Океан

«Ты никуда не летишь, никуда не летишь», – успокаивала она себя, но другой голос в голове издевательски возражал: «Не факт. Всё бывает, всякое случается».

Её акрофобия началась давно, ещё в юности, но проявляла себя деликатно и всегда оставляла возможность договориться с собой. Однако периодически паника брала верх и сознание спутывалось. Вот и теперь. Серпантин, казалось, не заканчивался. Темнота разжигала воображение, вызывала из памяти разные моменты, смешивала их, накладывая друг на друга… Нежность Алекса на заре их отношений, то, как он делал ей уколы, когда они планировали операцию ЭКО, как ночевал трое суток в больнице на раскладном диване, когда родился Никита, их вечерние посиделки и разговоры о литературе, философии, политике… И ещё – его детские фото, с которых смотрел вихрастый мальчишка в советских колготках, с неряшливыми складками на коленках. В последние месяцы Алине казалось, что её мужа больше нет – он остался в том кадре, а тот, что ходит в его теле, страдает амнезией, безразличием и алкоголизмом. Да и у неё самой всё было хорошо только внешне – внутри уже давно коптили круглосуточно работающие заводики раздражения.

Припарковав машину, она выключила зажигание и с облегчением вздохнула – этот день наконец-то закончился. Алина ещё не подозревала, что это лишь начало сложной истории, которая радикально изменит её жизнь.

Глава 4

Если бы Алекса спросили, когда к нему пришло осознание себя как личности и как мужчины, он не задумываясь ответил бы: в три года. Он помнил всё в деталях: мальчик постарше толкнул его на детской площадке, Алекс упал и ударился коленкой о деревянный край песочницы. Весь в слезах, с криком «мама-а-а!» он побежал домой исцелять разбитую коленку любовью. Мамы Клавы дома не оказалось. Увидев Алекса, отец Василий не бросился его жалеть, а только рявкнул: «Хватит мамкаться, взрослый уже мальчик! Пора самому решать свои проблемы!» Алекса эти слова привели в чувство, точно внутри кто-то переключил телевизор с мультиков на какую-то непонятную и серьёзную передачу. Малыш внезапно вытер рукавом сопливый нос и шагнул во взрослый мир – пошёл на кухню, встал на табуретку, вытащил из аптечки зелёнку и щедро полил ею ссадину. Защипало так, что стало трудно дышать, но Саша даже не пикнул. Он привыкал сам решать свои проблемы. Если его обижали в садике, а потом в школе, он больше на рассказывал об этом матери. Он научился сам находить выход из сложных ситуаций, а если выхода не было, переживал обстоятельства, сжав зубы, и никогда и никому не жаловался.

Тот комментарий отца к разбитой коленке был самым сильным эпизодом его участия в воспитании мальчика. Василий редко интересовался детьми – растут и растут. Трудился он вахтовым методом где-то на севере: пропадал месяцами, а потом заваливался на порог, привозя неплохой заработок. Он не знал, что такое бессонные ночи, хронический отит у дочки и ежевесенняя аллергия у сына, но обеспечивал семью пропитанием, крышей над головой и каникулами на море – для всего остального была мать.

В те короткие промежутки, когда отец бывал дома, в их тесной кухне собиралась толпа отцовских товарищей; оттуда доносился запах солёной рыбы и выпивки, сдобренный обрывками болтовни и песнями, сложенными в хриплое мужское многоголосье. Алексу вход был заказан. Позже, став уже взрослым и испытывая потребность заполнять душевную пустоту человеческим теплом, он часто приглашал друзей к себе домой на барбекю и вечеринки.

Василий с Клавдией частенько ругались, но в этой ругани слышался только голос отца – он моментально начинал орать, срываясь на истерику, тогда как мать отвечала негромко, так что Саша с сестрой за стенкой не могли разобрать её слов. Отцовский взрывной характер контрастировал с маминой спокойной уверенностью и внутренней силой. её равновесие выигрывало в любом споре, из чего дети делали вывод, что это мама – глава семьи.

Любимое выражение Клавдии было «Хоть горшком назови, только в печку не сажай», что полностью соответствовало её духу. Иногда она сравнивала себя с рабочей ломовой лошадью, которой, кроме физической усталости, не страшны никакие испытания в жизни. Клава никогда не обращала внимания на пустяки и искренне удивлялась тому, что можно обижаться и расстраиваться из-за сплетен, грубости или хамства других людей. Она всегда точно формулировала свои цели, добивалась их, и мало кто мог устоять под её напором.

С их отцом Клавдия познакомилась на танцах. Она так громко и заразительно смеялась в кругу своих подружек, что невольно притягивала к себе взгляды окружающих. её задорность и непосредственность, а также аппетитные формы, еле сдерживаемые летним ситцевым платьем, до глубины души поразили молодого парня. Эта девушка вдруг чем-то напомнила ему его рано ушедшую из жизни мать, хотя черты матери были более утончёнными и спокойными, когда у Клавы всё было характерно выражено – и крупный рот, и голубые, слегка навыкате глаза, и нос картошкой. Однако была в ней какая-то внутренняя сила, стержень, который Василий сразу же почувствовал и осознал, как не хватает этого стержня в его суматошной жизни. Он вдруг отчётливо понял, что с такой простой, надёжной, настоящей русской женщиной он никогда не пропадёт. Решившись, Василий пригласил девушку на вальс. Клава окинула бравого матросика по-деревенски оценивающим взглядом, отметив его худощавость. Ну ничего, дело поправимое, решила тогда Клавдия и протянула ему руку.

Окончив в своё время медицинское училище, Клавдия думала пойти работать в больницу, но, оценив свои силы, предложенный график и скромность заработной платы, устроилась на полставки медсестрой в детский садик. Там она дала волю своей привычке командовать.

Дома Клавдия продолжала оттачивать мастерство, но уже на своих, поэтому длительные отъезды мужа были ей только на руку. Вечера она проводила с детьми, которые были хорошо накормлены, опрятны и выстроены по струнке. Клавдия стремилась, чтобы дети выросли воспитанными и послушными, и была уверена, что добьётся этого постоянными замечаниями: сиди прямо, не дёргай ногами за столом, не вмешивайся в разговоры старших, не разговаривай громко. Энергии и упорства ей было не занимать, и она гордилась тем, что её труды не прошли даром – детей она воспитала «под себя». Если требовалась помощь, мать ставила детей перед фактом: надо сделать это и это, и Алекс предпочитал не препираться, полагая, что таким образом не только сбережёт материнское здоровье, но и мир в семье. Поэтому, когда его сверстники уже вовсю хомутали девиц и ночевали где придётся, он всё ещё приходил домой ровно к десяти, показывал тетради с домашкой и даже карманные деньги тратил строго по согласованию с матерью.

Верно подмечено, что маленькие дети спать не дают, а большие – жить. Когда Светланка подросла, Клавдия поднажала на мужа, и они «поступили» дочь в институт. «А то пошла б девка по рукам», – любила повторять Клава.

Только Клавдия успокоилась со старшей, тут и младшенький подрос. Любила она сына и переживала за него до умопомрачения. Боялась плохих компаний, драк, ушлых шалав, выпивки, наркотиков. Потом главным её страхом стала армия. Но Сашу отличали и интеллект, и амбициозность. После победы на областной олимпиаде Алекса приняли в физико-математическую школу-интернат при МГУ, и учёба поглотила его. В свои пятнадцать он налегал на науку, не позволяя ничему и никому помешать ему торить путь к успеху.

Глава 5

Шёл 1991 год. Страну лихорадило с невиданной силой. Народ влетал в эпоху пустых полок, безработицы и охоты на «живые» деньги. Для одних это время обернулось чередой испытаний, для других стало символом огромных возможностей. Получив аттестат, Алекс мог поступить в любой институт и университет, но, несмотря уговоры родителей, мечтающих о высшей школе КГБ для своего толкового отпрыска, от этого варианта категорически отказался, выбрав Политех.

На втором курсе, видя, как все устоявшиеся законы в одночасье рухнули, Алекс решился на свою первую авантюру. Вместе с однокурсниками он начал челночить. Ребята ездили в Польшу по поддельным вкладышам-визам, напечатанным на цветном принтере, и возили золото на продажу для более крупных дельцов. Деньги получались не бог весть какие, но всё же. И главное, появился шанс посмотреть мир.

А на третьем курсе Алекс решил, что хочет увидеть Америку. Клавдия поинтересовалась, нельзя ли поехать куда поближе, но палки в колёса ставить не стала. Алекс с трудом раздобыл туристическую визу в соседнюю с США Мексику и полетел на встречу с новой авантюрой с одним рюкзаком, на дне которого болтались консервы «Завтрак туриста». В 1993 году, c третьей попытки, Алекс, как и миллионы других «усталых, нуждающихся, гонимых и жаждущих»[6], пересёк границу Сан-Исидро в Тихуане и оказался в городе Сан-Диего, штат Калифорния.

Первый год было очень тяжело. Без гроша в кармане Алекс обошёл пешком почти весь Сан-Диего, на перекладных перебрался в Лос-Анджелес, ночевал в даунтауне с бездомными – в общем, скитался как мог, пока не нашёл временный приют в православной русской церкви. Там же он и познакомился со своим благодетелем Семёном Семёнычем. Тот время от времени подкидывал Алексу подработки, а как-то раз вместе с очередной возможностью заработать презентовал парню и счастливый билет. Благодаря Семёнычу он познакомился с одним румыном, который пришёл в такой восторг от Сашиных способностей, что тут же нанял адвоката и подписал все необходимые документы для получения Алексом грин-карты высококлассного программиста.

В Америке Алекс узнал много интересного о том, что в Союзе было под цензурой. Однажды поздно вечером он возвращался в церковь, когда рядом с ним затормозил чёрный мерседес.

– Подвезти? – послышалось из окна.

За рулём сидел седовласый мужчина приятной наружности. Было холодно, поэтому Алекс не раздумывая согласился. Они разговорились, и водитель предложил заехать к нему на коньяк.

В гостях после первого же бокала мужчина отвесил комплимент «красивым глазам» молодого парня. Алекс заподозрил неладное и, поблагодарив за тёплый приём, заторопился домой. Когда он рассказал о своём приключении в церкви, ему посоветовали впредь быть осторожнее с «голубыми».

– Голубые? – не понял Алекс.

– Гомосексуалисты – ты же о таких знаешь?

Да, что-то такое он слышал: мужчины, которые занимаются сексом с мужчинами. Алекс ничего не ответил; в его голове крутился только один, чисто технический вопрос: а куда?! Впоследствии он иногда вспоминал эту историю в тесной компании, будучи подшофе, и посмеивался над собственной наивностью.

В России осталась его первая любовь, Тамара. Познакомились они на первом курсе, и девушка честно предупредила: «У меня есть парень, он сейчас в армии». Саша любил преодолевать препятствия, он был уверен, что за два года сумеет завоевать Тамару и она забудет про прежние отношения. Чего он только не делал – дарил цветы, подарки, умудрился даже посвятить ей стихотворение. Студентами они ездили в горы, спали в палатках, спускались на байдарках по горной реке в Грузии.

Когда однажды Алекс увидел Тамару в обнимку с её «срочником», прибывшим на побывку, он двое суток бухал в общаге и ещё несколько дней лежал, безразлично уставившись в потолок. Следующий год он посвятил учёбе, чередуя чтение учебников с ночными пьяными тусовками под лозунгом «Больше никаких девиц».

Так вышло, что за семь лет проживания в Америке у Алекса не было ни одной серьёзной гёрлфренд. Тамара научила его тому, что избежать сердечного ранения можно, только сохраняя дистанцию. Кроме того, он понимал, что главное – карьера и финансовое благополучие. «Будут деньги – найдётся и женщина», – решил он и сделал упор на работу. Но порой позволял себе исключения. Так, однажды он познакомился со знойной красоткой на Венис Бич. Выглядела она растерянно, но слишком откровенно стреляла глазами по сторонам. На третье свидание Алекс пригласил её на барбекю с друзьями в Брентвуд Парк. Его новую пассию встретили приветливо и сразу же перешли на английский, как и полагается воспитанным людям. В полдень все мангалы в парке оказались заняты, так что было решено попытать счастья на Сикамор Ков Бич, где можно жарить мясо прямо возле океана. Красотка, однако, эту идею не оценила, закатив ему сцену прямо в присутствии друзей: песок и ветер оказались несовместимы с её стильной укладкой. Алекс тут же отвёз девушку домой, за всю дорогу не проронив ни слова.

Были и другие несерьёзные отношения, которые рано или поздно заканчивались ничем. Красивые русскоязычные девочки требовали не только исключительного внимания, но и больших трат – всего того, что Алекс принципиально не собирался делать.

Глава 6

В отличие от Алекса Алина первый год эмиграции в США провела в полной эйфории. Южная Калифорния встретила её сверкающим на солнце океаном, синим безоблачным небом и сочными зелёными пальмами, похожими на атлантов. Всё вокруг было таким ярким и красочным, что, казалось, Алина попала в съёмочный павильон Диснея. Один поворот головы менял вид Тихоокеанского побережья на даунтаун, с его грандиозными небоскрёбами и чередой мексиканских кварталов – в начале XIX века эта территория принадлежала Мексике и только потом вырос город Богоматери, Царицы Ангелов (Nuestra Señora la Reina de los Angeles), ставший в середине столетия американским. Его жители выращивали цитрусовые до тех пор, пока не обнаружили залежи нефти. С годами поселение разбогатело, и сложное испанское название превратилось просто в Лос-Анджелес, жизнь в котором всё меньше напоминала основы библейской добродетели.

Теперь в Городе ангелов свободно уживались люди разных национальностей и вероисповеданий: офисные клерки и бродяги, звёзды и проститутки, бизнесмены и мечтатели. Это была, с одной стороны, колыбель голливудского кино, с другой – мекка бездомных и магнит для преступности и наркоторговли, а с третьей – один из крупнейших в мире научных и образовательных центров. Здесь в каждом официанте мог скрываться очередной Том Круз, а таксист по совместительству мог писать сценарии или снимать клипы. Здесь каждый день сбывались мечты и крушились надежды.

Из всех достопримечательностей города больше всего Алину поразил своей красотой Музей Гетти на вершине холма в Санта-Монике: здание, напоминающее помпейскую Виллу Папирусов, хранило в своих недрах античные реликвии, а вокруг были разбиты прогулочные зоны, окружённые зелёными лабиринтами, букетами цветущих деревьев и аллеями кактусов, похожих на новогодние шары. Алина поднялась на смотровую площадку, откуда открывался такой ослепительный вид на Тихий океан, что у неё перехватило дыхание. Она стояла на холме и праздновала этот миг, но где-то глубоко в сердце всё-таки покалывала тоненькая, как иголочка, тоска по родине: «Дом – там, не здесь…»

Девушка села на скамейку, закрыла глаза, и в её памяти возникло бесконечное белое полотно русской зимы за грязным вагонным окошком, словно она попала в заколдованное снежное царство. Но в вагоне было тепло, стук колёс равномерно отбивал сотни километров, и это постоянство убаюкивало её…

Вечер Алина провела у холста – ностальгия легла на него белёсой пеленой снега, чёрными стволами деревьев, слякотью и грязью.

Когда она принесла свои картины в одну из местных галерей, куратор внимательно рассмотрел их, а потом поинтересовался:

– Вы, наверное, недавно в Америке?

Алина утвердительно кивнула, не совсем понимая, как это относится к её работам. Он заметил её недоумение и улыбнулся.

– Поживите здесь год-другой, а потом приходите – я уверен, что настроение ваших картин, как, впрочем, и ваше настроение, существенно изменится.

И оказался прав: с каждым днём Алина словно пробуждалась. Она понимала, как несказанно ей повезло осесть в этом удивительном месте, где всегда открыта дверь в лето. Она исцелялась от наносного пессимизма и бесполезной тоски, словно снимала тяжёлые сапоги после зимней стужи. Теперь в скетчах, которые Алина набрасывала в своём альбоме, всё чаще стали мелькать сцены из жизни города: вот немолодой, потрёпанный “русский” эмигрант стоит на остановке рядом с пышной афроамериканкой, чьи телеса вылезают из одежды, как тесто из бака. А вот бездомная женщина неопределённого возраста, но со следами былой красоты на обветренном лице ждёт автобуса на фоне билборда, рекламирующего звезду реалити-шоу, Ким Кардашьян.

Конечно же, Алину, как любую восемнадцатилетнюю девушку, интересовала не только живопись. Каждую субботу вечером её лихорадило – Saturday Night Fever[7]. Как можно было оставаться дома, когда вокруг кипела жизнь и судьба могла подарить шанс встретиться с голливудской звездой или даже найти свою вторую половинку?

Даже если по какой-то причине Алина оставалась дома, заснуть в субботу вечером не представлялось никакой возможности – Западный Голливуд заражал её своей беспокойной энергией и, даже лёжа в постели, она почти физически ощущала эту суетливую, бурлящую силу города. Иногда это бурление переливалось через край, перерастало в что-то более серьёзное, и тогда до неё доносились звуки перестрелки, вой полицейских сирен и гул вертолётов.

На выходных они с подругой Машей вливались в поток неоновых улиц, мерцающих баров и ночных клубов, меняя одно заведение за другим. Проблем с фейс-контролем не было – Машка, крупная блондинка с высокими славянскими скулами и вздёрнутым носиком, умела околдовать «чёрных» вышибал, и это распахивало двери даже в самые пафосные места.

Они приезжали на своей скромной «Мазде», отдавали ключи «вальтам» (сотрудникам valet parking), забирали талон и дефилировали дальше – Маша высматривала «персиков»[8], богатых иранцев. Алина находила это забавным, но сама внутренне знала, что сможет построить настоящую семью только с русскоговорящим мужчиной. Алина не была в большом восторге от «прыгания» по барам, но она любила двигаться под музыку, приводя в движение своё чувственное и пластичное тело, и ловить на себе проникновенные мужские взгляды. Казалось, так будет вечно: ритм молодости, калейдоскоп людей и событий…

Утомлённые драйвом клубной жизни, они с Машкой шли подкрепиться горячим супчиком в Jerry’s Deli или сидели в пробке на бульваре Сансет и знакомились с парнями из соседних машин – это называлось cruising. Поговаривали даже, что полиция собиралась раздавать штрафы за подобные нарушения дорожного движения, но пока это поветрие настолько захватило молодёжь, что проехать по делам в субботу вечером по бульвару Сансет просто не представлялось возможным.

Сайтов знакомств тогда ещё не существовало, зато в обороте были blind dates, или свидания «вслепую». Алину знакомили родственники, друзья, знакомые.

«У нас есть один очень хороший мальчик из порядочной семьи. Он уже взял язык и кончил на компьютер», – рассказывала бабушкина подруга, рекомендуя присмотреться к кандидату, который – в переводе с «иммигрантского языка» – уже овладел английским и окончил компьютерные курсы.

В русском сообществе Алину считали ветреной – меняет мужчин как перчатки. Она всегда искренне вела себя с мужчинами и не играла в кокетство, но эта прямота заставляла других подозревать её в излишней раскованности и даже бесстыдстве. (Так, например, – а она искренне не понимала почему – не стоило обсуждать лесбийские отношения на первом свидании.) Но её перестала заботить собственная репутация, когда малознакомый парень похвастался друзьям, что переспал с ней. На следующий день раздался звонок от его «бывшей», которая поспешила сообщить Алине, что она «не с того начинает свою жизнь в Америке». Ей тогда было восемнадцать, и она была ещё девственницей.

Глава 7

Алина ходила на все рандеву, но всё чаще ей хотелось убежать обратно, в свою уютную комнату, к холодильнику с мороженым Haagen Dazs и сериалу «Секс в большом городе». Было жалко потраченного времени, косметики и неоправдавшихся надежд. Среди новых знакомых попадались ребята, которые красиво ухаживали за ней, обрывали телефон, но это было не то… Она не искала штамп в паспорте, деньги или материнство. Самое важное в её жизни была Любовь – неиссякаемый источник жизненной энергии, пылающее ядро внутри… Даже безответные чувства казались ей лучше вялотекущих отношений с «хорошим перспективным мальчиком».

А потом в её Вселенной появился Алекс. Придя на первое свидание в мятой футболке, натянутой поверх майки, и дурацких джинсах, которые явно были ему велики, выглядел он нелепо, но держался уверенно. Весь вечер новый знакомый неутомимо рассказывал о своей жизни и работе в Штатах, и, хотя она мало что поняла в его компьютерном сленге, Алина почувствовала его страсть и напор. Когда она, садясь в его машину, протянула ремень безопасности где-то посередине грудной клетки, она неожиданно поймала его очень заинтересованный взгляд.

Они начали встречаться, но вскоре Алекс стал пропадать, ссылаясь на занятость. Алина посовещалась с Машкой, и та со знанием дела резюмировала, что или у него кто-то есть, или же «he’s not that into you»[9]. Но Алина была уверена, что дело в другом.

Алекс звонил ближе к концу недели, они проводили вместе время, а потом разъезжались – каждый по своим апартаментам. Алекс был занят, и Алина чувствовала, что это правда – никакого второго дна нет, он просто впахивает. На его плечах был стартап, который требовал полной отдачи, и Алекс работал без устали, часто – по выходным, считая отдых роскошью. Если вдруг выдавался выходной, он приезжал к Алине из Венис Бич, бледный и уставший – никакой. Однажды в телефонном разговоре он предложил Алине переехать к нему, в его двухспальные апартаменты, честно признавшись, что больше не в силах мотаться в Голливуд.

– А когда? – растерянно спросила Алина.

– Ты ведь ещё не заплатила за следующий месяц? Ну, соберёшься за эту неделю и переедешь.

Алине и собирать-то было нечего. Все предметы интерьера своей однокомнатной квартиры, собранные из «секонд-хенда», она погрузила в донейшн-трак, который и увёз их, чтобы верой и правдой служить очередным новоприбывшим. Всё, что она взяла к Алексу, – чемодан с вещами, мольберт и краски, а вместе с ними – твёрдую веру в то, что её семья будет самой счастливой.

Их первые совместные годы обернулись сбывшейся мечтой, завораживающей глубиной, безудержной истомой. Они засыпали в блаженстве, не в силах надышаться друг другом, становились сияющим целым, срастались в мыслях, чувствах, желаниях – они были светом, которому покорялась любая тьма. Между ними рождалась особая связь – глубокая и совершенная, как сама природа.

Они часто ездили на винные дегустации. Алина была влюблена в удивительный пейзаж, который открывался, когда они подъезжали к винодельням Санта-Барбары: на фоне солнечно-песочной горы расстилалась тихая изумрудная долина. В Санта-Инес и Санта-Марии, в сорока пяти минутах езды по холму, таилась настоящая винодельческая страна, тот самый Изумрудный город, где каждый мог почувствовать себя волшебником.

Пино нуар и шардоне, сира, гренаш и бордосские тяжеловесы, такие как каберне-совиньон и мерло, делали каждого дегустатора тонким эстетом. Они проходили несколько залов, гуляя по плантациям, и, одурманенные вином и свежим воздухом, возвращались домой и погружались в объятия друг друга.

Со временем их общий дом обрёл свой неповторимый характер. Алина наполнила его винтажными вещами, выискивая настоящие сокровища в антикварных салонах и на блошиных рынках или просто в интернете. Выискивание сокровищ в горах хлама было её настоящей страстью, и с каждым годом она только усиливалась.

Ещё ей очень нравилось делать из будней праздники. Алина старалась придумывать для их семьи новые и новые традиции. Так, она накупила множество кулинарных книг, и по воскресеньям они выезжали в Costco, любимый гипермаркет Алекса, покупали продукты по списку, возвращались домой и вместе готовили что-то вкусненькое. Потом они садились на балконе и ели приготовленные шедевры – это было настоящее свидание, с бокалом вина и океанским бризом.

Как-то в воскресенье Алекс отложил кулинарную книгу и предложил поужинать в ресторане.

– А что, если мы устроим свидание на башне?!

– Ты про ресторан 71Above? О да, да!

Алина крепко обняла его. Ей так нравилось кружиться среди облаков с панорамным видом, глядя сверху на ночную жизнь города.

– Пойду собираться.

Окрылённая, она пошла ревизовать шкафы. Чтобы пройти в этом месте дресс-код, надо было выглядеть просто шикарно. И она вспомнила про платье, расшитое пайетками, которое било точно в цель.

В машине они не прекращали флиртовать, она то и дело клала руку Алексу на колено и получала в ответ тот самый взгляд, выдающий желание и трепет. Они целовались в лифте, поднимаясь на верхний этаж одного из самых высоких небоскрёбов города. Хостес проводила их до столика, и Алекс не выпускал руку Алины из своей. Они сели напротив друг друга и заказали по бокалу «Маргариты». Вдруг внимание Алекса переместилось куда-то за спину Алины.