
Полная версия
Безликие

Сайленс Кроу
Безликие
Глава 1: Пробуждение
Том 1.
пролог.
Глава 1 – Пробуждение
Луна, огромная и холодная, висела над черной гладью океана, разбиваясь серебряной дорожкой о скалистый берег. Остров тонул во мраке, силуэты пальм и незнакомых гигантских папоротников вырезались зубцами на фоне звездного неба. Воздух был густым, влажным, пропитанным запахом соли, гниющих плодов и… чем-то еще. Сладковатым, химическим, чуждым этой тропической ночи. Где-то в глубине джунглей, невидимый за стеной растительности, мерно гудел мощный генератор. Его звук, низкий и навязчивый, был единственным нарушителем тишины, если не считать редких, странно отрывистых криков ночных птиц – или того, что их имитировало. Остров спал? Или бодрствовал, наблюдая? Тишина была обманчива. Она не несла покоя, она висела тяжелым, выжидающим пологом над этим клочком земли, отрезанным от мира кромешной тьмой и бескрайним океаном. Здесь что-то не так, – шептала сама ночь. – Здесь что-то происходит.
С высоты птичьего полета остров напоминал спящего зверя, покрытого лоскутами черного бархата и усыпанного холодными бриллиантами. Только это были не звезды, а огни: белые прожекторы патрульных вышек, ритмично прорезающие тьму; тусклое зеленоватое свечение периметральных датчиков; редкие желтые точки наблюдательных пунктов, затерянных в джунглях.
Под этим звериным камуфляжем джунглей, глубоко в скальном основании, пульсировало сердце острова – сверхсекретный научно-исследовательский комплекс. Лабиринт коридоров из армированного полимера, опутанных сверхпроводящими шинами. В лаборатории уровня 2, в секторе-В – с акриловыми капсулами, где под голубым светом квантовых ламп шевелились образцы, переписывающие учебники биологии. Глубокий рокот термоядерного мини-реактора, питающего безумные эксперименты. И над всем этим – неусыпный электронный страж: сенсоры движения, газоанализаторы, тепловизоры, тысяча камер.
В бункере комплекса, самом защищенном узле этого сердца, царила стерильная прохлада. Оператор Лиа Сандерс скользила пальцами по голографической панели, проверяя показания. Зеленый, зеленый, зеленый… Все сектора в норме. Температура реактора – стабильна. Герметичность капсул сектора-В: 100%.
«Скукотища», – подумала она, отхлебывая вязкий синтетический кофе. Ее напарник, Джоди, вглядывался в термальную карту комплекса.
«Эй, Лиа, глянь. Тут какое-то движение, в коридоре… Глюк?» – точка на мониторе пропала. Его взгляд сразу упал на запись с камер, работающих в режиме реального времени. Под камерами на секунду мелькнула черная тень.
«У нас несанкционированное движение в коридоре 7, проверить все камеры в секторе-В», – спешно передала Лиа в центр безопасности.
Глухой гул, словно подземный вздох гиганта, потряс стены бункера. Чашка с кофе выпала из рук Лиа, коричневая жидкость разлилась по консоли. На главном экране, где царил успокаивающий зеленый, взорвалось море багрового. Целый сектор превратился в эпицентр хаоса. Датчики давления в капсулах рвались в красную зону или гаснули навсегда. Тепловизоры залило белым пятном невыносимого жара. «ОШИБКА! ОШИБКА! КРИТИЧЕСКИЙ ОТКАЗ В СЕКТОРЕ-В» – завыл синтезированный голос системы.
Джоди вскочил, тыча пальцем в один из уцелевших мониторов: «Смотри!» – на экране метнулась ослепительная вспышка, сожравшая изображение на миг. Когда картинка вернулась, искаженная помехами, было видно, как огненная волна прокатилась по коридорам, выбивая двери, плавя металл. Система автоматической блокировки сработала частично. Последнее, что они успели увидеть: несколько капсул герметизировалось с шипящим звуком, другие – треснули, как яичная скорлупа, заполняя коридоры мутной жидкостью. Крики ученых, бегущих к выходам, превратились в немое кино, заглушенное ревом сирен в ЦБ и нарастающим гулом разрушения из колонок. Один из них – доктор Генри Кавка – взрывная волна швырнула его к центральной панели. Он едва удержался, кровь залила половину лица. Но его глаза, дикие от боли и адреналина, зафиксировались на огромной мигающей кнопке: "ЭКСТРЕННОЕ СОХРАНЕНИЕ ОБРАЗЦОВ". Инстинкт исследователя пересилил инстинкт выживания. Его рука, словно налитая свинцом, рванулась вперед и с силой ударила по ней! В тот же миг последняя камера погасла. Экран Джоди захлебнулся ядовитой зеленой статикой, а затем почернел.
Тьма. Сначала – ничего, потом – холод. Он вдыхает резко, и легкие обжигает едкая жидкость. Стекло перед ним трескается, но не ломается. Он инстинктивно задерживает дыхание. Жидкость сочится наружу сквозь трещины. Его тело не помнит, как оказалось здесь, но знает, что должно выбраться. За ним – разрушенная лаборатория, озаренная алым светом аварийных ламп. Тени двигаются в дыму, кто-то кричит.
«Где я?..» – память вспыхивает обрывками; лаборатория, люди в халатах, иглы, боль. Он дергается, и ремни впиваются в запястья.
«Нет-нет-нет, не снова…» – над ним замигал красный свет. В тусклом мерцании он увидел: разрушенную лабораторию. Стены почернели от огня, а провода, искрясь, свисали словно кишки. Трупы ученых: один – с прожженным халатом, второй – с осколками стекла в горле. Треснутое стекло будто зеркало, в нем отображается его лицо.
«Но где шрамы?» – он помнит, как они резали его, как ломали кости… Но кожа чистая.
Затишье… Где-то скрипнула дверь. Шаги, кто-то идет. Хорошенько прислушавшись, он услышал медленные, целенаправленные шаги, идущие прямо к его капсуле из дальнего угла темного коридора. Алан не стал мешкаться и снова попытался освободиться, бьет локтем в трещину. Раз – боль отдает в плечо. Два – стекло звенит. Три – оно наконец поддается, рассыпаясь на крупные осколки. Оставшаяся жидкость хлещет наружу, обжигая кожу. Он давится, кашляет, но уже тянется к ремням. Пальцы скользят по мокрому пластику пряжек. Щелчок – один ремень. Два – голова свободна, а затем ноги. Алан вываливается из капсулы, падает на осколки. Стекло впивается в ладони, но боль кажется далекой. В ушах – звон. В горле – вкус крови и химикатов. Первые шаги шаткие, ноги не слушаются. Но он встает.
В разбитом зеркале на стене он снова увидел свой силуэт. Мокрый, белый, с татуировкой "А 0.15" на левом предплечье, которую он не помнит.Шаги становятся все ближе. Он поворачивается, сжимая в руке самый крупный осколок стекла. Который сейчас может стать оружием. Алан судорожно вздохнул, давится дымом, голос хриплый: «Кто ты? Что случилось?»
Доктор Кавка приглушенно, словно боится, что их услышат: «Тише… Дыши ровно… Лаборатория разрушена. Взрыв. Ты единственный выживший в этом крыле.»
«Почему я здесь… Зачем поместили меня туда?..» – мозг лихорадочно склеивал осколки памяти, но картина не складывалась.
Кавка шагнул вперед, шприц дрожит в руке: «Криокапсула. Ты был в анабиозе… Для терапии. Мы ввели тебе новый ген. Взрыв вывел системы из строя – ты проснулся раньше срока.»
Алан замечает шприц, прижимается к стенке капсулы: «Что за ген…? Не приближайся ко мне!»
Кавка замирает. Голос становится резким, научным: «Стабилизатор. Твоя регенерация… Она не контролируема. Видишь? Раньше у тебя были шрамы. Сейчас – нет.»
Он смотрит на свое тело: ни царапин, ни следов пыток. «Что вы со мной сделали?»
Кавка вдруг кашляет, на платок выплевывает кровь: «Спасли. Но теперь… теперь оно просыпается. Ты чувствуешь? Гнев? Силу? Это не ты. Это побочный эффект… терапии.»
«Этот побочный эффект преследует меня, сколько я себя помню…» – Алан шагнул вперед, потеряв равновесие, чуть пошатнулся, но не упал. Обломки стекла хрустят под ногами, почерневшие глаза сверкали в полутьме: «Хочешь меня одурачить? Я помню боль. Помню, как вы меня резали!» – его тело начинает меняться.
Кавка отступает, поднимает шприц как щит: «Именно поэтому нужен блокатор! Если оно вырвется наружу…» – Доктор избегал прямых ответов. Говорил общими фразами: терапия, побочный эффект. Намекая на внутреннюю угрозу. Не объясняя природу Алана, что не странно – он лишь выжидал подходящий момент.
«Я начинаю чувствовать изменения в своем теле. Что за ген…?» – внезапный грохот потрясает стены, прерывая их диалог. Где-то вблизи рухнула металлическая балка. Крик – человеческий, полный ужаса – пронзил дым. Искры посыпались сверху из панели над головами. Алан инстинктивно вздрагивает, голова резко поворачивается на звук, в глазах чёрная пустота: «Что это?!»
Доктор Кавка. В его глазах – миг ледяного расчета. Он использует долю секунды, пока взгляд собеседника отвлечен. Молниеносный бросок вперед, больная рука забыта! Шприц в его здоровой руке описывает дугу…
Алан чует движение, начинает поворачиваться обратно, реакция сверхчеловечески быстрая: «Нет! Ты…»
Но уже слишком поздно. Острие иглы вонзается ему в шею, чуть ниже линии челюсти. Кавка силой нажимает на поршень. Глаза Алана возвращаются в нормальное состояние. Руки судорожно хватают воздух от шока, а не боли: «Гхр… Ты…»
Мутная жидкость из шприца впрыснута. Доктор резко отскакивает, тяжело дыша, смотрит на него со смесью триумфа и ужаса: «Прости… Это необходимо. Ты еще не готов…»
Алан пытается сделать шаг, но ноги подкашиваются. Мир кружится, звуки глушатся, свет аварийных ламп расплывается в кроваво-красное пятно.
«Па…Пад…» – его губы шевелятся беззвучно. Сила, ярость, вопросы – все гаснет. Он рушится навзничь на осколки стекла капсулы, не чувствуя их. Глаза стекленеют, взгляд устремлен в задымленный потолок, но ничего не видят.
Тишина. Только шипение короткого замыкания и тяжёлое дыхание Кавки. Доктор смотрит на пустой шприц в своей дрожащей руке, потом на бесчувственное тело Алана. Где-то в глубине руин снова раздался грохот. Кавка вздрагивает, хватает фонарь и исчезает в дыму. Оставив его лежать одного в холодном мраке.
Яркий свет – пульсирующая боль в висках. Потом – холод металла под спиной. Алан дергается, но его тело не слушается. Ремни, широкие кожаные, притягивают запястья, лодыжки, грудь к операционному столу. Он открывает глаза: слепящий свет хирургической лампы. Тени в масках склоняются над ним.
«Пульс стабилизировался. Нейронная активность в пределах нормы.»
«Регенерация на уровне 87%. Выше прогнозируемого.»
«Присвоить порядковый номер: В-4321.»
«Отправьте его обратно. Доктор Кавка хочет продолжить завтра.»
Голоса безликие, механические. Алан пытается говорить – но во рту пластиковый загубник, язык ватный, губы онемевшие. Один из масок наклоняется ближе, глаза за стеклом – без эмоций.
«Не дергайся, В-4321. Ты только ухудшишь состояние», – холодный металл касается его предплечья, там, где татуировка. Другой маска берет шприц с мутной жидкостью.
«Седативное. Чтобы не буянил по дороге.»
Игла вонзается в шею, тело полностью расслабляется, препарат мгновенно распространяется в крови. Алан слаб, седативное делает его движения вялыми, мысли – мутными. Но он чувствует, как его расстёгивают, переворачивают на бок, хватают за запястья.
Маска №1, безликий голос за респиратором:
«Держи его, не дай дернуться.»
Маска №2 прижимает его руку к столу. Хватка железная. Алан пытается сопротивляться, но его мышцы не слушаются. Щелчок. Холодный металл охватывает его запястья. Браслет, черный матовый, без замочка. Только крошечный индикатор – красная точка.
«Проверка», – Маска №3 нажимает кнопку на пульте.
Резкий треск! Второй браслет на другом запястье вздрагивает – и с хлопком примагничивается к первому. Алан не может развести руки.
«Функция магнитного ограничения – активирована.»
Потом – лодыжки. Тот же процесс. Щелчок, холод, блокировка.
Маска №2 насмешливо:
«Попробуй побежать теперь, В-4321.»
Маска №1 берет пульт, показывает Алану:
«Видишь эти кнопки? Красная – магниты, синяя – разряд.»
Он нажимает на синюю. Резкая боль! Электричество бьет по нервам, сводит мышцы. Алан выгибается, но не может даже закричать – челюсти сжаты спазмом. Три секунды – потом тишина.
Маска №1: «Спокойно. 150 вольт для ознакомления. В следующий раз будет 300, потом 500. Не заставляй нас нажимать эту кнопку.»
Алан дышит часто, тело дрожит от остаточных разрядов. Маска №3 хватает его за плечо, ставит на ноги.
«Вперед. Твоя камера ждет.» – Двери операционной открываются. Перед ним длинный белый коридор, освещенный мерцающими люминесцентными лампами. Пол был липким – то ли от дезинфекции, то ли от высохшей крови. «Галерея сломленных» – мрачное прозвище, прижившееся среди персонала.
Алан шагает босиком по холодному керамическому полу. Каждый его шаг отдается глухим эхом в узком коридоре. Голова все еще пульсирует от остатков наркоза, в ушах приглушенный звон. Охранники в черных масках с пустыми глазницами ведут его под локти, словно нежить. Стены по бокам усеяны люками – круглые окошки, за которыми двигались тени.
Камера №7 – мужчина сорока лет, прикованный к стене толстыми цепями. Его кожа покрыта шевелящимися металлическими пластинами – вживленными электродами. Он бьется в тихой судороге, изо рта течет пена с кровью.
Камера №9 – фигура внутри скрюченная, с неестественно вывернутыми суставами. Глаза слишком большие, стеклянные; видны следы хирургических швов на веках. Когда Алан проходит мимо, существо резко поворачивает голову на 180 градусов и широко улыбается. Он остановился и пристально стал смотреть в камеру, как будто взгляд существа гипнотизировал его.
«Не останавливайся», – прошипел охранник. Алан не послушался. Ошибка. Разряд! Боль пронзила тело, мускулы свело, и он рухнул на колени.
«Сопротивление зафиксировано. Повышение уровня контроля», – объявил динамик. Один из охранников наклонился, схватил его за волосы: «Вставай, В-4321. Или мы потащим тебя.»
Проходя мимо четвертого процедурного блока, Алан заметил, что дверь была немного приоткрыта. Оттуда доносились: гул работающих приборов, звук пилы, рассекающей кость, короткий отчаянный вопль, который резко оборвался. Алан мельком увидел: стол с пристегнутым человеком; хирурга в кровавом фартуке, методично отделявшего что-то от грудной клетки; медбрата, спокойно записывающего показания. И – последний люк перед его камерой. За ним – женщина. Глаза дикие, полные живого ужаса. Рот открыт в крике, но звука нет. Она стучит в стекло, что-то кричит ему. С каждым шагом по «Галерее сломленных» становилось понятно, почему ее так окрестили.
Камера №12 открылась с гидравлическим шипением. Внутри – ледяной воздух с привкусом металла и дезинфекции.
Слепящий луч прожектора выхватывал голые стены, покрытые шершавой облупившейся краской, царапинами, следами зубов и странными надписями. Особенно выделялась одна, выцарапанная с остервенением, с подтеками ржаво-коричневой субстанции: «ОНИ МЕНЯЮТ НАС ИЗНУТРИ».
В полумраке угадывалась койка с грязным матрасом (ее металл леденил кожу), ржавые цепи на липком от конденсата полу и угловатый, приземистый унитаз из нержавеющей стали. Его крышка была сломана, обод – покрыт жёлтым налётом и тёмными разводами. От него тянуло застоявшейся сыростью и аммиаком. Алан уже знал: смыв включался автоматически лишь дважды в сутки по звонку системы, не считаясь с нуждами обитателя.
Напротив входа, под крошечным объективом с тускло-красным индикатором, горело табло. Его голубые цифры «5:23:11» отсчитывали время с безжалостной точностью, мертвенно отражаясь в ржавых цепях и полированной поверхности унитаза. Монотонное гудение систем в стенах смешивалось с навязчивым тиканьем секунд, редкими щелчками и далёким журчанием воды в трубах – напоминанием о следующем смыве через долгие часы.
Дверь захлопнулась за спиной. Давящая тишина, нарушаемая только механическим гулом и тиканьем, сомкнулась над Аланом. Он остался наедине с собой, холодом стен, удушающей атмосферой немытого заточения и безжалостным счетчиком его судьбы.