

– Не знаю, внучка. Искренне не знаю. Сначала были письма. Странные, зашифрованные. Потом… тишина. Академия – место закрытое. Секретное. Просто так туда не придешь, не спросишь. – Она вздохнула. – Может быть… ты найдешь ответы. Там.

Она отпустила плечо Евы и ткнула пальцем в письмо.

– Завод «Красный Октябрь». Западная Башня. Завтра на закате. Дверь с Глазом Шестерни. – Бабушка посмотрела прямо в глаза внучке. В ее взгляде была решимость. И гордость. – Ты пойдешь. Возьмешь свой болтик. И Валеру. Он… твой проводник. Он знает дорогу лучше нас.

Ева смотрела то на бабушку, то на письмо, то на теплый контур болтика в кармане куртки, висевшей на стуле. Страх висел в воздухе, густой, как заводской смог. Страх перед неизвестностью. Перед Академией. Перед судьбой матери. Но под ним, как голубые прожилки в темном металле, пробивалось что-то другое. Жгучее любопытство. Огромное, необъяснимое облегчение – она не сошла с ума, не «поломка»! И… предвкушение. Предвкушение чуда, которое было не сказкой, а реальностью, спрятанной в дыму и стали ее родного города.

– Я… я пойду, – тихо, но твердо сказала Ева. Валера громко заурчал и потёрся щекой о ее руку. Его зеленые глаза светились мудростью и… одобрением.

Бабушка кивнула. Уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки.

– Ну что ж, Евелия Нинишна, – произнесла она с непривычной нежностью. – Пора тебе узнать, кто ты на самом деле. И найти свою маму. А я… я буду ждать. И держать за тебя кулаки. И паяльник. – Она взяла со стола свой верный инструмент. – На всякий случай. Собирайся. Завтра важный день.

Ева взяла латунную трубку и письмо. Бумага была шершавой под пальцами, буквы – выпуклыми. Завод «Красный Октябрь». Западная Башня. Дверь с Глазом Шестерни. Завтра. Закат.

Приключение, о котором она даже не смела мечтать, стояло на пороге. И ключом к нему был теплый, пульсирующий болтик в ее кармане и огромный рыжий кот у ее ног.

Глава 5: Дверь с Глазом Шестерни

Весь вечер и следующее утро прошли в нервной, почти невесомой суете. Ева чувствовала себя так, будто готовилась не к походу на соседний завод, а к прыжку с парашютом на другую планету. Бабушка Нина молча достала с антресолей старый, но крепкий рюкзак из прочной брезентовой ткани. На нем еще виднелись выцветшие буквы «А.Н.» – инициалы отца, о котором Ева знала еще меньше, чем о матери.

– Держи, – сказала бабушка, протягивая рюкзак. – Твой папа с ним далекие маршруты исходил. Выдержит.

Они молча упаковывали самое необходимое: бутерброды в бумаге (бабушка завернула их с каким-то особым тщанием), флягу с чаем, блокнот и карандаши Евы («Пригодится!» – буркнула бабушка), фонарик с динамо-ручкой (он трещал при вращении, но светил тускло). И, конечно, главное сокровище – теплый болтик с голубыми прожилками. Ева завернула его в свой носовой платок и положила во внутренний карман куртки, прямо у сердца. Он пульсировал там ровно, как второй моторчик, напоминая о предстоящем.