Суперкиров

Иван Радзимич

Суперкиров

Глава 1. Первый шаг

Я лежал на диване, уткнувшись в телефон, и сделал вид, что не услышал. На кухне гремела посуда, пахло жареным луком и чем-то сладким – наверное, мама снова решила испечь пирог. Я надеялся, что она забудет о своей просьбе, но через минуту она появилась в дверях, вытирая руки о полотенце.– Сходи, пожалуйста, в магазин, – сказала мама, не отрываясь от плиты.

– Ты слышал меня? Нам нужно молоко, хлеб и что-нибудь к чаю. И посмотри, если будут свежие яйца – возьми десяток, – повторила она, протягивая мне список и мелочь.

Я нехотя взял бумажку, мельком глянув на строчки, написанные ее аккуратным почерком. Молоко, хлеб, яйца, печенье. Всё как всегда. Я попытался изобразить безразличие, надеясь, что если промолчу, она передумает или отправит кого-нибудь другого.

– Мам, может, потом? – пробормотал я, не отрывая взгляда от экрана.

– Магазин скоро закроется, – строго ответила она. – И вообще, ты целый день дома сидишь, хоть немного разомнись.

Я вздохнул, чувствуя, как раздражение медленно нарастает. Почему всегда я? Почему именно сейчас, когда на улице такая погода? Но спорить было бесполезно: мама уже снова ушла на кухню, уверенная, что я все понял и уже собираюсь.

Я еще несколько секунд лежал, надеясь на чудо – вдруг кто-нибудь позвонит, что-то случится, и мне не придется никуда идти. Но ничего не происходило. Только из кухни доносился шум, а в прихожей уже стояли мои ботинки, словно ждали, когда я наконец встану.

Я медленно поднялся, взял с полки старую шапку и перчатки, машинально проверил, не забыл ли что-нибудь из списка. Мама выглянула из кухни, кивнула одобрительно и добавила:

– Возьми что-нибудь к чаю на свой вкус. Только не шоколад – он у нас еще есть.

Я кивнул, стараясь не показывать, как мне не хочется выходить на улицу.

Я подошёл к окну, машинально отодвинул занавеску и выглянул наружу. За стеклом царила настоящая зима: снег валил крупными хлопьями, закручиваясь в вихри под уличными фонарями. Метель была такой густой, что соседние дома терялись в белой дымке, а редкие прохожие, кутаясь в шарфы, спешили домой, стараясь не задерживаться на ветру.

Двор казался чужим и пустым, будто вымершим. На детской площадке сугробы скрыли качели, а скамейки выглядели призрачно, едва заметные под толстым слоем снега. Я невольно поёжился, представив, как этот ледяной ветер будет хлестать по лицу, и как снег моментально забьётся за воротник. Даже собаки, которых обычно выгуливали во дворе, сегодня куда-то исчезли – ни одного следа на белой поверхности.

Я задержал взгляд на тропинке, ведущей к магазину. Она почти исчезла под свежим снегом, и казалось, что идти по ней – всё равно что шагать в никуда. Чем дольше я смотрел на этот заснеженный мир, тем сильнее не хотелось выходить из тёплой квартиры.

Я долго стоял у окна, разглядывая метель, и с каждой секундой желание выходить на улицу таяло, как снег на ладони. Даже мысль о том, что магазин находится всего в двух кварталах, не делала задачу легче. Наоборот, казалось, что путь до него – это настоящее испытание, полное холода, ветра и промозглой пустоты. Я вспомнил, как вчера возвращался домой с друзьями: тогда снег только начинал идти, и мы смеялись, бросались снежками, не замечая ни холода, ни сырости. А сегодня всё было иначе. Сегодня зима выглядела враждебно, почти угрожающе.

Я попытался убедить себя, что ничего страшного не случится, если я не выполню мамину просьбу прямо сейчас. Хлеба хватит до утра, молоко можно заменить чаем, а яйца вообще не так уж нужны. В голове тут же возникли десятки оправданий: вдруг магазин уже закрылся из-за непогоды, вдруг продукты закончились, вдруг кто-то другой из жильцов дома сейчас тоже туда идёт и купит всё, что нужно. Я даже представил, как мама сама, махнув рукой на мои отговорки, собирается и идёт в магазин, а я остаюсь дома в тепле и уюте.

Но чем больше я думал об этом, тем сильнее становилось внутреннее сопротивление. Казалось, что сама погода сговорилась со всеми моими мыслями, чтобы не выпускать меня за порог. Я чувствовал, как внутри растёт раздражение – не только на маму, но и на себя, на этот проклятый снег, на зиму вообще. Почему именно сейчас? Почему я? Почему нельзя просто остаться дома, завернуться в плед и забыть обо всём хотя бы на один вечер?

Я медленно отошёл от окна, бросил взгляд на тёплую комнату, на мягкий диван, на свет, который казался особенно уютным в контрасте с белой мглой за стеклом. Всё внутри протестовало против необходимости выходить наружу. Я был готов на всё, лишь бы не покидать этот маленький островок тепла и безопасности.

Я медлил, надеясь, что мама передумает или просто забудет о своей просьбе, но она появилась в дверях кухни, сложив руки на груди и с таким выражением лица, что спорить с ней было опасно. Я всё же попытался:

– Мам, ну правда, может, завтра? Там такая метель, никто сейчас не ходит. Давай я утром схожу, когда всё уляжется.

– Нет, – спокойно, но твёрдо ответила мама. – Завтра у меня с утра дела, а сегодня у нас совсем ничего не осталось. Магазин скоро закроется, ты успеешь туда и обратно за двадцать минут.

– Ну, мам, ну пожалуйста, – я попытался изобразить жалость, надеясь, что ей станет меня жаль. – Я только что пришёл с улицы, у меня ещё ноги не отогрелись.

Она говорила спокойно, но я знал – решение принято, и спорить бесполезно.– Не преувеличивай, – отрезала она, – ты целый день дома сидишь. Погуляешь, проветришься.

Я почувствовал, как раздражение борется с усталостью. Хотелось хлопнуть дверью или хотя бы громко вздохнуть, но я сдержался.Я закатил глаза, но мама только строже посмотрела на меня. – Не начинай, – добавила она. – Ты же знаешь, что я тебя не просто так прошу.

– Ладно, – буркнул я, – сейчас пойду.

Мама кивнула, будто и не сомневалась, что разговор закончится именно так, и снова скрылась на кухне. Я остался стоять в прихожей, чувствуя себя побеждённым и немного обиженным, но спорить дальше было уже бессмысленно.

Когда я собрался выходить, в груди неожиданно сжалось неприятное чувство – словно холодный комок тревоги, который никак не хотел отпускать. Это было не просто обычное нежелание идти в магазин или страх перед метелью. Что-то внутри меня настойчиво шептало: «Останься. Не выходи сейчас». Я попытался проигнорировать это предчувствие, списав его на усталость или плохое настроение, но оно не исчезало, а наоборот – становилось всё сильнее.

В голове мелькали странные образы: пустые улицы, скрывающиеся в снегу, незнакомые тени, мелькнувшие в углу глаза. Казалось, что за каждым поворотом меня ждёт что-то неизвестное и опасное. Я почувствовал, как сердце начало биться чаще, а дыхание стало прерывистым. Внезапно мелькнула мысль, что этот поход за молоком – не просто обычное задание, а начало чего-то гораздо большего и страшнее.

Я посмотрел на дверь и на улицу за ней, где всё ещё бушевала метель. Ветер завывал, словно предупреждая меня, а снег, казалось, пытался удержать меня дома. Но я знал – отказаться уже нельзя. Мама ждала, и я не мог подвести её. Всё же это ощущение тревоги оставалось со мной, холодя изнутри и заставляя сомневаться в каждом шаге, который я собирался сделать.

Я натянул куртку, надел шапку, перчатки, проверил, чтобы список и деньги были в кармане, и вышел в подъезд. Здесь было прохладно и сыро, лампочка под потолком мигала, отбрасывая на стены неестественные, дергающиеся тени. Я остановился на площадке, чтобы застегнуть молнию, и вдруг заметил, что на стене кто-то оставил свежие следы грязных ботинок – будто бы кто-то недавно поднимался или спускался, хотя в это время обычно все по домам.

Возле мусоропровода валялась пустая коробка из-под молока, похожая на ту, что мы только что выкинули, но я точно помнил: мама выбросила её утром, а сейчас она снова здесь. Кто-то из соседей громко хлопнул дверью этажом выше, и этот звук эхом прокатился по лестнице, заставив меня вздрогнуть. Даже запах в подъезде был какой-то странный – не привычная смесь еды и стирального порошка, а что-то металлическое, холодное, будто ржавчина.

Я начал спускаться по лестнице, и каждый шаг отдавался глухим стуком в пустоте. На одном из пролётов заметил чёрную перчатку, брошенную на подоконник, и почему-то мне стало не по себе – словно кто-то специально оставил её здесь, как знак. Я ускорил шаг, стараясь не смотреть по сторонам, и наконец добрался до двери. На мгновение замер, прислушиваясь к тишине, и только потом решился выйти наружу.

Я на мгновение задержался у двери, собираясь с духом. За мутным стеклом едва угадывались сугробы и редкие огни фонарей, которые казались особенно тусклыми в этом снежном мареве. Я глубоко вдохнул, словно надеясь набраться храбрости, и толкнул тяжелую дверь подъезда.

Морозный воздух тут же ударил в лицо, обжёг щёки и нос, а снег, гонимый ветром, хлестнул по глазам. Я накинул капюшон, втянул голову в плечи и шагнул наружу, мгновенно проваливаясь в рыхлый снег. Ветер завывал так, что казалось – он пытается сбить меня с ног, а вокруг всё было белым-бело, и даже знакомые очертания двора терялись в этой метели.

Я с трудом различал тропинку, ведущую к магазину: она почти исчезла под свежим снегом, и каждый шаг давался всё тяжелее. Знакомые дома выглядели чужими и недружелюбными, а редкие тени прохожих, мелькавшие вдалеке, казались призраками. Я оглянулся на подъезд, где ещё горел тусклый свет, и вдруг остро почувствовал, насколько хрупкой и далёкой стала граница между домом и этим ледяным, бескрайним миром.

Стиснув зубы, я двинулся вперёд, стараясь не думать о тревоге, которая всё ещё не отпускала меня. Всё, что мне оставалось, – идти дальше, шаг за шагом, в эту снежную неизвестность.