Наследники чужих судеб

На похороны Адама приехала его бабушка, Олина мать. Она была искренне расстроена и озабочена состоянием своего чада. Проявляла чудеса участия и терпения. На погребении плакала. На поминках пила, как портовый грузчик. Следующим утром умирала с похмелья, не выходила из комнаты, ни с кем не общалась. Потом оказалось, ждала…

Ждала, когда дочь выйдет из анабиоза.

– Мы потеряли Адама, – журчал Костя, гипнотизируя Олю своим спокойным голосом. – Его никто не заменит, но… Мы родим другого ребеночка. Сына тебе и мне, брата Еве. Мы станем семьей несмотря ни на что.

– Не станем, – саму себя удивила Оля.

– Несчастье должно нас сблизить, а не разлучить!

– Должно, да не обязано, – припомнила детское изречение она. – Я не смогу быть с вами после того, как потеряла сына.

– Ты все же винишь в его гибели Еву?

– Нет. Но я не смогу простить ей того, что она жива, а Адам мертв. В глубине души, понимаешь? Значит, нам вместе не быть. Прощай, Костя.

– Ты гонишь меня? – Он взял всю организацию похорон на себя и тоже страдал, плакал, изводил себя, а теперь нуждался в поддержке.

– Да. Уходи.

– Не надо так со мной…

– Прочь! – закричала Оля, и ее мать тут же вынырнула из похмельной дремы.

Когда она выбежала из спальни, дочь ее корчилась на полу.

– Он тебя ударил? – выпалила она.

Оля замотала головой. Это сознание выбралось из потока, чтобы потянуть за собой эмоции и кинуть их на айсберг!

Костя пытался помириться. Он вел себя безупречно, проявлял истинную любовь и понимание. Но Оля при виде его впадала в какой-то транс. Она молча выслушивала его, разворачивалась и уходила. Мать оберегала дочь до тех пор, пока Костя не перестал ей докучать. После этого она засобиралась на Урал. С момента похорон прошло чуть больше месяца.

– Поехали со мной, – предложила она. – Сменишь обстановку, отвлечешься.

– Не хочу.

– У нас такие места красивые есть, я покажу их тебе. – Она мотнула головой. – Или к отцу слетай, ты его столько лет не видела.

– У меня нет загранпаспорта.

– Его сделать не проблема. Сейчас никакой волокиты, все через «Госуслуги», – продолжала настаивать мать. – Отец будет рад тебе, я уверена. Делай паспорт, потом я куплю тебе билеты.

– Не полечу я во Вьетнам.

– А в Дагестан? Полазить по горам? В Сочи, поплескаться в море? Оно холодное сейчас, но ножки помочить тоже здорово… – Видя, что Оля никак не реагирует, мама сдалась: – То есть планируешь всю оставшуюся жизнь дома просидеть?

– Нет, выйду на работу. Устроюсь в парикмахерскую при «Детском мире» и вернусь в дом престарелых.

– Я не об этом.

– Оставь уже меня в покое. Ты свой материнский долг выполнила, поддержала в трудную минуту.

– Хорошо, я оставлю, – поджала губы мать. Ей было обидно слышать эти слова от дочери. В кои веки она повела себя как примерный родитель, но этого не оценили. – Сегодня же улечу домой. Но через полтора месяца приеду. У меня командировка запланирована, остановлюсь не в гостинице, а в собственном доме. Не против, надеюсь?

После ее отъезда Оля, как и говорила, вышла на работу. Думала, что найдет в ней спасение, но нет. Оказалось, работать с людьми, находясь в состоянии депрессии, крайне тяжело. Тем более с детьми и стариками. Они все чувствуют и начинают нервничать. Раньше Оля могла их успокаивать, отвлекать, заинтересовывать, а через прикосновения делиться своим душевным покоем. Но то раньше…

– Я знаю, куда хочу отправиться, – сказала Оля матери через полтора месяца, когда та приехала в Москву по работе.

– Очень интересно.

– В Крым, к бабушке и Алене.

– Не лучшее решение.

– Почему же? Крым – дивное место, бабушка уже старенькая, нуждается в уходе, а у Алены наверняка есть дети, и я могла бы помогать ей с ними. – Оля дивилась самой себе: почему она раньше не подумала о них? – У тебя есть адрес или хотя бы телефон? Не верю я в то, что ты совсем не общалась со своей матерью. Хотя бы иногда звонила, так ведь?

– Иногда звонила, – нехотя ответила та.

– Можно номер?

– Он вот уже полгода не работает.

– Почему? – Но Оля уже сама понимала причину. – Бабушка умерла?

– Умерла, – эхом повторила родительница.

– И ты ничего мне не сказала?

– Я думала, ты о ней забыла.

– С чего бы?

– С того, что, как родился Адам, для тебя все остальные люди перестали существовать. Ты мне не звонила сама, но это ладно, я была против рождения нездорового ребенка, и ты меня за это не простила, но отец…

– Он тоже советовал сделать аборт.

– Все тебе это советовали. Но с Петром ты не развелась. Ты и сейчас жила бы с ним, не брось он вас с Адамом. Нас же, своих родителей, ты отстранила. А ведь с отцом была очень близка, не как со мной. – Оля хотела перебить, но мама не дала ей и рта раскрыть. Шикнула и ладонью воздух рубанула – заткнула. – О бабушке ты за последние десять лет ни разу не спросила. А могла бы, ведь, по твоему мнению, она жила в Крыму, куда вы с Адамом дважды ездили в санаторий. Не нужна она тебе была… Повторюсь, никто не нужен!

– Ты лишила меня возможности с ней общаться.

– Естественно, виновата я, – с сарказмом проговорила мать. – Кто же еще? Никому не угодила! Плохая дочь, сестра, жена, мать, бабушка…

– Я этого не говорила, – запротестовала Оля.

– Ты красноречиво молчишь, доченька. Может, поэтому я живу за Уральскими горами, а не в столице, куда стремятся ученые всего мира? – Лицо матери оставалось спокойным, голос ровным, поэтому Оле трудно было понять, насколько глубока ее обида. Эта женщина привыкла держать свои чувства в узде и прятать их за грубостью или сарказмом. – Анна Никифоровна скончалась в ноябре прошлого года. Сейчас конец мая. Вот-вот будет полгода с момента смерти, и это значит, ты сможешь вступить в права наследства.

– Я?

– Именно. Бабушка оставила тебе свой дом. Все бумаги там. – Она указала на ящик под отделением для посуды. – А также ключи. Не знаю, сколько дом стоит, но предположу, несколько миллионов. Три-четыре?

– Так много?

– Отличное место, много земли, улица газифицированная, а само строение не только добротное, но и в некотором роде историческое. Его построили в начале прошлого века по заказу купца Егорова. В Ольгино сейчас заезжают туристы, и дом можно превратить в ресторан или лавку. Продай его и отправься в тот же Крым. Попутешествуй, поживи в разных городах. Тебе нельзя тут оставаться. Все в квартире, в доме, во дворе напоминает об Адаме. Как и твоя работа (поэтому она и стала ненавистной). И избавься уже от вещей сына! Отдай их в детский дом, а что негодно – сожги.

Она хотела закончить на этом разговор, но Оля остановила маму. Буквально схватила за руку, когда та собралась уходить.

– Почему бабушка оставила дом именно мне?

– Она тебя любила. Не так сильно, как Аленку, но больше, чем меня.

– Вот именно! Для нее твоя сестра была центром Вселенной. Но дом мне, а не ей?

– Алена погибла давным-давно.

– Что с ней случилось?

– Несчастный случай, – туманно ответила мама. – Но я от тебя это скрыла, потому что не хотела травмировать. Ты и так переживала из-за нас с отцом, травли в школе, своих фурункулов…

Из-за них ее и травили. Или, как сейчас говорят, буллили. Дети жестоки, а те, что появились на свет в девяностых, были беспощадны. Завуч школы называл их порождениями хаоса. И боялся учеников, считая их непредсказуемыми. На детей его поколения всегда можно было найти управу: пионерская организация влияла, роно, детская комната милиции. Эти же не имели авторитетов, не считая криминальных, и творили что хотели. Оля поняла, как он был прав, когда родила своего особенного сына. С ним запросто играли обычные дети, доброжелательно общались, старались помочь.

– Времена всегда одни, – не соглашалась с ней мать. – Проявишь слабость – тебя сожрут.

– Но это не так, я же вижу, как сейчас дети общаются между собой…

– Вот именно, видишь. Потому что следишь за ними. И матери других ребят следят. Вы их контролируете чуть ли не двадцать четыре часа. Но когда ваши идеальные дочки и сыночки останутся без надзора, превратятся в волков и овец.

Оля была овцой в детстве. Не самой паршивой и загнанной, но дрожащей. Вполне бойкая, симпатичная, умненькая Оля один раз спасовала, не смогла дать сдачи и на несколько лет стала для одноклассников Пупырой. Так ее обозвала бывшая подружка. Поругались из-за ерунды, но не смогли помириться, и та отомстила: указала всем на недостаток Оли. То был фурункул на животе, большой, сизый, который она прятала под одеждой. Но экс-подружка, зная, что тот есть, задрала на физкультуре ее футболку и заорала: «Смотрите, какой мерзкий пупырь!» Оля заплакала и убежала, вместо того чтобы обозвать, послать, двинуть. Отец, когда она рассказала об этом, пожалел, успокоил. А мать отругала.

– Нельзя давать себя в обиду, – говорила она. – Заклюют!

– Как мне нужно было поступить? – лепетала Оля.

– Харкнуть в нее, например!

– И это говорит интеллигентная женщина, – поражался папа. – Кандидат наук. Не слушай мать, Оленька, ты не гопница, чтобы так себя вести.

– Если бы я спускала одноклассникам, однокурсникам и коллегам обиды, не стала бы кандидатом наук. А на звание интеллигентной женщины я не претендую.

Как был не прав папа, стало ясно уже на следующий день. Олю стали называть Пупырой. Ей в тетрадке рисовали жаб. Как-то мальчишки оплевали ее из трубочек, и она покрылась вдобавок прыщами из пластилина. Оля об этом родителям не рассказывала. Какой смысл? Отец снова пожалеет, а мать заставит поколотить заклятую подружку.

Буллинг прекратился через три года. Появилось много новеньких, и одноклассники переключились на некоторых из них. Кто-то дал отпор, а у двоих появились обидные клички. Не желая участвовать в травле, как и заступаться за бедолаг, Оля попросила перевести ее в другую школу. Так как та была с математическим уклоном, мать согласилась.

И вот годы спустя она вспомнила о тех временах, когда Оля была Пупырой. Оказывается, она все подмечала, просто не вмешивалась. Хотела, чтоб дочь сама справилась с проблемами, а помогала тем, что ограждала от новых переживаний.

– Перестань жить прошлым, – посоветовала она. – Из твоей жизни многие ушли. Нет бабушки, тетки, сына… Но ты все еще у себя есть!

– Думаешь?

– Надеюсь. Но нужно искать. Под толстым слоем негатива из боли, разочарований, обид и страхов скрывается твоя истинная натура. Доберись до нее, прошу.

Слова матери запали Оле в душу. Она размышляла над ними неделю. Ровно столько времени ей понадобилось на то, чтобы избавиться от вещей Адама. Хорошие она отдала, негодные… Нет, не сожгла, к чему эти ритуалы? Просто выкинула на помойку. Потом подсчитала деньги. Оказалось, ей одной очень мало надо и того, что она заработала за полтора месяца, ей хватит на полгода. Но не в Москве…

Тогда-то Оля и собралась в Ольгино!

Там у нее дом, сад, баня. Там шикарная природа, есть водоемы, где можно купаться. Там тихо, спокойно, но это не глушь. Там столько знакомого и столько же незнакомого. Там она когда-то чувствовала себя абсолютно счастливой.

– Лучшее место для человека, который хочет вернуть себя настоящую, – решила Оля и, собрав пожитки, отправилась в гараж отца, чтобы взять его машину. Даже дорога в Ольгино ее будоражила.

Глава 2

Он сидел возле окна и смотрел на детей, играющих в баскетбол.

– Бездари, – покачал головой майор Зорин, когда защитник одной из команд пропустил наугад брошенный мяч.

Чтобы больше не отвлекаться на них, он опустил жалюзи. В его детстве не было нормальных площадок, но все пацаны умели играть и в футбол, и в волейбол, и в хоккей, гоняя на коньках по замерзшему озеру, а современные дети только в компьютерных баталиях рекорды бьют. Зорин знал, о чем говорил, у него рос сын, который в свои десять не умел попадать по мячу, зато в игре «ФИФА» выходил на поле за Роналду.

– Товарищ майор, разрешите? – услышал он голос за спиной и обернулся.

В дверях стоял старший лейтенант Хасанов. Молоденький, хорошенький, всегда опрятный, уважительный, бабушки его обожали и горевали, когда парень перевелся из участковых в опера. Некоторые из них навещали Хасанова на новом месте службы, носили ему пирожки и малиновое варенье.

– Заходи, Рустам.

Старлей переступил через порог и аккуратно закрыл за собой дверь. Зорину он нравился. Не так сильно, как бабушкам, но с ними мало кто сравнится. Обычно майор шпынял неопытных оперативников, а к этому относился терпимо. Парень старается, во все вникает, проявляет чудеса дисциплины, уважительно относится к начальнику. А еще щедро делится с коллегами пирожками да вареньем и не поддается на провокации замужней, но крайне вольной дознавательницы Сидоровой. Не гнилой парень, с принципами. А опыт – это дело наживное.

– Товарищ майор, вы ведь местный? – спросил Рустам, присев на стул, но лишь после того, как на него указал Зорин. Не сделай он этого, так бы и стоял столбом.

– Да, я родился и вырос в Ольгино. А что?

– Сегодня ко мне гражданка Митрошина приходила.

– С самсой? – Михаил припомнил, что эта старушка всегда баловала Хасанова национальной выпечкой, решив почему-то, что он узбек. Самса у нее выходила потрясающе вкусной, вот только добавляла она в начинку не только говядину, но и свинину, и Рустам не мог ее есть.

– Нет, она по делу. – И добавил через секундную паузу: – Но варенье принесла из черники. Говорит, оно полезное для глаз. – И поправил очки на носу. – Так вот, гражданка Митрошина явилась, чтобы сообщить о том, что маньяк вернулся.

– Какой? Джек-потрошитель или Чикатило? – не понял Зорин. Решил, что старушка пересмотрела криминальных сериалов.

– Гамлет.

Сердце Михаила бухнуло так сильно, что задрожали все поджилки. Но он смог сохранить невозмутимый вид и ровным голосом проговорить:

– Я знаю только литературного персонажа с таким именем.

– Разве в Ольгино в начале нулевых не орудовал серийный убийца по кличке Гамлет? Баба Маня… – Он смутился и поспешил исправиться: – То есть гражданка Митрошина Мария Павловна не просто рассказала мне о нем, она старую газету принесла. В ней большая статья о Гамлете. Есть и фотографии одной из жертв.

– Газета при тебе?

– Мария Павловна не отдала мне ее, но позволила сделать копию. – Рустам достал из папки (он всегда носил ее при себе для солидности) два листа формата А4, протянул их майору. – Имена и фамилии тут изменены, но факты, если верить гражданке Митрошиной…

– Да называй ты уже ее бабой Маней, – резко бросил Зорин. Его разозлил не старлей, а статья. – И что она говорит о фактах?

– Уверяет, что они правдивые.

– Брешет. – Зорин смог взять себя в руки и вновь заговорить спокойно: – Эта история выдумана журналисткой местной газеты по фамилии Воеводина. Дамочка хотела сделать сенсацию, чтобы ее заметили и пригласили в какое-то крупное областное издание.

Он вспомнил Воеводину, очкастую дылду с белесыми бровями, постоянно взмывающими над старомодной оправой и делающими ее еще менее привлекательной. Естественно, она была старой девой, но жила не с матерью и сестрой, а отдельно, так как даже ближайшие родственники не хотели ее терпеть. Они забрали к себе деда, а в его квартиру вселили Воеводину. Кажется, ее звали Елизаветой.

– То есть вы, товарищ майор, хотите сказать, что осенью 2001 года в Ольгино не погибали девушки? Их не душили? Не проводили над ними ритуала? Тогда как объяснить этот снимок? – На нем была изображена мертвая девушка. Ее мокрые волосы были длинными, и в них застряли лилии. – Он сфальсифицирован журналисткой?

– Если ты не будешь меня перебивать, я тебе все подробно расскажу, – наставительно проговорил Зорин, листы перевернул белой стороной вверх. Чтоб фотография не мозолила глаза. – В октябре 2001 года была задушена девушка, которую Воеводина в статье нарекла Галей. Ее утром обнаружила мать. Октябрь стоял тогда не просто теплый – жаркий. Окна в домах не закрывали. А цветы в огороде собирали охапками и ставили их не в вазы, а в ведра. Мертвая Галя лежала на полу. Нагая. Ее волосы были распущены, намочены и украшены астрами и пионами. До этого они стояли в ведре. – Зорин внимательно посмотрел на старлея. – Понимаешь, почему я на этом акцентирую внимание?

– Не очень, – честно признался тот.

– Убийца мог, убегая, перевернуть ведро, вода из него вылилась, цветы выпали, и все это попало на Галю. То есть не было никакого ритуала. Девушку просто задушил некто, забравшийся в дом через окно.

– Или ее парень? Он был у Гали в ту ночь, занимался с ней сексом… Жестким сексом, как говорил он, когда оправдывал царапины и укусы на своем теле… И переборщил? Придушивание некоторых возбуждает. – Проговорив последнюю фразу, он покраснел.

– Это Галя кусалась и царапалась. А парень ее был ласковым, обожающим свою невесту. Он никогда бы не причинил ей боли.

– И все же его обвинили в убийстве.

– Больше некого было. Подозреваемых, кроме него, никого, а убийство на кого-то вешать надо. Менты парня пытались уговорить написать признательные показания, обещая мягкую статью. Но он категорически отказывался от 109-й. Не желал признавать свою вину. Клялся, что, когда уходил от невесты, она была жива, здорова и счастлива. Тогда его принялись ломать. Били так, что мочился кровью. Тогда на его защиту поднялись люди. Никто в Ольгино не верил в то, что жених Гали – убийца. Начались митинги, один из которых закончился беспорядками. Вмешался губернатор, и парня выпустили до суда…

– И вскоре произошло еще одно убийство!

– Точнее, был найден очередной труп. На берегу затона рыбаки обнаружили мертвую девушку. Голую, со следами удушения…

– Журналистка дала ей имя Валентина и разместила ее посмертное фото. – Рустам потянулся к распечатке статьи, но Михаил отодвинул ее. – На нем она похожа на Офелию, возлюбленную Гамлета. Именно такой ее рисуют: бледной, длинноволосой, с цветами в волосах. И она утонула, покончив с собой.

– Как и Валентина. Следствие не смогло доказать насильственную смерть. Девушку накануне изнасиловали толпой (в те времена такое случалось нередко), и она не смогла с этим смириться, поэтому решила покончить с собой. Как я уже говорил, погода в том октябре стояла жаркая, зайти в воду было несложно. И Валентина дала воде себя забрать.

– А как же следы удушения на шее?

– В ранках нашли волокна сетей. Валентина запуталась в них, скорее всего посмертно. Ее прибило к берегу, где бултыхались кувшинки и лилии. Поэтому, когда ее обнаружили, девушка была похожа на Офелию…

– Поэтому маньяка и прозвали Гамлетом?

– С подачи Воеводиной. Она попыталась раздуть скандальную историю, но в нее поверили лишь единицы. Баба Маня твоя, к примеру. Или бывший участковый затонной части города по фамилии Ермак. К нему рыбаки прибежали, когда утопленницу нашли. Он же разрешил Воеводиной фото сделать. Все потому, что маньяками бредил. В свое время жил в Магнитогорске. Работал опером. Ловил серийника по кличке Лифтер. Знаешь о таком?

– Конечно. Мы его случай изучали в институте.

– А Ермак лично его чуть не задержал… Но не задержал! И немного крышей поехал после этого. Опером уже работать не мог, но с обязанностями участкового справлялся. А чтобы Лифтер ему не мерещился больше, Ермак переехал в другой регион к своей престарелой бабке. До сих пор живет в Ольгино, но сейчас на пенсии.

– О Ермаке баба Маня не упоминала. И на мой вопрос о том, что стало с женихом Галины, ответила сухо – умер. Так торопилась главную новость выдать, что несущественные детали опустила. А мне как раз хотелось бы узнать, от чего умер обвиняемый в убийстве невесты парень.

– Он покончил с собой. Повесился, когда узнал еще об одном трупе. Побоялся, что его еще в одном убийстве обвинят. Алиби у него не было, он один на рыбалку уехал в ту ночь, как раз на затон. Перед тем как в петлю полезть, написал прощальную записку. В ней поклялся, что не убивал Галину. Он любил ее безмерно и собирался сделать предложение. Но это не все, девушка была беременной, и, задушив ее, он лишил бы жизни и своего ребенка.

– Смерть Галины все же повесили на жениха?

– Не смогли. Дело осталось «глухим».

– Выходит, парень поторопился с самоубийством. Мог бы остаться на свободе… – Глаза Рустама стали грустными, как у теленка. – Или он не мыслил жизни без Галины? Поддался не панике, а горю и ушел вслед за ней…

Зорин отвернулся, чтобы незаметно проглотить ком в горле. Сделав это, он кашлянул и умудрился выдать следующую фразу ровным тоном:

– Воеводину из газеты поперли после того скандала, который она попыталась раздуть. Глава администрации лично распорядился ее уволить. О Гамлете быстро все забыли…

– Не все, получается. Баба Маня уверяет, что он вернулся.

– Он ей лично об этом сообщил? – с сарказмом проговорил Зорин.

– Не ей и не лично. А некой Альке Бобровой это послание передала покойная Галина.

– Божечки, – простонал Михаил. – Опять эта полоумная воду мутит…

– Вы о Бобровой?

– О ней самой. Женщина, мягко сказать, чудаковатая. Она гаданиями промышляла когда-то, убеждала всех в том, что у нее есть дар. Чем дальше, тем хуже: начала спиритические сеансы проводить.

– Баба Маня верит в ее дар. Но ходит к Альке, чтобы помогать ей счета оплачивать, заявки подавать в ЖКО или собес. Надеется, что та жилплощадь свою на нее перепишет. Все равно оставлять некому, а у бабы Мани трое внуков.

– Ближе к сути, Рустам.

– Пришла баба Маня к Бобровой сегодня утром, а та сама не своя. Бубнит что-то, крестится. Баба Маня давай расспрашивать.

– И Алевтина рассказала о сеансе?

– В деталях. Но еще и рисунок показала. Страшный. Сейчас. – Старлей достал телефон, открыл один из снимков. – Качество ужасное, но так уж баба Маня сфотографировала на свой мобильник, а он допотопный.

Михаил принялся рассматривать рисунок, сделанный карандашами на выцветших обоях. Грубо, схематично. На нем изображена женщина с худым лицом и длинными волосами. Они иссиня-черные, распущенные. Лицо бледно-голубое. Неясно, при помощи карандаша такой цвет был создан или дело в обоях. Веки сомкнуты, рот приоткрыт. Женщина на первый взгляд спит.

– Что в рисунке страшного?

– На нем же покойница, – тихо выдохнул Рустам. – От рисунка так и веет могильным холодком…

– Какой ты впечатлительный!

– Еще надпись есть. На втором снимке. Она не поместилась в кадр. – И продемонстрировал ее: – «Я вернулся!» – Печатные буквы, написанные красным.

– Это художества Алевтины, так?

– Но ее рукой будто кто-то невидимый управлял. Говорит, Галина. Только она по-другому называла, а именно Фря. – Старлей почесал переносицу. – Разве есть такое имя – Фря?

– Это прозвище. Фря означает «зазнайка, воображала». В наших краях до недавнего времени это слово употребляли.

– Она умела рисовать? Хотя откуда вам знать… – Но он знал! – В общем, перепугалась гражданка Боброва так, что попросила бабу Маню сходить в милицию (для старушек мы все еще милиционеры), предупредить.

– И та к тебе, а не к участковому? Ладно, позвоню я ему, скажу, чтоб зашел.

– Может, лучше я съезжу к ней? Вдруг старушка что-то подозрительное видела, но забыла, а подсознание это выдало таким вот странным способом? – И снова глянул на фото портрета, после чего передернулся. – Или к ней забрался кто-то, чтобы рисунок оставить, а женщина решила, будто это она сделала под воздействием высших сил?

– Боброва – городская сумасшедшая, товарищ старший лейтенант. Мы не можем тратить на подобных граждан время. У нас с тобой другие задачи. – Зорин сделал строгое лицо. – Иди занимайся цыганским делом. Убийца братьев Радо на свободе гуляет, а мы будем призраков ловить?

Старлей спорить не стал. Тут же покинул кабинет начальника. А Зорин открыл ящик стола и достал из него пузырек с гомеопатическими горошинами. Принимал их по пять штук для успокоения нервов. Вроде бы травка, а помогает неплохо. Разве что в сон клонит, если дозу превысишь.

Не успел Михаил рассосать горошины, как зазвонил его сотовый.

– Слушаю.

– Пап, это я, – услышал он знакомый голос.

– Почему не со своего звонишь? – Вместо надписи «Чадо» на экране высветились цифры.

– Потерял, – вздохнул сын.

– Третий за год?

– Я не виноват в том, что вы мне дешевые телефоны дарите, которые не отследить.

– Причину со следствием не путай. Берег бы вещи, получал бы дорогие. – Миша почувствовал горечь во рту – это горошины растворились – и встал, чтобы достать из холодильника воду. – А в остальном как твои дела?

– Да так, – протянул сын. – Как я без телефона? Может, подаришь мне его заранее?

– За два месяца до дня рождения?

– А что делать? – И загундел: – Не могу же я без связи остаться…

– У матери старый возьми. Она же каждый год меняет модели, а надоевшие складирует. – Ребенок замялся. – Или ты хочешь скрыть от нее факт потери?