Яджов ялд олакреЗ (Зеркало для вождЯ)

Павел Гросс

Яджов ялд олакреЗ (Зеркало для вождЯ)

Слеза за слезой

За раной рана

Моя жизнь утекает

Как вода из-под крана.

Хорошо если кто-то

Из друзей или близких

Подставит ладонь

Или собачью миску…

(Дельфин)

Тысячелетия глядят на нас с надеждой,

что мы не озвереем, не станем сволочью,

рабами паханов и фюреров.

А.Н. Стругацкий, Москва – 1991 г.

Майор Костин неспешно прошелся вдоль гнутой шеренги. Остановился. Вытер под носом и оглядел зэков внимательно.

– Шаг влево, шаг вправо – попытка к бегству, прыжок на месте – пуля в жопу без разговоров. Вопросы есть?

Вопросов не было. Ни у четырех зэков политических, ни у троих костлявых на язык аристократов – воров высокой квалификации, ни у одного единственного домушника, ни даже у Фомы Кузьмича, слова которого были в обязаловку каждому из заключенных, ибо того несколькими годами ранее короновали. К тому же, какие могут быть вопросы, когда в животы глядят автоматные стволы?

– Эх, не быть абодью в ближайшее время… – шепнул один из воров – ростом маленький, со шрамом поперек правой щеки.

Костин хищно посмотрел на болтуна.

– Имя, фамилия!

– Гражданин начальник, какие имена?

Майор молча расстегнул кобуру. Достал вороненый «ТТ» и пальнул в землю, не глядя.

– Дык это, Егор… Бесфамильный, – тихо проговорил вор.

Костин сунул пистолет обратно в кобуру.

– Чего хотел?

– Дык это… ничё, гражданин начальник. Только одно не понятно, куда гребем?

Майор приблизился к нему вплотную. Глянул сверху вниз на Бесфамильного, задышал ему в лицо и сказал, не повысив голоса:

– Ростом не вышел знать…

***

Зэки устроились в глубине окопа, под угрюмо просевшим накатом блиндажа и под присмотром необратимо стервенеющих бойцов майора Костина. Максим опустился на черную суглинистую землю и глубоко вдохнул сырой холодный воздух. Километров двадцать или тридцать прошли сегодня, да и вчера не меньше протопали. Икры ныли, глаза слипались, скудная одежка промокла к чертям собачьим и отяжелела так, что врагу не пожелаешь. Сердце все чаще и чаще напоминало о себе, хотя, Максим был в том возрасте, когда за то же самое время и в три раза большие километры отмеришь ногами.

– Терещенко, Валуев! – поправляя плащ-палатку, сказал майор.

Вызванные бойцы подскочили к Костину и жадно нацелились на него уставшими глазами.

– Проход нужно найти. Спокойный. На все про все, – он дернул рукав и устремил взгляд на циферблат трофейных «Aristo», – часа полтора. По готовности – одна зеленая ракета.

Не проронив ни единого слова, бойцы переглянулись, проворно выбрались из окопа и вскоре растворились в тумане. Костин отдал еще какие-то приказания, зарылся с головой в плащ-палатку и задремал. В охранении зэков остались два бойца, остальные рассредоточились по окопу.

В раздолбанном бомбежкой блиндаже было чрезвычайно сыро, однако дождь сюда заглядывал лишь временами – когда ветер выл совсем уже неудержимо и грозил разметать в пух и прах то, что еще осталось от наката. Трое аристократов, домушник и авторитет сбились в свою кучку, политические – в свою, да и то не все, Максим сидел в отдалении, изредка поглядывая в раскуроченную снарядом дыру. О чем он в эти минуты думал, трудно понять. Но совершенно точно не о дожде.

В тот момент, когда соглядатаи слегка потеряли бдительность —усталость все-таки брала свое, один из аристократов приблизился к Фоме Кузьмичу и прошептал:

– Мож, завалим красноперых?

Вор почему-то ничего не ответил. Аристократ сильно удивился этому и продолжил в том же тоне:

– Кузьмич, да ты чё, вертухаев же двое? В натуре юзить надо!

Фома небрежно куснул губу, повернулся к аристократу и проговорил одними губами:

– Жменька, вальтанулся что ли?

– Всего два ствола!

– Ну да, еще три снаружи и майор – у него вальве без промаха дует, – ответил Кузьмич рассудительно.

– Да ты чё? Замесим, будь здоров, – нетерпеливо прокалякал аристократ.

– А потом?

Жменька быстро огляделся. Бойцы Костина все еще занимались чем-то своим и, казалось, совсем не замечали зэков.

– Да хоть туды, хоть туды юзанем, – он потыкал пальцем в одну и в другую сторону от себя.

– Туды, говоришь? – сказал Кузьмич задумчиво.

– Ну.

– Чё – ну? Немчура там.

– Тогда туды.

– Чё растрещался, туды-сюды? Там красноперые. Ждут они тебя, ага.

– Кузьмич, тебя прям не запрессуешь. К немчуре заюзим, не тронут, поди.

Вор спрятал холодеющие руки под плащ-палатку, задумался и лишь впоследствии ответствовал продрогшему Жменьке:

– В денежку я долбил тех и других. Особенно немчуру эту сучью, вот что.

– Мы ж только что б это…

– Нет, я сказал. Уж лучше обратно на берег откинуться и хлебать баланду.

– Тогда, знаешь, назад сам бог велел. Сховаемся в какой-нибудь деревеньке, поторчим недельку-другую, а потом юзанем глубже куда-нить.

Кузьмич зыркнул на него из-под тяжелых бровей с такой суровостью, что Жменька на секунду языкпроглотил.

– Верхонил, с каким эскортом нас сюда сплавляли?

– Ну.

– Неспроста это. Позади не один заградотряд пасет – как бы ни юзанули.

– А интересно, на кой сюда нас притащили? Мож, в штрафбат? Или еще куда? – спросил доселе молчавший Чирик.

– Не-е, штрафбат не канает. Стопудово! Да и не так все это должно быть. Тут чё-то другое…

***

Прошло около часа. С бревен капало. Дождь утихомирился, но был холодным, как прежде. У Максима замерзли руки.

– Там хоть чего-нибудь происходит? – тихонько спросил Семен – химик по образованию и лауреат государственной премии.

– Все по прежнему, – проговорил Максим, оценив настороженным взглядом товарищей по несчастью.Блатняк, по всей видимости, дрых. В блиндаже было тихо, как в раю. Только бойцы майора Костина о чем-то перешептывались, но как-то вяло и неохотно.

– Что видно? – спросил еще один политический.

Максим пригляделся. Видимость была плохая, но иной раз дождевая пелена рассеивалась, и где-то вдали угадывались мутные очертания городских окраин.

– Город.

– Далеко?

– Километрах в двух.

Антон откинул капюшон, и только теперь Максим сумел как следует рассмотреть его лицо – огрубевшее не от усталости, а бог знает от чего, потерявшее ту живость, которая сохранялась даже в самые трудные лагерные годы. Бывает так, что человек ломается в первый день, а бывает наоборот – держится десятилетиями и не ломается, как бы его не гнули – такой закалки и был Антон. Лет пять или шесть верой и правдой прослужил он в Государственном институте геодезии и картографии, и всю сознательную жизнь увлекался оптическими феноменами. Такой он был человек, что мог совершенно спокойно совмещать и науку и необъяснимое. Максим познакомился с Антоном в то время, когда тот отбывал второй срок. Незадолго до первого – кажется, в двадцать втором году – ревкомом были реквизированы велосипеды, два из которых («незарегистрированные лисапеды») по злой иронии судьбы принадлежали самому Антону, что и вызвало его вполне объяснимый протест во время обыска. Второй срок получил он через две недели после того, как отвесил невинную шутку в адрес одного очень уважаемого академика, воспринятую соответствующими органами, как прямое издевательство над политическим строем. Антона арестовали – Лефортово, приговор ВКВС к десяти годам заключения и пяти годам поражения в правах, Владимирский централ, этап, Кемь, Соловки, одиночка на Большом Муксолме, выход на работы (раскопки монашеских могил) и постройка аэродрома, ликвидация Соловецкой тюрьмы, этап в Дудинку, с августа тридцать девятого – Норильлаг.

– Хорошо… там жизнь, а то едешь через всю страну и ни шиша не понимаешь, куда везут, – задумчиво произнес Антон.

– Сомневаюсь, – Максим вернулся к наблюдениям за чернеющими вдали трубами и крышами.

– Что? – не расслышал Антон.

Наступила тишина, в которой слышался только шум дождя. Молчали даже бойцы майора Костина, ну а блатота – само собой, и майор, собственно, тоже, ибо сон одолел их всех так, что и артобстрелом не разбудишь.

– Нет там никакой жизни, мертвый он…

***

Майор нетерпеливо поглядел на часы. Произнес одними губами:

– Тянут, черти, – и припал все еще заспанными глазами к окулярам бинокля.

Антон приблизился к Максиму, искоса глянул на бойцов и прошептал зэку на ухо:

– Почему у них нет рации?

Максим отметил это странное обстоятельство еще тогда, когда их всей сворой выгрузили из старого вагона, хорошенько проутюжили мозги политическими проповедями и отправили в мир вечной сырости. Костин выругался. Кое-кто из аристократов даже захихикал. Майор посмотрел на них сурово, коснулся рукой кобуры, и у зэков пропало желание шутить дальше.

– Ракету не проспи! – крикнул Костин кому-то из бойцов, и в ответ прозвучало: – Есть!

Костин прошел вглубь блиндажа. Уселся на мокрое бревно, о чем-то задумался. Прошло минут пять, прежде чем решился заговорить вконец оголодавший Чирик.

– Гражданин начальник, можно вопрос?

Майор вроде бы не расслышал слов зэка. Чирик поморгал, крутанул нечесаной башкой и вновь заговорил:

– Гражданин начальник.

Костин почему-то сильно вздрогнул, отчего сразу пришел в себя.

– Чего?

– Можно вопрос?

– Можно Машку за ляжку, – майор помотал головой. – Ладно, говори.

– Гражданин начальник, живот крутит. Может, есть чего поесть или так и помрем с голоду?

Костин помолчал с полминуты, а потом отдал приказ, и вскоре зазвенели ложки – зэки вместе с бойцами лопали американскую тушенку и черствый русский хлеб. Майор расстегнул планшет, развернул карту и принялся ее изучать. Антон находился ближе всех к Костину, и потому спокойно кинул взгляд через его плечо, да так и обомлел. Максим притянул Антона к себе и прошептал:

– Ты чего? – зря, к слову сказать, прошептал, ибо Антон в это самое мгновение побледнел, как полотно.

Минуты не прошло, как в блиндаж ворвался измученный затяжным дозором боец. Не скидывая промокшего капюшона, он прокричал во всю глотку:

– Ракета! Ракета, товарищ майор!

– Ракета? – спросил Костин и поднял глаза.

– Так точно! Зеленая! – подтвердил боец.

У Максима заколотилось сердце. Он уже ничего не боялся в этой жизни, но тут испугался – после того, как еще раз взглянул на побледневшего Антона, ибо не мог понять всей сути происходящего…

Примерно час они брели по открытой местности. Идти было легко, и никто даже не устал. Бойцы разделились на две группы. Одна пасла зэков спереди, другая сзади, майор Костин беспрерывно порхал с одного фланга на другой. Местность была пустынная, лишь временами по пути встречались заросли терновника. Майор Костин часто сверял часы, иногда – минуты на три – останавливался, разворачивал карту и задумчиво следил за поведением стрелки компаса. В одну из таких передышек Максим подошел к Антону и спросил его:

– Чего испугался?

– …

– Когда увидел карту, – добавил Максим.

Антон повернулся к нему, дико вытаращил глаза, и произнес упавшим голосом:

– Бежать… бежать нужно…

Максим бросил по сторонам настороженный взгляд.

– Спятил? Куда?

– Куда угодно, но с этими янычарами я дальше не пойду. Тем более туда, – он кивнул в сторону городских окраин.

– Разве у нас есть выбор?

– Он всегда есть. По крайней мере, у здравомыслящих людей. Помнишь… «Это невозможно!», – сказала Причина, «Это безрассудно!», – заметил Опыт, «Это бесполезно!», – отрезала Гордость», «Попробуй…», – шепнула Мечта?

Максим поглядел на заводские трубы.

– А что там?

Глаза Антона стали оловянными.

– Там? – с трудом прошептал он.

Максим кивнул.

– Уэллса читал?

– Что именно?

– «Войну миров», – пояснил Антон тихо, но прежде оглядевшись по сторонам.

– Не приходилось, – ответил Максим.

Костин убрал карту. Махнул рукой.

– Пошли! – и молчаливая процессия двинулась дальше, с каждой секундой приближаясь к покосившимся черным трубам и провалившимся крышам окраин города, которого почему-то боялся Антон.

***

Они добрались до устья грязного ручья, остановились ненадолго и пошли дальше, после того начался муторный подъем.

– Жаль. В двух словах… Уэллс рассказывает о вторжении марсиан на Землю. Вернее, не рассказывает, а как бы ведет научный отчет. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление. И часто рассматривает возможные последствия такого вторжения, – они говорили тихо, и за беседой не заметили, что их подслушивает чуткий на ухо Жменька.

– Про роман все понятно, но город-то при чем? – прервал его Максим.

– Как при чем? Я догадываюсь, что там происходит.

Никто кроме Жменьки их не слышал, да и тот ни черта не понимал из разговора политических. Вор с раннего детства, по натуре и складу ума – украл-кутузка, освободился-украл и снова кутузка, он не то, что о марсианах когда-нибудь слышал и книги там читал фантастические или какие еще, он даже об американцах знал только по ленд-лизовской тушенке и по слову «Студебеккер».

– Ну!

– На его карте помечен крестом Чебенок.

– Это где?

– Километрах в двадцати пяти от Овруча – за Днепром, рядом с Припятью.

– Где связь? – упорствовал Максим.

– Видишь ли, году в тридцать девятом… – напрочь промокший зэк задумался так, что лоб у него пошел морщинам, – …нет, в тридцать восьмом, его закрыли.