Тяжёлая Работа

«Ну и прекрасно! Надеюсь, лошадь у вас резвая? Тогда поедем сейчас же в Ефимовку ставить межи вашей десятины!»

Конь, до этого кое-как двигавшийся и подбиравший теперь соломку возле дороги вдруг замер, как только управляющий плюхнулся в повозку.

«Он не поедет», – сообщил пылкому вознице Бартоломео.

«Как не поедет? – взялся за вожжи рьяный управляющий и уже начал стегать коня, причмокивая, будто он только что сам объелся блинов со сметаной.

«Как вас звать?» – спросил вдруг Бартоломео.

«Зовите меня Сидором Матвеевичем», – ответил управляющий. И затем почему-то добавил:

«Так будет проще всем. Так почему конь не поедет?»

«А это заколдованный конь, – ввязался в разговор Алессандро, – он каждое утро произносит уникальное ржание, и это ржание надо не проспать, услышать и запомнить. И затем, когда тебе надо на коне куда-то прокатиться, стоит только повторить это ржание, и Иоахим готов к услугам. Но хватает этого пароля всего на двадцать вёрст в сутки, а мы их уже проехали. Так что, нашему Иоахиму сегодня и осталось только сил, как бы доплестись до стойла. Вы, надеюсь, покормите и попоите его?»

Сидор Матвеевич недовольно спрыгнул с телеги, буркнул, что покормит и указал, где стойло.

Сам Сидор Матвеевич жил, на удивление, неплохо. Мы половину ночи потратили только на то, чтобы из его холодной горницы вынести в крытый амбар всякую рухлядь. А горница, извините, была внушительных размеров и предназначалась для нас, восьмерых взрослых человек для ночлега. Закончили с перемещением нажитого Сидором Матвеевичем добра и легли спать мы только под утро, но нас разбудило какое-то нелепое ржание, раздававшееся со стороны двора. Мы выглянули на улицу.

Во дворе, подражая коню и глядя ему прямо в глаза, на родном языке Иоахима разговаривал Сидор Матвеевич, поглаживая того по гриве. Иоахим внимательно выслушивал своего нового собеседника, но оставался к нему безразличен.

Чтобы закончить свою шутку, на помощь вышел Бартоломео с узелком для утреннего туалета. Между Бартоломео и Сидором Матвеевичем состоялся долгий разговор, похожий на беседу двух казнокрадов, подбирающих ключи к сейфу. Оба пытались найти понимание нашего коника. Ничего не помогало. В конце концов, Бартоломео приподнял у коня ухо и громко завопил туда что-то кавалерийское.

Конь к общему удивлению поднялся на дыбы, набрал в свои лёгкие воздуха до отказа, начал рыть землю передним копытом так, что если бы дорога была сделана из камня, как в Милане или Дублине, то посыпались бы из мостовой искры. Эта живая машина готова была дать ходу, но всё лишнее изверглось изо всех анатомических отверстий, и Иоахим медленно поплыл, набирая скорость и давая из ноздрей отсечку. Бартоломео и Сидор Матвеевич едва успели заскочить плашмя в тележку. Так они уехали искать и измерять ту десятину, которая предназначалась нам. Все провожающие тогда поняли, что наш старый Иоахим такой же тугоухий, как и несчастный Валентино.

Чем дольше не возвращались Бартоломео с Сидором Матвеевичем, тем становилось нам грустнее от понимания того, что удел земли, нам предназначенный, располагается отнюдь не близко. А в это время Юрий и Яков успели потолковать с местными жителями и жестами пригласили меня в соседний лесок для серьёзного разговора.

Смысл его сводился к следующему. Оказалось, что местные добывают в болоте то, о предназначении и ценности чего не имеют понятия. Их задача – это черпать болотную влагу, корёжить деревья и промывать скопивший под древесными корнями жёлтый камень.

«Я с этим камнем работал и научил этому Юрия. – Поделился Яков. – Из этой субстанции при умеренной температуре плавки получается железо. Это болотная руда».

«Я тоже знаю эту руду, – несколько раздражаясь от подступавшего чувства безысходности, ответил я. – Ну и что? Когда-то на родных болотах я имел с этим дело и помню, чем это закончилось».

«Ну и чем же?» – спросил любопытный Юрий.

«А ничем. Это же чепуха, пыль! – Я даже так занервничал, что вскочил от волнения. – Я работал с настоящими металлами у себя, так там это всем металлам металл, а здесь всё мусор какой-то, а не железо. Из него мы сможем наделать лишь гвоздей скверного качества и продать один раз в селе, на второй раз нас побьют».

Яков меланхолично обвёл взглядом окрестность.

«Другой руды у нас для тебя нет…, – и после долгой паузы, которую я запомню навсегда, как одну из тех минут, когда решается судьба, Яков продолжил, – нам бы кузнецу поблизости, мы бы облагородили и обогатили не только тебя и себя, но и этих несчастных».

Подразумевал он под несчастным, судя по пафосу его речи, не только работников этих болотных рудников, а мыслил обширнее. И тёмная авантюрная мысль именно тогда поместилась в моей голове, как зерно, упавшее в готовую почву.

«Хочешь, Яков, я подарю тебе чётки из Царьграда?»

«Попридержи для себя», – ответил суровый Яков.

9.

Приехали из разведки Сидор Матвеевич и Бартоломео. Конь Иоахим сделал остановку возле ворот и тут же, трижды глубоко вздохнув, задремал. Сидор Матвеевич был на удивление молчалив, в виде платы за проезд сунул в лошадиные губы горсть овса и отошёл домой. Бартоломео же наоборот, приехал сильно возбуждённый и рассказал про поездку.

Вёз их конь всю дорогу до полей каким-то странным шагом иноходца, телегу раскачивало как лодку в заливе Неаполя, так что Сидора Матвеевича сперва приморило, а потом ему пришлось предложить для устранения обильной слюны пожевать хлебных зёрен. Так они добрались до места.

Сам земельный надел находился в пяти верстах отсюда, возле деревеньки, из которой прошлой осенью ушло на монастырскую латифундию народу изрядное количество. Ближайшую пустующую избу и забронировали для нас. Рядом, сказали, есть какие-то крытые постройки, пользоваться которыми тоже разрешалось. Сам земельный участок не отличался удобством для вспашки: был странной и неправильной геометрии, судя по виду, оставался толи из-под перелога, толи долго стоял в старых лядах: был на месте давно горелого строевого леса, и долго ждал участи своего превращения в пашню. Решили ехать на выделенную землю завтра поутру.

Солнце уже было высоко, когда загрузив всю поклажу, попытались прежними способами вернуть нашему коню вчерашнюю прыть. Но Иоахим за ночь вошёл в своё прежнее состояние спокойствия, и как только отстали от него со своими окриками, побрёл по изученной дороге сам себе на уме, с прежней скоростью пожилого пешехода. Только к прежним его физиологическим остановкам добавилась ещё со вчера приобретённая особенность: шёл он с чётким, каким-то механическим дыханием, и с присвистом на остановках. Так мы добрались до селения, той самой Ефимовки.

Никто в селении даже не вышел полюбопытствовать, кто это к ним приехал, и мы пошли в первую очередь осматривать наши арендованные владения. Остановиться здесь мы предполагали до тех пор, пока не разберёмся с озимыми.

Действительно, на краю деревни стояла забронированная Бартоломео избушка с холодными сенями и горницей перед входом, а в левой части было само жилое помещение. Справа в жилье стояла печь без трубы для протопки «по-чёрному», слева, напротив печи стол и окошечко шириною в бревно, закрываемое изнутри доской на поползушках. Дальше был не потревоженный красный угол и заваленный соломой пол, где лёжа могла поместиться только половина из нас. Из построек рядом было расстроенное гумно с истлевшей крышей, но глиняным подполом для прогрева снопов, покрытым старой невычищенной бородой сажи. Яков постучал по глиняной отделке и сообщил Юрию:

«А подвальчик-то нам пригодится».

Началась подготовка к пахоте. Юрий и Яков снова позвали меня в перелесок и попросили их на пару-тройку дней освободить от полевых работ, объясняя своё увольнение тем, что после они удивят меня своим результатом.

«За два дня вы успеете удивить меня только одним: своим внезапным исчезновением из середины этого ничего. И то, я бы не удивился и вас понял. Будь мой родной Дублин в неделю ходьбы отсюда, завтра бы меня здесь не было».

«Нет, – тут уже заговорил шепелявый Юрий. – Мы глиняный погреб гумна попытаемся модернизировать в печь для плавки крицы. Для её первой обработки нам будет достаточно и обычных дров, лес есть тут вон: вокруг».

Клянусь, я даже не удивился и этому признанию. Сами обстоятельства подбивали меня к тому, на чём уже один раз чуть не погорел. Зерно, брошенное в готовую почву, проклюнулось. Что меня к этому влекло снова? Наверное, ощущение, что здесь, в отличие от западной Европы, уж точно не будет никаких сил, способных наказать меня.

«Какая требуется от меня помощь, братья?», – спросил я, очнувшись от своих раздумий.

«Никакая», – сухо ответил Яков.

«Чем ты можешь помочь с этой болотной железной пылью, если металлы из металлов только и видал», – язвительно добавил Юрий, явно передразнивая меня во время нашей предыдущей встречи.

Я занялся пахотными работами, и эти два русских хитреца на несколько дней выпали из поля моего зрения.

Конь Иоахим на поле, разумеется, не вышел. Более того, как оказалось впоследствии, он после злополучной шутки Алессандро и Бартоломео соглашался шагать только по знакомому ему маршруту, поэтому мы отдали его Юрию и Якову, чтобы те присматривали за ним.

По образу и подобию отданной нам старостой сохи-«косули» Джанбатиста настругал и собрал ещё две таких же с тем расчётом, что вшестером мы, разбившись на пары и попеременно меняя друг у друга лошадиную упряжь на рукоятки пахаря и обратно, тремя экипажами управимся в три раза быстрее.

Первый старт не оправдал наши ожидания. Алессандро, Бартоломео и я, выступавшие в качестве тягловой силы на первом этапе этого загона, тут же, пробуксовав на месте, дружно шлёпнулись ничком, не сдвинув идущего за нами инструмента ни на пядь. Отсмеявшись, наши возницы Валентино, Гаэтано и Джанбатиста решили, что так дело не пойдёт, и мы начали выстраивать другую стратегию.

Методом проб и ошибок остановились на оптимальной: первую соху тянули двое под управлением третьего, далее, по свежераспаханной земле шёл след в след для лучшей вспашки запряжённый четвёртый номер под управлением пятого, а шестой нёс запасную «косулю», весь наш скарб и, если так можно выразиться, отдыхал.

От зари и до зари мы видели одно только поле. Всему этому издевательству, казалось, не будет конца.

К середине дня не хватало взятой с собой влаги и жажду утоляли из местных рыжих ручьёв, от которой бурчало в животе. Хлеб экономили и в перерывах подъедали лесную ягоду. Соха одна за другой постоянно ломались, и запасной шестой игрок то и дело отставал вдалеке, отдавая свой резервный пахотный аппарат и занимаясь починкой сломанного. Помимо всего прочего мы стали раздражительны и грубы. Пахоту мы закончили, сносив каждый по две пары лаптей. Оставалось посеять наше зерно объёмом вдвое меньше необходимого, по завету старосты, и забороновать озимые.

В воскресный день отдыха я пошёл к Юрию и Якову. Первый уже сутки маялся зубной болью, но силы духа не терял.

«А ты, брат, вовремя, – поприветствовал он меня. – Вчера наш конь Иоахим прибыл с первой партией руды. И только что мы сменяли у местного Бориса кое-что на дрова. Ждём тебя, чтоб благословил на первую выплавку».

Я хотел было спросить, кто такой этот Борис, и на что сменяли дрова, но Яков перебил меня.

«Ты что плетёшь, – возразил он коллеге, не смущаясь меня. – Какое благословение? Он же латинянин».

«Ну, это пока, – невозмутимо парировал Юрий. – У нас тут саму царицу, говорят, привезли из Рима, так что…»

«Хорош болтать, – оборвал его рассудительный Яков. – Она потерпевшая гречанка».

Закончив эти пререкания, они повели меня к своей домне. Действительно, под прикрытием бывшего гумна, снаружи почти неизменённого, ребята произвели удивительных объёмов работу.

Изнутри крыша была подлатана и измазана огнеупорным, здешним же болотным материалом. Врывшись ещё вглубь ранее построенной бывшими хозяевами духовой печи для просушки снопов, кузнецы соорудили на её месте нечто более суровое, в три горизонтальных ряда и с колосниками. А рядом расширили пространство на манер военного дела, так что получились земельные фортификации: с дополнительно оборудованным пространством вроде какой-то алхимической лаборатории, с отдельными ходами и помещениями под хранение всего необходимого в производстве.

А в глиняной форме над трёхъярусной печью ждали своего часа болотные ископаемые, и Юрий уже возле дров пытался поджечь заготовленный трут. Ребятам действительно удалось меня удивить. Я вышел наружу.

Пока занимался огонь, надо было подумать, с чего можно было начать железное производство, когда какой-никакой металл из этой крицы будет пригоден для ковки. Тут вылез наверх Юрий и дал волю своим чувствам, скорбя о том, что больные зубы уснуть ему не дают уже вторые сутки.

«Слушай, Юрий, – как-то устало и безразлично, без тени улыбки начал я. Хотя меня и одолевали чувства восторга за такую удачную идею кузнецов. – А давай из первой выплавки тебе сделаем железные зубы?»

Несколько мгновений он смотрел на меня с изумлением, будто я ниспослал ему избавление от основных земных горестей. Я думал, что он отмахнётся от меня, мол, что за дурацкие шутки, или скажет, чтобы себе сделал пару комплектов, поскольку природные выбьет мне сейчас же за такие насмешки, но он на удивление серьёзно принял мою идею всерьёз и побежал делиться ею с Яковом.

10.

Джанбатиста с Алессандро доколачивали для завтрашних работ борону в виде волокуши, когда мне довелось познакомиться совершенно нечаянным образом с основным местным жителем деревни Ефимовка, Борисом, разумеется, Ефимовым. Произошло это так.

Пока я смотрел на работу итальянских друзей, кто-то тихонько поскрёб по моей спине, словно бы просясь в дом, но не решаясь, как следует, постучаться в дверь. Я обернулся. Передо мной стоял тщедушный мужчина лет тридцати, нервный весь и с такой же нервно общипанной бородой, будто он время от времени колдовал на ней, вырывая пучками волосы для исполнения своих желаний. Он-то и представился Борисом из Ефимовки.

И начал рассказывать мне про какие-то деньги, которые я ему будто бы должен. Я, чтобы дать себе паузу для размышлений, сказался далеко не местным, что было совершенной правдой, и добавил, что не совсем его понимаю, что было правдой также.

Тут он в волнении начал теребить меня за пуговицу, рассказал про одолженные у него дрова, про то, что он знает и про будущую кузницу, и про сомнения о её легальности.

Я всё понял окончательно, но тогда, в горячих чувствах отослал его ко всем чертям и угрожал побить за такое низкое поведение. Я не ожидал увидеть здесь кого бы то ни было, умевшего заниматься настолько глубоко финансовыми махинациями. Борис Ефимов ретировался, добавив под нос: «ну-ну», но когда я немного отошёл от ярости, решил отыскать его сам и разрешить наши недоразумения.