Жизнь в Стихах

Жизнь в Стихах

Дарья Николаевна

Часовщик

© Дарья Николаевна, 2025

ISBN 978-5-0067-5459-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

‎‎В моей груди живёт седой часовщик,‎Он стар и слеп, и пальцы его тонки.‎Он чинит механизм, что стал так тощ,‎И смазывает шестерёнок гонки.‎‎Он помнит день, когда впервые он‎Завёл пружину трепетной рукою.‎И первый ровный, мелодичный звон‎Наполнил мир гармонией, покоем.‎‎Теперь же всё не так. Металл устал.‎И стрелки, будто пьяные, танцуют.‎Часовщик шепчет: «Я не рассчитал,‎Что даже вечность иногда тоскует».‎‎Он видит ржавчину на маятнике дней,‎И трещинки на циферблате судеб.‎Он говорит: «Я сделал всё, что в ней,‎В душе твоей, могло быть. Больше не будет».‎‎Порой он пробует собрать из пыльных крох‎Минуты счастья, что давно истлели.‎Но каждый винтик, каждый тихий вздох‎Звучат мелодией последней колыбели.‎‎Он не ругает механизм за сбой,‎Не проклинает сломанную вечность.‎Он просто сел, прикрыв лицо рукой,‎И слушает мою бесчеловечность.‎‎Он ждёт, когда последний оборот‎Завершится, и стрелки встанут криво.‎Когда мой пульс в последний раз замрёт,‎И станет тихо. Страшно. И красиво.‎

Осколки души

‎‎Душа моя – разбитый витраж,‎Где каждый цвет – лишь отблеск боли.‎И в этом сумраке, где правит блажь,‎Я пленник поневоле.‎‎Я строил замок из песка надежд,‎Мечтал о солнце в небе хмуром,‎Но шторм судьбы сорвал покров одежд,‎Оставив сердце бурям.‎‎И что теперь? Глядеть на небосвод,‎Где звёзды холодны, как льдины?‎И ждать, когда последний эпизод‎Сотрёт мои картины.‎‎Пусть говорят, что время – лучший врач,‎Оно рубцует только кожу.‎А в глубине всё тот же тихий плач,‎Что душу мне тревожит.‎ Письмо к самому себе из прошлого‎‎Здравствуй, я. Пишу тебе из дали,‎Где дни беспечны, помыслы легки.‎Надеюсь, ты не предал те медали,‎Что мы ковали бедам вопреки.‎‎Скажи, ты помнишь наши идеалы?‎Тот юный жар, что обжигал ладонь?‎Надеюсь, ты не променял на скалы‎Свой буйный, неуёмный, дикий конь.‎‎Я верю, ты не разучился плакать‎Над книгой, где герой идёт на смерть.‎И в серую, дождливую слякоть‎Ты можешь в небе солнце разглядеть.‎‎Прошу, не смейся над моей наивностью,‎Над верой в дружбу, правду и любовь.‎Не заразись холодной молчаливостью,‎Пусть так же в жилах пламенеет кровь.‎‎Я оставляю здесь, в письме на память,‎Тот свет, что мы с тобой тогда несли.‎И если вдруг душа твоя устанет,‎Ты это прошлое письмо прочти.‎‎Прочти и вспомни, кем ты быть поклялся,‎Когда смотрел восторженно на мир.‎Надеюсь, ты собой ещё остался‎Средь сотен тысяч проданных за пир.

Распутье

‎‎Куда кричать, когда вокруг лишь стены?‎И эхо, словно издеваясь, бьёт в ответ.‎За что мне эти горькие подмены‎И этот выбор, где спасенья нет?‎‎Один – мой тихий брег, моя опора,‎Его любовь – привычный, тёплый свет.‎Другой – мой воздух, буря, с коей спора‎Не выйдет, и дороже в мире нет.‎‎И сердце, как преступница, на части‎Разорвано безжалостной рукой.‎Одною половиной жаждет страсти,‎Другая ищет праведный покой.‎‎Зачем мне эта пытка? Эта ноша?‎За что судьба так зло со мной сошлась?‎Я стала на себя так непохожа,‎Я в собственных слезах захлебнулась.‎‎Я так устала плакать в изголовье‎И просыпаться с тяжестью в груди.‎Я проклята двойной своей любовью,‎И мрак один клубится впереди.‎‎Закрыть глаза. Не думать. Не дышать бы.‎Забыть, как выбирать, куда идти.‎Стою на перекрёстке двух судеб…‎И оба в никуда ведут пути.‎                                 ‎

Качели во дворе

‎‎Во двор вчера привезли качели,‎Их ставили почти до темноты.‎А мы с тобой так этого хотели,‎Об этом мне не раз шептала ты.‎Ты говорила: «Вырастет наш мальчик,‎И будет здесь смеяться и взлетать».‎И гладила рукой свой круглый, жаркий‎Живот, где продолжала жизнь стучать.‎‎Сегодня утром детские ватаги‎На них с весёлым криком собрались.‎А я стою, как лист пустой бумаги,‎И только мысль одна стучится: «Злись,‎Кричи, разбей, сломай…» Но я не в силах.‎Я просто наблюдаю из окна,‎Как чья-то мать смеётся, как красиво‎Взлетает в небо дочка не одна,‎А с ней другая… смех летит по кругу.‎‎А наши не качаются совсем.‎Они стоят, как памятник друг другу —‎Тебе, не родившей, и мне, кто нем‎От горя, что нельзя измерить словом.‎Они скрипят под тяжестью чужой,‎Под небом этим, пасмурным, свинцовым,‎Над опустевшей навсегда душой.‎‎Я отхожу, зашториваю плотно‎Окно в тот мир, где радость и почёт.‎А в тишине квартиры беззаботно‎Стоит кроватка. И никто не ждёт.‎

Некупленный билет

‎‎В кармане пиджака, в его подкладке,‎Я нахожу некупленный билет.‎Мы собирались в путь, играли в прятки‎С судьбой, не зная, что билетов нет‎Туда, где море, солнце и причалы,‎Где мы хотели всё начать с нуля.‎Ты мне тогда с улыбкою сказала:‎«Вот убежим на самые края!»‎‎Я помню день, я помню кассы зала,‎Вокзальный гул и запах поездов.‎Ты так легко и радостно мечтала,‎Не зная тяжести моих оков.‎Я мял в руке потёртую бумажку,‎Смотрел на расписание в окне.‎Мне было горько, страшно и так тяжко‎Сказать тебе: «Послушай, дело не…‎‎Не в поездах, не в море, не в билете».‎А в чём, я и сейчас не объясню.‎Я был тогда трусливей всех на свете,‎И нашу общую мечту-броню‎Я променял на серые привычки,‎На страх пред жизнью, на покой и быт.‎И вот теперь горит последней спичкой‎Тот день, что в памяти моей не смыт.‎‎Билет не куплен. Поезд канул в лету.‎И ты ушла, устав меня спасать.‎А я стою один на всём на свете‎На том вокзале, где не мог сказать‎Тех самых слов. И нет пути обратно.‎Лишь пустота, где должен быть билет‎На жизнь, что мы с тобой безвозвратно‎Не прожили. И счастья больше нет.‎

Последний лепесток

‎‎На подоконнике, в простом горшке,‎Цветок, что ты сажала, умирал.‎Он сох в моей измученной тоске,‎Как будто боль и тишину впитал.‎Я забывал его полить водой,‎Я забывал, как нужно просто жить.‎Я говорил с безмолвной пустотой,‎Пытаясь нашу связь не упустить.‎‎Сперва пожух один его листок,‎Потом второй склонился до земли.‎Как будто каждый прожитый денёк‎Без голоса твоего и любви‎Брал дань с него. Он был наш общий друг,‎Он помнил свет твоих счастливых глаз.‎Теперь он – отраженье моих мук,‎Безмолвный памятник о том, что было «нас».‎‎Сегодня утром, хрупкий и седой,‎Последний лепесток его опал.‎И я вдруг понял с ясностью седой,‎Что я надежду только что терял.‎Не на цветок, не на его красу —‎На то, что можно что-то сохранить,‎Что я тепло былое пронесу‎Сквозь эту боль, сквозь порванную нить.‎‎Он падал тихо, будто снег в ночи,‎Беззвучно лёг на потресканный край.‎И я шептал: «Не плачь и не кричи.‎Просто прими. Просто запоминай».‎И в комнате, где пахнет лишь пылью,‎Стоит горшок с безжизненной землёй.‎Как символ, что я больше не люблю.‎Нет, не тебя. Себя. Себя, живого.‎

Скрип половицы

‎‎В пустом дому, где пыль легла на плечи‎Забытых стульев, тишина густа.‎Я вздрагиваю, слыша в каждый вечер‎Знакомый скрип. Но комната пуста.‎‎Та половица под твоей ногою‎Всегда звучала так – легко, тепло.‎И я бежал навстречу, чтоб с тобою‎Делить всё то, что время принесло.‎Она скрипела, помнишь, в день метели,‎Когда ты, продрогшая, вошла.‎Она скрипела, колыбель качая,‎Когда дочурка наша рождена.‎‎Теперь она скрипит сама собою,‎Как будто память дома так жива,‎Что половица старою стопою‎Всё ходит там, где ты была права,‎Где ты смеялась, где порой сердилась,‎Где просто шла, чтоб заварить нам чай.‎Мне кажется, ты просто заблудилась‎И вот-вот скажешь: «Милый, я скучаю».‎‎Я замираю, сердце бьётся глуше,‎И жду шагов, и вглядываюсь в тень.‎Но этот скрип лишь разрывает душу,‎И превращает в пытку новый день.‎Он – эхо жизни, что ушла навеки,‎Он – звук разлуки, острый, как стекло.‎‎И я шепчу, смыкая молча веки:‎«Скрипи, скрипи… пока не отлегло».‎

Остывший чай

‎‎На кухонном столе – забытый чай,‎Давно остывший, горький, как утрата.‎Ты мне вчера сказала: «Не скучай»,‎И эта фраза кажется расплатой.‎Расплатой за тепло счастливых дней,‎За смех, что наполнял собой квартиру,‎За то, что я поверил в «навсегда»,‎И выстроил свой мир по ориентиру‎Твоих шагов, улыбки и волос,‎Что пахли ветром, солнцем и весною.‎Теперь в душе – губительный сквозняк,‎И я не знаю, что мне делать с тишиною.‎‎Она сидит напротив, как судья,‎И смотрит молча, как я пальцы мну.‎И каждый шорох, каждый скрип, шурша,‎Напоминает мне тебя одну.‎Вот здесь ты книгу на ночь не дочла,‎Вот шарф твой лёгкий на диване брошен.‎Ты столько света в жизнь мою внесла,‎Что мир теперь безбожно обесцвечен.‎‎Я пробую на вкус остывший чай,‎И горечь обжигает, как обида.‎Как просто прозвучало то «прощай»,‎Как будто для тебя не стало вида‎На то, что будет после, что со мной…‎Я для тебя – прочитанная повесть.‎А я остался в комнате пустой,‎Где даже воздух потерял всю совесть‎И давит, давит, не даёт вздохнуть.‎И хочется кричать, но звука нету.‎Осталось только в тишине тонуть‎И ждать конца безжалостного лета.‎‎

Грусть в глазах незнакомца

‎‎Средь суеты прохожих безразличных,‎Где каждый по своим делам спешит,‎Я встретил взгляд, до боли нетипичный,‎В котором целый мир потерь сокрыт.‎Не старец то был, не дитя в печали —‎Обычный лик из тысячи других,‎Но очи так отчаянно кричали,‎Что гул толпы на миг пред ними стих.‎‎В них отражались мёртвые рассветы‎И письма, что остались без ответа,‎И тихий дом, где больше не смеются,‎И клятвы те, что в прах теперь сотрутся.‎В них плакал дождь по выжженным садам,‎И боль разлук, невидимая нам,‎И та усталость, что приходит с горем,‎Когда душа смиряется с позором.‎‎В них был вопрос, летящий в пустоту:‎За что судьба разрушила мечту?‎Зачем так много света обещала,‎Чтоб после всё безжалостно отняла?‎Тот человек прошёл, исчез во мгле,‎Оставив след на ледяном стекле‎Моей души, что замерла на вздохе,‎Почуяв боль чужой, глухой эпохи.‎‎И я стою, оглохший, средь людей,‎И нет в груди ни слёз, ни сил, ни злости.‎Лишь эхо той вселенской пустоты,‎Что я увидел в незнакомце… просто.‎И думаю, а сколько их, таких,‎Несущих молча ад в глазах своих?‎Их тихий крик не слышен в шуме дня…‎И часть той боли он забрал с меня.‎

Петля на шее

‎‎Заря тускнеет. В комнате безликой,‎Где пыль лежит на зеркале немом,‎Я одинок в тоске своей великой,‎И каждый вздох наполнен свинцом.‎Мир за окном живёт своей заботой,‎Спешит, смеётся, любит, видит сны.‎А я стою над страшною работой,‎Над пропастью последней тишины.‎‎Мне память шепчет имена и даты,‎Рисует лиц забытых череду.‎Все клятвы, что даны были когда-то,‎Горят теперь в мучительном бреду.‎Я строил замки, но из хрупкой глины,‎Я верил в свет, но он померк давно.‎И вот теперь – лишь голые руины,‎И впереди – распахнуто окно.‎‎Я был любим, но разучился верить,‎Я был прощён, но не простил себя.‎Как эту боль безмерную измерить,‎Весь мир и всё на свете не любя?‎Душа моя – как выжженное поле,‎Где не взойдёт уж больше ни ростка.‎И нет ни сил, ни слёз, ни слабой воли,‎Лишь на виске стучит тоска, тоска…‎‎И вот она, последняя подруга,‎Свивается в руках моих кольцом.‎Избавит от постылого недуга,‎Предстанет милосердным палачом.‎Она не лжёт, не судит, не ревнует,‎Она молчит, но в ней – забвенья суть.‎Она покой навеки мне дарует‎И разрешает телу отдохнуть.‎‎Простите все, кого я мог обидеть‎Случайным словом, холодом в глазах.‎Я так хотел счастливый мир увидеть,‎Но он рассыпался в моих руках.‎Пусть мой уход не станет вам укором,‎Не принесёт ни тяжести, ни зла.‎Я просто стал ненужным, лишним сором,‎Что жизнь смахнула с чистого стола.‎‎Последний взгляд на серый свет рассвета,‎Последний вздох, что рвётся из груди.‎Нет ни вопроса больше, ни ответа,‎Лишь пустота и мрак, что впереди.‎Скрипит петля под тяжестью усталой,‎И обрывается последняя струна…‎Как мало в жизни этой счастья было,‎И как легко всё выпито до дна.‎

Голос в ночи

‎‎Когда туман ложится на долины,‎И звёзды, словно слёзы, в небесах,‎Я слышу шёпот древней середины‎О позабытых в мире чудесах.‎‎Он говорит о смелости и силе,‎Что дремлют в каждом сердце до поры,‎О кораблях, что по морю ходили‎Наперекор изменчивой игры‎‎Судьбы-злодейки, что плела интриги,‎Бросая вызов доблестным сердцам.‎Но дух людской, читая судеб книги,‎Сам дописывал свой финал к страницам.‎‎Мы все – лишь странники в юдоли этой,‎И каждый ищет свой заветный свет.‎Один ведом несбыточной кометой,‎Другой хранит молчания обет.‎‎Но в час, когда сгущается прохлада,‎И кажется, что путь покрыла мгла,‎В душе проснётся тихая отрада —‎Надежды искра, что ещё жила.‎‎Она зажжёт огонь в груди усталой,‎Растопит лёд сомнений и тревог.‎И ты пойдёшь, пускай судьба сначала‎Под ноги бросит тысячи дорог.